Страница 5 из 13
Ривенхем, не сводя глаз с ее лица, сел напротив.
— Меня поражает ваше самообладание. Теперь по вашему лицу ничего невозможно прочесть.
«Теперь». Одно-единственное слово заставило ее замереть.
Он подался вперед и коснулся ее щеки. Нора задрожала. Ривенхем приподнял ее подбородок.
Его прикосновение было теплым и легким, но даже железная хватка не повлияла бы на нее сильнее. Она как завороженная смотрела в его изумрудные глаза, в которых плясали огненные блики.
— Я могу вам помочь, — произнес он. — Если вы мне доверяете. Позвольте помочь вам, Нора.
Ее губы раскрылись, но она успела сдержать слово, готовое с них сорваться. «Эдриан», — хотела сказать Нора. Он произнес ее имя, этот звук словно бы выпустил из клетки его собственное имя, и оно колоколом зазвучало в ее душе. Эдриан! Эдриан! Его ладонь, шершавая от мозолей, легла ей на щеку. Нора едва сумела удержать стон. Его прикосновение было неожиданностью, к которой она никак не могла подготовиться. Женская плоть не хотела знать, что граф, коснувшийся ее так нежно, был врагом ее рода. Его жест разбудил в ней уснувшую память об ушедшей привязанности, о том, как тает сердце когда к тебе прикасаются с любовью.
Нора смиренно застыла, в глазах у нее закипали слезы. Она-то считала, что эта страшная жажда утихла в ней много лет назад, считала, что стала мудрее, старше. Что голос страсти умолк в ней навеки. Что в ней появились самодостаточность и твердость.
— Скажи мне, — прошептал он, — в чем цель Дэвида?
Сердце Норы остановилось. Через мгновение оно вновь застучало, застучало с болью и горечью. В груди разлился огонь.
Эдриан умышленно произнес ее имя. Хотел обезоружить ее, толкнуть к опрометчивому шагу, заставить предать собственного брата!
Эдриан приведет ее брата на плаху.
Нора отстранилась от его ладони и едва сдержала проклятия, а Ривенхем спокойно откинулся в кресле. Он причинил ей острую боль, ранил в самое сердце, но заставил опомниться. Почему она должна огорчаться из-за того, что ему вздумалось спровоцировать ее? Глупо ждать от него чего-то другого. Дети вырастают. Мужчины не будут всю жизнь убиваться из-за легкого увлечения, которое и длилось-то всего одно лето.
— Вы ничего не можете прочесть на моем лице, — хрипло начала она, — потому что читать нечего, кроме недоумения. Вы сейчас наговорили кучу всяких выдумок. Их наплел вам какой-то идиот или злобный лжец. Думаю, не следует удивляться, что вы им поверили, — только дурак может выполнить то, что придумал другой дурак.
Ривенхем вздохнул и потер лицо рукой, а когда опустил ее, Нора впервые заметила, как он изможден.
«И хорошо», — решила она и задумалась, сколько миль он сегодня проехал, как гнал вперед своих людей в нетерпении разрушить то, что осталось от ее семьи.
— Четыре недели назад были пресечены поставки оружия с французского берега. — Он помолчал. Нора не смела вздохнуть. — На допросе капитан назвал имя вашего брата.
Ужас стиснул ей сердце. Как может Дэвид быть таким легкомысленным?
— Ложь! Это подстроили враги моего брата.
Эдриан фыркнул:
— Без сомнения, именно так и будет строиться защита вашего брата. — Он поднялся на ноги. — Как я понял, вам ничего не известно. Если я ошибаюсь и вы все же замешаны в интригах Претендента, то можете расценивать мою снисходительность как дань вежливости, которую вы от меня требовали. Если вы не станете создавать сложностей во время моего пребывания здесь, вас беспокоить не будут.
Нора прикусила язык. Нет смысла раздражать его. Но когда Ривенхем был уже почти у двери, она вскочила на ноги и воскликнула с ядом в голосе:
— Значит, мы будем чужаками друг, другу? Рада это услышать.
Он застыл на месте, но не обернулся. Нора шагнула к нему:
— Мне противны ваши игры в кошки-мышки. Это женские штучки. Я считала вас лучше, но ошибалась.
Он слегка повернул к ней голову.
— Если мы стали чужаками, — бесстрастно произнес он, — то это ваш выбор, мадам, а не мой.
