Пути-Пучи

И пошел, и стал мыть, и мыл до скончания своего века, не прерываясь на миг, однако недолго мыл.

Возопил тогда во гневе бар-Равва, что не может быть того, чтобы Иегву на крест послали, а не меня, но насильно развязали его и выпустили, а Иегву на смерть послали. И сначала смеялся Иегва, и хохотал. И радовались вокруг иудеи, пока не увидели муку Его и не усомнились в словах своих, и не радовались тогда уже, но вот умер Иегва, и вознесся, и вернулся после, чтоб плач апостлов своих унять, и возгласил о Триединстве, установленном между Богом, Духом святым и Сыном Его, Иегвою, и обрадовался народ и вознамерился терпеть муки мирские до самого Суда Божьего, ибо, как Иуда Искариотский предал Иегву по самой просьбе Его, так и евреи, потребовавшие казнить Иегву смертию страшной, хотя бы и по просьбе учеников Его, все они и потомки их, и потомки потомков их, и так одиннадцать раз, должны были расплачиваться за грех свой, ибо за грех всегда расплата должна быть, пусть даже Бог приказал тебе согрешить, а награда им будет только после того, когда грехи отменятся и Господь Суд свой произведет.

Бар-Равва же в тот день, когда его отпустили, очень разъярен был и стал отнимать у всех все, кого ни встретит, у того отнимал. Однако, как только воскрес Иегва и на небо поднялся, все отнятое у бар-Раввы отнялось вновь и к прежним хозяевам вернулось, да так, что и не заметили они, что отнималось у них. Отнялось у бар-Раввы все, что отнял он за свою жизнь, только чудесным образом маска золотая к нему вернулась, но не надевал он, потому что обжигала она лице его. Пытался продать, но никто не покупал маску, а потом и вовсе замечать его перестали. Пытался грабить на дорогах, но не смог грабить, потому что не видели  его, и убивать не мог он, и вреда причинять не мог. И пришел к нему человек крылат, и сказал: "Больше ты не Сосед Бога, другого возьмем в Соседи". И стал Баграст.

Были люди, которые говорили, будто еще раньше убил Баграста бар-Равва и будто бы другой человек вместо того появился и тоже Баграст по имени. А тот, который первый Баграст, так от смерти и не восстал. Многое говорили.

Сам же бар-Равва проживет еще до трехсот лет возрастом, но унылой будет жизнь его, и только на самую скудную еду хватит. И смеялись над ним люди, и пинали его, и били, что ни день били, а в другое время не замечали его. Ни запах его, ни вид его, ни звук его не остались в памяти у живых, а когда умирать он будет в скорби и омерзении, вот что скажет он в пустоту, окружающую его: "Все может исповедующий Пути-Пучи, одного не может, против Бога восстать и сынов Его".

 Угол Лебедя и Куницы

Собственно, неприятности начались задолго до того и сначала выглядели мелкими.

Саша довольно скоро понял, что в секте его невзлюбили и словно сговорились ему во всем пакостить.

Здесь уточнение. На самом деле секта называлась не сектой. Говоря языком официальным, это было Московское отделение Международного Ордена Пути-Пучи, точней было бы, если бы Адамов озаботился зарегистрировать его как положено. На древнем, музейном, волапюке все это дело называлось, как я уже говорил, Углом – "Угол Лебедя и Куницы".

Ну, насчет Угла я в конце концов разобрался, когда прочитал в одной из бумажек из чемоданчика насчет рыцарей Ордена, посланных Левым Соседом Бога "во все углы Земли", уж не помню, как там строго по тексту. Но мне не нравится слово Угол. То есть слово как слово, но оно хорошо в геометрии или, на худой конец, в городской топографии. Угол Лебедя и Куницы… это звучит как перекресток двух улиц – генерала Лебедя и майора Куницы. Да и склоняется плохо Угол. Секта тоже не подарок, но хотя бы привычнее. Что же до Лебедя и Куницы, то это до сих пор остается для меня загадкой. Животные какие-то… Причем здесь они?

Да, так к Саше.

Сначала ему даже особенно и не пакостили, просто косились, А потом, в один прекрасный момент, начали будто бы даже и сторониться.

Особенно заметной была неприязнь Бобика и Сергей Степаныча Анночкина, того самого, который воровал еду – Саша обозначил его для себя под лейблом "Гурман" с ударением на первый слог (Саша был не то чтобы совсем уж антисемитом, но обожал еврейские анекдоты).

Гурман перестал с ним здороваться почти сразу. Как только Саша входил в помещение, он демонстративно отворачивался и заводил пространные разговоры на тему о печальной необходимости соблюдать конспирацию и присматриваться к новым членам, потому что спецотделы МВД и ФСБ по борьбе с запрещенными религиозными организациями не дремлют, и было бы даже странно, если бы они не попытались заслать в "ряды Угла" своих агентов.

Саша при таких выступлениях обычно отмалчивался и делал вид, что все эти разговоры к нему никакого отношения не имеют, но однажды не выдержал и осторожненько возразил:

- Но ведь Пути-Пучи официально вроде не запрещали!

Гурман, до того момента абсолютно игнорировавший Сашу, вдруг изменил своему правилу, резко поворотился к нему, подозрительно прищурился и сказал:

- Вот как. Вы, оказывается, хорошо знаете список запрещенных религиозных организаций? Откуда, позвольте спросить?

Напор был так силен, что Саша растерялся.

- Да я… Я и не слышал никогда про такой список! Просто… предположил.

- Ах, предположили! – с видом "ну вот, теперь все понятно!" заключил Гурман. – Что ж, бывает.

И отвернулся, и оглядел присутствующих, теперь уже с другим видом – "ну, что я вам говорил?".

Присутствующие смерили Сашу косыми взглядами и многозначительно промолчали. Саша почувствовал себя полным дураком и разоблаченным агентом сразу всех спецслужб на Земле.

Однако уколы Гурмана были ничто по сравнению с хлещущей через край ненавистью мадемуазель Бобик. Уж она-то взгляда не отводила – она так и жгла им Сашу.

Причем никакой нарочитости в этом не было. Случается иногда с человеком приступ всепоглощающей, далекой от каких бы то ни было расчетов любви – такова была ненависть Бобика к моему Саше Ендобе.

Это создавало ему немалые неудобства. Делать вид, что не замечаешь таких убийственных взглядов, было довольно-таки неестественно, однако и реагировать на них Саша не смел – просто боялся, смертельной опасностью от нее разило.

Однажды, в самом начале кампании ненависти, Саша набрался смелости (как-никак, офицер!) и спросил ее:

- Иоанна Вильгельмовна, объясните, ради бога, чем это я вам так досадил?

- Тем, что ты жив! – в ту же секунду выплюнула Бобик и без паузы прошипела змеино. – Тем, что ты ЖИВ!

- Ну, извините, - сказал Саша, попытавшись скрыть ужас. – Я больше не буду.

Бобик еще долго молчала, не отводя от Саши расширенных ненавистью глаз.

Однажды, много позже этого разговора, на одном из практических занятий второго этапа, Адамов заставил их соединиться в половом акте.