Страница 114 из 140
Арбогаст не пощадил бы гордости строптивого вельможи. Он перед всем войском сорвал бы с него знаки его достоинства, он приказал бы невольникам высечь его и повесить на сухом дереве как шпиона.
Фабриций уже был когда-то свидетелем такой позорной казни. При одной мысли о том, что могло бы его постичь, если б он попался в руки Арбогаста, лицо его побледнело.
Не без причины Флавиан ему грозил его подначальными. Эти закоренелые язычники, узнав, что он похитил их весталку, без колебания отдали бы его под суд Арбогаста. Аллеманская стража и горсть легионеров-христиан не защитили бы его от язычников.
Фабриций понял, что он стоит над пропастью. Внутри, в тайниках его совести, бушевала буря, устрашающая его гневом Бога, Которого он любил; снаружи со всех сторон ему грозила месть оскорбленных римлян. Неужели ему предстоит погибнуть, не примирившись с Христом?
Он схватился руками за голову.
Жизнь была еще ему нужна. Он не хотел уйти из этого мира без уверенности, что врата Небесного Царства будут открыты для него.
Он выбежал в переднюю… Здесь всегда дежурил один из солдат аллеманской стражи.
— Оседлай сейчас же мне и себе коней, — приказал он. — Приготовься к дальней дороге. Скажи конюшему, что мы едем в лагерь в Остию.
Он надел меч, заткнул за пояс стилет, пошел в свою канцелярию, взял со стола восковую табличку, написал дрожащей рукой несколько слов и прикрепил печать воеводы Италии.
Этим документом он на время своего отсутствия передавал команду над легионами начальнику палатинского гарнизона. После этого он пошел в спальню, надел на себя теплую тунику, набросил плащ с капюшоном и взял большой кожаный мешок с золотом.
Лошадей на дворе еще не было… Фабриций побежал в конюшню, разбудил прислугу и сам оседлал своего коня. Он так спешил, что у него все валилось из рук. Медлить ему было некогда; Флавиан мог одуматься и подбить язычников к мести.
Спустя четверть часа Фабриций мчался по Фламинской дороге.
Он бежал из города, который ему предстояло покорить, бежал ночью, без свиты, как изгнанник, осужденный людьми и законом.
Пригнувшись к коню, он мчался среди ночной темноты, наполненный роем черных мыслей. Ему не удалось сломить упорство язычников, закрыть их храмы, он обманул доверие императора — убил в себе христианина…
Со стороны Рима его преследовал свист вихря, а ему казалось, что его преследует язвительный хохот толпы.
— Я еще возвращусь к вам! — шептал он сквозь стиснутые зубы.
Со времени похищения Фаусты он не имел о ней никаких сведений. Не желая возбуждать подозрения шпионов Флавиана, он не послал в свою виллу курьера. О том, что Теодорих добрался до места, свидетельствовало его молчание. Если бы его встретило какое-нибудь препятствие, то верный слуга непременно уведомил бы об этом своего господина.
Он страшно тосковал по Фаусте, терпеливо ожидая письма Прокопия. Дьякон должен был ему донести о результатах своего красноречия. Фабриций не сомневался, что весталка проникнется величием христианской веры и пожелает сама креститься. И только тогда он хотел предстать пред своей возлюбленной и отдать себя и ее под защиту императора.
Но неожиданные происшествия ускорили эту торжественную минуту. Он увидит Фаусту через несколько дней, прижмет ее к своему бьющемуся сердцу и получит награду за пережитые невзгоды. Только ради нее ой навлек на себя месть язычников. Для нее он забыл об обязанностях цезарского наместника.
За столько жертв, которые он принес из любви к ней, может же он рассчитывать на ласки любимой женщины.
Глухо раздавался в ночной тишине конский топот. Временами слышался громкий окрик Фабриция, которым он предупреждал встречных:
— С дороги, с дороги!
Жители Италии, привыкшие к бешеной скачке правительственных курьеров, беспрекословно сторонились.
Чем большее расстояние отделяло Фабриция от Рима, тем сильнее росло его нетерпение и желание видеть Фаусту.
Он совершенно напрасно испугался подозрений Юлия. Теперь, когда он спокойно разобрался в словах Флавиана, то убедился, что это были лишь одни догадки. Если бы римляне знали, где скрыта Фауста, то освободили бы ее и без его посредничества. Префект выпытывал его, хотел его обойти, вырвать у него тайну…
Если бы даже Юлий действительно напал на след Фаусты, все равно Теодорих не дозволит вырвать из своих рук драгоценный клад. Недаром в его распоряжении был десяток храбрых аллеманов.