— Мой выбор? — Она сделала к нему еще шаг. — Да разве у меня был выбор? О, понимаю... Именно в этом вы находите оправдание тому, что делаете теперь. Вы наверняка считаете поручение, возложенное на вас королем, сладкой местью за рану, нанесенную вашей гордости.
Эдриан стиснул зубы, обернулся и посмотрел ей прямо в глаза:
— Гордость тут ни при чем. Я здесь, чтобы арестовать вашего брата по обвинению в государственной измене и доставить его в Лондон для суда. Именно в этом состоит мое поручение. И будь проклят любой, кто станет на моем пути. Так что успокойтесь, мадам — если у вас в то время не было выбора, то сейчас и подавно нет.
Дверь захлопнулась. Нора погрузилась в полуночную тишину.
Глава 3
Более мужественная или гордая женщина отослала бы прочь чашку поссета, которую подала ей этой ночью Гризель. Понюхав напиток, Нора тотчас поняла, что в нем есть сонный отвар. Но она никогда не придавала особого значения гордости, а если бы и придавала, то прикосновение Ривенхема возле камина все равно обратило бы эту гордость в прах.
Нора не была влюблена в того мужчину, каким стал Эдриан Феррерс, но понимала, что небезразлична к нему. Прикосновение Эдриана разбудило в ней ту часть души, от которой Нора вообще хотела избавиться и которую отсекла бы без колебаний, будь это в ее власти. Эта неразумная, дикая частица души привела ее ко всем ошибкам, которые она допустила в жизни. Именно она сделала Нору несчастной в браке, когда другие женщины умели находить в нем удовольствие. Она заманивала ее в страну безумных мечтаний и отчаяния.
Нора считала, что уничтожила в себе эту частицу, но та возродилась при первом взгляде на Эдриана — как всегда. Выпив поссет до последней капли, она в ожидании эффекта перешла на веранду. У скамьи в эркере Нора держала инструменты: на изящной подставке хранилась баритон-виола брата, а ее собственные мандолина, лютня и бубен висели на крючках рядом. Сейчас, глядя в пустоту ночи, Нора взяла лютню и стала тихонько выводить задумчивый мотив.
Но музыка жила собственной жизнью, и через минуту Нора была неприятно поражена тем, что пальцы непроизвольно выбрали ту жалобную мелодию, которой в прежние времена аккомпанировал на мандолине Ривенхем.
Вернув лютню на место, Нора прошла в спальню, где Гризель читала псалмы. Служанка подняла удивленный взгляд — ее госпожа не имела привычки бродить по комнатам в столь поздний час. Ничего хорошего от этого ждать не приходится.
Нора забралась в постель и задернула шторы полога, как будто ища спасения в темноте и одиночестве. Казалось, даже тишина в доме была заряжена напряжением, ведь Ривенхем тоже прислушивается к ней.
Нора прикрыла глаза ладонью. Ах, если бы так же легко можно было прикрыть и самые дальние тайники памяти! Каким тоном он говорил сегодня! Теперь Нора чувствовала благодарность, что Эдриан никогда не заговаривал с ней в Лондоне. Видеть его значило вспоминать времена, когда он смотрел на нее, как на чудо. Казалось, выражение его глаз тогда, много лет назад, укрепляло все ее мечты и надежды. В юности голова Норы была забита сказками о воинственных королевах, о женщинах-пиратах, об искательницах приключений, которые убивают драконов и путешествуют по всему миру, повергая к своим ногам королей. Его любовь казалась ей доказательством своей избранности — ей по силам все, что угодно.
Сквозь пальцы просочились слезы. Горячие капли напомнили Норе о бесконечных ночах, когда она изо всех сил старалась не заплакать и терпела поражение. В такие минуты она тихонько сворачивалась калачиком на краю матраса и дрожала от страха, что проснется муж и почувствует, как намокла ее подушка. Слезы Норы приводили его в бешенство, и он не знал пощады.
Сколько же должно пройти времени, чтобы развеялись мечты? Нора считала, что давно рассталась с этими девичьими глупостями. Судьба не была к ней так уж жестока. Напротив, Нора могла считать, что ей повезло. Дэвид уже планировал снова выдать ее замуж. К чему еще может стремиться женщина, кроме собственного дома? На этот раз брат предлагал ей в мужья кузена, Космо Колвилла. Космо по крайней мере не жесток. И к тому же ему, вероятно, не потребуется ее общество в Лондоне. Он полагает, что женщине вовсе не пристало изображать из себя хозяйку политического салона. Космо сам однажды сказал ей: ему нравится, что она совсем не дипломат.