Страница 20 из 21
Люди, в отличие от «ангелов», всегда существуют в плену своих проблем и настроений, которые всегда написаны на их лицах. Всех их, как будто, что-то, постоянно угнетает… Много позже, я понял причину – все люди находятся во власти, каких-то, других сил. Иногда, можно и понять, каких именно – это видно по их языку. Одни примитивны и неприхотливы, как растения, других распирают животные страсти, третьи – рабы своих вещей, четвёртые изнывают от бремени гордости, пятым море по колено и они чихают на всё. Всех «людей» всегда объединяет одно – все они неискренни, жестоки и лживы…
Но были экземпляры и не попадавшие под первые две категории. Эти, как будто, постоянно, что – то, искали. Причём, сначала было даже непонятно и что именно – не то «смысл жизни», не то, себя в ней… Они походили на «полу-ангелов» – нечто среднее между людьми и «ангелами». Впечатление, что они и рождены были тут с какой-то своей целью – что-то такое, они должны были здесь сделать…
Узнать «полу-ангелов» можно было и по рождению. Рождение у них происходило не совсем обычно – то, они были, как и я, «кесаревики», то их заставляли появиться на свет, какие-то невероятные «обстоятельства». Было заметно, что чем тяжелее роды человеком, тем ближе он миру животному…
И, что характерно, почти все «ангелы», были женщины или девушки. У некоторых из них, как я видел по их глазам, была миома. Видимо, как – то она была связана уже и с их переживаниями… Из мужчин, я видел всего 3-х. Двое были врачами, работавшими в одной больнице – в Мурманске, где у нас была врачебная практика. Один был, довольно известный, главный врач. Но известен он был не как врач, а как полиглот и был местной знаменитостью – он знал 19 языков. В его кабинете, везде лежали раскрытые книги, что производило странное впечатление декорации к кино: кому нужны десятки раскрытых книг? Не мог же он работать с десятком словарей сразу! Он и производил впечатление не врача, а какого-то, странного книжного жука… Я невольно позавидовал ему: «Устраиваются же люди в жизни – и хобби есть, и зарплата идёт!» Второй был рентгенолог, который, без вопроса с моей стороны, вдруг, сразу же, почему-то, сказал мне: «Раньше я хотел только детей и лечить, да вот, не вышло. Дети – они, ведь, всегда чистые – совсем не то, что взрослые… С большинством противно и дело-то иметь!.. Грязь одна…»
«Как странно – подумал я – обычно это педиатры всегда под нормальных врачей косят, а тут дипломированный врач педиатром работать хочет, да ещё и от взрослых прячется – впотьмах сидит!..» Только тут у меня, как бы, и «замкнуло», что было общего у всех «ангелов». Все они производили впечатление людей совсем не из этого мира! А, как бы, «заблудившихся в мирах». Было отчётливо видно, что они вовсе не из этого «обезьянника», а из совершенно нормального общества… Вот, только… Как они сюда-то попали?!!
Глава 7. Войны цветов
«Жена да учится в безмолвии, со всякою покорностью; а учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии. Ибо прежде создан Адам, а потом Ева; и не Адам прельщён; но жена, прельстившись впала в преступление; впрочем, спасётся через чадородие, если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием».
Из своих жизненных наблюдений я рано сделал вывод, что неограниченная власть мужчины, всегда только укрепляет семью, а вот неограниченная власть или «свобода» женщины, почти всегда, уничтожает и её семью, и её мужчину, и в конце концов, она остаётся всегда одна….