Фабриций прижал руки к груди, как бы обнимая кого-то.
— Я не отдам тебя никому, — шептал он. — Никто не будет лобзать твои уста, обнимать твое божественное тело, упиваться твоим голосом. Ты принадлежишь мне. Я завоевал тебя для себя.
А вихрь язвительно смеялся в листве придорожных деревьев.
Этот смех раздражал Фабриция.
Выросший в лесах и лагере, с детских лет привыкший к природе, он верил в тесную связь между человеком и тем, что его окружало.
Кто-то, должно быть, неведомые демоны, позавидовал его счастью.
— Она принадлежит мне! — вскричал он с гневом, как бы отвечая кому-то.
Вихрь усиливался, рос, шипел, точно ядовитая гадина.
Фабриций поднял кулак.
— Смеюсь я над вашей злобой!
Ветер подхватил его слова, развеял их вокруг, поглотил в себя, и снова раздался его насмешливый, язвительный хохот.
Епископ Амвросий садился уже в носилки, чтобы навестить местную больницу, как перед его Медиоланским дворцом остановились двое всадников.
Один из них соскочил с коня, бросил поводья своему спутнику и проговорил, преклонив со смирением голову:
— Винфрид Фабриций, воевода Италии, доверенный императора Валентиниана, прибегает к твоей мудрости и снисходительности с душой, полной смирения.
Епископ пытливым взглядом окинул стройную фигуру воеводы. Видимо, Фабриций произвел на него хорошее впечатление, потому что Амвросий благосклонно улыбнулся.
— Ты едешь из Рима? — спросил он.
— Я безостановочно скакал от этого гнезда языческих суеверий, чтобы сложить у ног твоих тяжесть, которая превозмогла мои силы. Сними ее с меня, святой отец.
— Ты измучен дальней дорогой. Отдохни сначала.
— Твои мудрые слова будут для меня самым сладким отдыхом, — отвечал Фабриций.
Амвросий приказал спутнику подождать.
— Иди за мной, — сказал он мягким голосом.
Он в сопровождении Фабриция прошел в свой кабинет, сел у стола, заваленного книгами, и указал гостю на большое дубовое кресло.
Но Фабриций бросился перед ним на колени.
— Будь снисходителен к моей молодости, — умолял он.
— Говори без опасения, — ободрял его Амвросий. — Господь наш, Иисус Христос, пришел на землю, чтобы искупить от греха человеческий род. Он не отталкивает от себя никого. Ты знаешь, что на Голгофе Он простил разбойника, который уверовал в Его божественное милосердие.
Епископ облокотился на ручки кресла и приготовился слушать.
Фабриций начал.
Спеша, задыхающимся голосом, отрывистыми словами, точно опасаясь, что его покинет решимость, он с волнением и страхом Божиим передавал историю своей любви к Фаусте, давнего страшного убийства одного беззащитного язычника. Наконец он сказал последнее слово и поднял на Амвросия свой неуверенный взгляд.
Епископ сидел неподвижно, с закрытыми глазами. Его бледное, спокойное лицо ничего не говорило.
— Евангелие говорит, — начал он. — «Слышали вы, это сказано старым: не убий, а кто убьет, тот повинен суду». Ты говоришь, что язычник был только презренным червем? А что же ты такое перед величием Бога, Который повелевает солнцем, землею и звездами? Что такое твоя сила, твоя молодость, твой сан перед лицом Предвечного Творца? Удар меча, копья или метко направленная стрела сломят твою гордыню, и будешь ты слабее и ничтожнее бессловесного младенца. Как солдат, ты должен знать свою слабость человека. Смерть на твоих глазах пожирала самых отважных, бросала под копыта лошадей самых могущественных, издеваясь над пурпуром прославленных вождей и монархов. Ты говоришь, что этот язычник родился для того, чтобы его раздавила нога храброго мужа? Разве ты сотворил его, ты вдохнул душу в его тело, ты послал его на землю? Откуда ты мог знать, что наш Господь Иисус Христос хотел внезапной смерти этого римлянина. Милосердный Бог не желает гибели самых закоренелых грешников и радуется обращению и покаянию даже отцеубийц. Тяжело провинился перед Господом тот, кто воспрепятствовал падшей душе вознестись с покаянием к Вечному Свету и омыться в Его всеочищающем пламени. Ты же совершил больше, лишив истинной, вечной жизни того несчастного, отняв у него время, чтобы креститься во имя Отца и Сына и Святого Духа.