Пути-Пучи

- Вот цифра семнадцать, - продолжал он, - то для особ, приближенных к Богу; цифра двадцать восемь – это Богова цифра. Некоторые метафизики говорят, впрочем, что настоящая цифра Бога не двадцать восемь, а гугол.

- Что? – не понял тогда я.

- Гугол. Это такое число, очень большое. Если ты хоть что-то понимаешь в арипхметике, то надо цифру десять сто раз умножить на цифру десять, тогда гугол и получится.

- Я знаю, - ответил я. И я действительно знал, как умножать цифры. Когда-то родители купили мне учителя-грека, и я многих слов от него успел набраться, пока он не выпил слишком много вина и не был за то брошен в яму с дикими хищниками.

- Словом, это неважно, - ухмыльнулся Винцент, увидев, что знаю я. – Просто надо знать,  что это очень большое число. Такое большое, что если счесть все на свете – пылинки, звезды, мысли, души человеческие, формы облаков и количество всех на свете ступенек, то никакое из этих числ не будет больше гугола. Стало быть, хоть и есть числа больше, но они попросту не нужны. Поэтому считают иные, эн Бертран, рыцарь, что именно это число, гугол, достойно мира, в котором может обитать Бог.

Слова эти о гуголе Винцент произнес необычным для него голосом, низким, от которого, словно от грома, задрожали пламена в факлах, изображения в зеркалах, и сердце мое объял ужас священный, а переписчики мои, Лудольф и Бернар-Гильфор, пали ниц на пол, писать, впрочем, не перестав – знали они хорошо, что гнев мой их в таком случае ожидает, потому и продолжали скрипеть перьями на полу, вздрагивая всеми органами своих тел. Посмеялся я над ними от души тогда, смешно лежали они.

Винцент между тем продолжал свой арипхметический разговор.

- Что до меня, - сказал он, - то я склоняюсь все-таки к числу двадцать восемь, а не к гуголу, ибо последнее предполагает иерархию Богов, от Бога под цифрой двадцать восемь до Бога с цифрою гугол, а это, вы не можете со мной не согласиться, достойнейший эн Бертран, рыцарь, создает нам целую вереницу Богов, что любая церковь немедленно объявит ересью, ежели услышит такое, только не услышит она.

Хихикнул при этом он и неприятнейшим образом улыбнулся.

Что же до меня касаемо, то хоть и пробрал душу мою трепет священного ужаса, однако перечисление Числ Божественных уже не слишком смущало разум мой, достало мне и мира с семью направлениями, после которых одиннадцать ли, двадцать восемь или этот ужасный гугол – мне это уже все равно было.

Наоборот тому, все больше и больше разбирал меня гнев на Винцента великий, такой, что захотелось мне без дальнейших слов призвать Уго и закончить трапезу в одиночестве. Однако спросил прежде:

- Занятны сказки твои, Винцент, особенно про гугол занятны. Неясно мне только, какая для меня от тех сказок польза и зачем тратил я время и чернилы драгоценные переписчиков своих, потому что ничего не уяснили мне твои сказки. Пусты они для меня.

Так я сказал Винценту на слова его. А он сидел задумчив, и повторил мне, метафизик бродячий:

- Малы для великих малые, но и великие для малых малы. Далеки они друг от друга и друг другу равно неинтересны.

Опять хихикнул он при этих словах и взгляд лукавый изобразил, и продолжал после:

- Подожди же гневаться, достойнейший эн Бертран, рыцарь, послушай от меня продолжение истории про магию числ, и пусть переписчики твои пишут, может, пригодится тебе. Может, уже в самом скором времени пригодится.

Кивнул я.

- Для того я рассказал тебе про магию чисел мира, - продолжал Винцент, метафизик бродячий, - чтобы ты понял путь, который надобно человеку проделать, если он желает полностью соответствовать миру, его породившему и в полной мере насладиться его дарами. Послушай же и запомни, эн Бертран, рыцарь: число этого мира одиннадцать, а живем мы под числом три, скрыты остальные числа для нас.

- Одиннадцать, не тринадцать? – спросил я его тогда, держа в памяти направления "вниз" и "назад".

- Тринадцать есть число Сатаны и ангелов Господних, я тебе уже говорил. Стремиться к нему не следует, да и тщетно, потому что человеку достичь его невозможно. Еще есть одно сатанинское число, девять, но с ним, если все правильно делать, человек совладать способен.  Надо только коснуться мира под тем числом и далее оттолкнуться, тогда не замараешься тем, что налипло на другой стороне смерти, оттолкнешься, как от ступени каменной, и дальше пойдешь, еще скорее, чем прежде. Лишь числа тринадцать ты не касайся.

А как дойдешь до мира с числом "одиннадцать", то увидишь престол из металла белизны лебединой, укрытый шелками тончайшими и мехами невиданной красоты; престол тот расположен по Левую Руку Господа нашего, но не увидишь ты Господа, потому что не дано людям; и назначен тот престол царю великому, которого называют еще Царем всех воров, который никого, кроме Господа нашего, не признает над собой, пусть даже и Сатану, и все у всякого отнимать может, а также учинять великие чудеса. А веку ему жить отмерено триста шестьдесят три года, заметь, эн Бертран, рыцарь, триста шестьдесят три, именно столько получится, если одиннадцать по одиннадцать раз сложить, да еще на три раза умножить – то есть в числе этом священном полное число мира нашего, и число, доступное нам, столь причудливым образом смешаны получаются! И дано Царю тому провидеть все прошлое, хотя бы и от всех скрытое, а будущего прознать ему не дано. Когда же приходит срок его, выступает против него человек, стоящий по Правую Руку Господа нашего. Нет трона у него драгоценного и вообще ничего нет, стоит он, подпоясан, никем не замеченный и не интересный словно бы никому. А кроме силы волшебной, способной даже Царя всех воров положить в битве, особен тот человек даром провидеть вещи, которые еще только будут, но пока не были. Правда, после битвы изымает Господь наш тот дар у него, и более он совсем ничего не видит, либо разве что только прошлое. И вот – наступает срок, и выходит он к Царю всех воров, и проистекает меж ними битва великая. А кто в той битве невиданной победит, тот займет трон по Левую Руку Господа. Потерпевший же поражение навсегда исчезнет из глаз мира и из памяти мира, и ни одна душа, ни живая, ни мертвая, никогда больше о нем не вспомнит.

Самые разные разговоры, эн Бертран, рыцарь, ходят о том царе, и много историй, поражающих ужасом, рассказывают о нем люди осведомленные. Будто бы с Сыном Господа Бога нашего, то есть с самим Богом, вечным нашим Спасителем, Иисусом Христом Назорейским, он в схватку вступить решился, да потерпел от Христа.

После того, конечно, трон о Левую Руку Господа и мига пуст не стоял – появился на нем Царь всех воров следующий, единственный раз без битвы. Еще хлеще он на Земле разбойничал, однако на Божеское руку не поднимал, ибо только крепнет Господь наш и власть Его над миром, если кто руку осмелится на Него поднять.

Имя тому Царю всех воров следующему, говорят, Вагарастий было, и множество свирепств по Земле от него пошло, да только не жаловался никто, потому что память у жертв своих отбирал Вагарастий, так что даже и не знали они, что живут, им обобраны и избиты.

Господа нашего Вагарастий не боялся совсем, потому что знал – не станет Всевышний вмешиваться в его бесчинства земные; все делается по промыслу Господнему и никак без Него, потому и Царю всех воров в Его Плане Великом особое место отведено, раз терпит от Себя слева.