Спросите женщину, что в ней больше всего нравится мужчинам и услышите, что угодно, а спросите мужчину, пожившего в браке, и услышите, всегда одно: П о с л у ш а н и е! С чего бы это? То же самое и в истории, где упадки всех государств отмечались разгулом бабьей «свободы». Первым на это обратил внимание Аристотель, считавший причиной упадка Спарты то, «что женщинам в ней было представлено слишком много прав: они пользовались в ней наследством, приданным и вообще большими вольностями». Могучее это государство было грозой всех, но само не смогло спастись от разгула бабьей дурости и развалилось, прямо у всех на глазах. Гиганта убила «свобода» его женщин. Можно защититься от врага внешнего, но никогда – от врага изнутри…
Цветы и солнце – самые сильные и ранние воспоминания моего детства. Они постоянно сопровождали меня в нём. Цветами всегда окружала себя и всех нас, наша мама – все подоконники нашего дома-острова были заставлены ими в два ряда, а для китайских роз и лимона были сделаны ещё и отдельные тумбы под цвет остальной мебели. Ближе к весне, все они перебирались на зимнюю веранду, две стороны которой, углом выходили в сад. Осенью там сортировали фрукты, весной набиралась сил рассада, а летом наши гости играли на ней в преферанс…
Во внутреннем дворе, прямо под моим окном, благоухал громадный куст чайной розы, цвела белая и лиловая сирень, у палисадника меж двором и садом правильными рядами располагались астры и георгины. И даже хозяйственный и скотный дворики были отделены от сада зелёной стеной вьюнков. Вокруг мамы всегда благоухали десятки цветов, скотина тянулась к ней за версту, в лесу она разговаривала с деревьями. Наверное, ещё и поэтому, я сохранил заботу и любовь к растениям больше, чем даже и к животным. Животное может, в конце концов, убежать или защищаться, а вот растение лишено и этого. Отношение к дереву, кустам и траве, мне кажется, наиболее характеризующем душу и нрав человека. Когда в Севастополе стали выжигать траву и кусты в парке Победы(!), я перестал туда ездить даже на лето. И был совсем уж травмирован, когда увидел, как прямо во дворе, люди ставят свои машины на клумбы и траву меж деревьев, в парке… Город-герой существует среди людей-варваров!..
Человекообразные, живущие в нём, не понимают, что они жгут не мексиканскую акацию, тую или софору, а собственную судьбу. Плюнь на землю – и твоя судьба изменится, а неуважение к памяти предков – это вообще одна из самых коротких дорог в Ад…
Ранним утром, едва проснувшись, я выхожу из своей комнаты, но иду не в гостиную или на кухню, а спускаюсь из прохладных сеней в солнечный, посыпанный мелким песком, двор. По дорожке сада в обрамлении гладиолусов, я иду босиком к большим бочкам, в которых живут мои лини. Вверху заливаются скворцы, в тени сараев дремлет наш заслуженный старик – ирландский сеттер Букет, меж грядок прохаживаются коты, где-то в зарослях помидоров, ползает черепаха Мими: мир вокруг полон жизни и смысла. Меня ждёт чудесный, полный событий день: там, внизу – прямо под обрывом, река и лодка, мальчишки и песок пляжа, прозрачная вода, озёра и лес за рекой…
Вечером, немного усталый, я обязательно поднимусь, на пустой ещё, сеновал и выберусь через его окно на пологую крышу. Отсюда далеко видна излучина и протоки реки с её большими понтонными мостами, парящими лугами, разноголосо мычащим, за рекою, стадом, зелёными лесами и деревнями вдали…
Лучи солнца ещё освещают кроны громадных тополей на улице, но внизу уже сумерки и там происходит приятная вечерняя суета – слышно, как бегают из дома в кладовки и ледник и стук ножей и вилок – это накрывают большой стол в гостиной. Из распахнутых окон веранды в сад падает розовый свет абажура. Откуда периодически доносится приглушённая тарабарщина, вроде «раза на двойной бомбе»…
Я смотрю на чудесный закат вдали, угасающий день внизу, прислушиваюсь к вечерним шорохам вокруг, и отчётливо понимаю, что счастлив: мир так прекрасен и добр ко мне…
Но иногда я просыпаюсь и иду в одних трусиках не в сад, а пересекаю аккуратно посыпанный жёлтым песком двор, напрямик и прыгаю через длинную клумбу с её анютиными глазками, календулой, кашкой и львиным зевом, прямо в малинник, где меня ждёт первый завтрак. Рядом, у стены ледника, притаилась ещё одна фальшивая клумба, на которой ничего не росло, кроме унылых мокриц – вся она попадала в тень сарая. Чтобы скрыть этот дефект, на ней периодически выкладывались из раковин памятные для семьи и страны вензеля и даты, но клумба оставалась укором роскошным маминым цветникам и саду, словно лунный кратер, сверзившийся в дендрарий.