Всегда солдат

Очнулся я оттого, что меня сильно трясли за плечо.

- Да проснитесь же! Проснитесь! - умолял женский голос. - Это я, Таня. Тикать вам надо!

При слове «тикать» я моментально пришел в себя.

- Будите хлопцев, - продолжала она. - Василь со своими дружками шукает по селу. В Николаевке не осталось парней, так он надумал вас отправить на неметчину. [68]

Я растолкал товарищей. Спросонья они ничего не могли понять и только шумно дышали.

- Скорее, хлопцы! - взволнованно звенел девичий голос. - Полицаи вас ищут!

Таня вывела нас на дорогу в километре от села.

- Не поминайте лихом, - сказала она на прощание. - Не обижайтесь на нас с мамой…

Горсть табаку

До рассвета мы шагали в сторону районного центра Казанка. Когда на фоне белесоватого неба показались контуры элеватора, свернули в поле. Здесь в скирдах лежал прошлогодний, уже почерневший хлеб. На них мы и заснули.

Отдохнув, обогнули Казанку, миновали еще село и вышли к небольшому, утопающему в зелени хутору. До прихода гитлеровцев хутор этот был одним из отделений совхоза имени Чапаева.

Вошли в первую хату.

Дверь отворила загорелая женщина средних лет.

- Вы, хлопцы, пленными будете? - сразу догадалась она.

- Да, - подтвердил Вязанкин.

Хозяйка беспокойно оглянулась по сторонам.

- Быстрее заходьте. У нас немецкая экономия, и где-то тут полицаи вертятся.

Не успели мы войти в горницу, дверь с треском распахнулась и в хату ввалились двое хлопцев лет по шестнадцати с повязками полицаев на рукавах.

- Кто такие? - выкрикнул более высокий, с медно-огненной шевелюрой, и потянул с плеча винтовку. - Из плена тикаете, мать вашу… А ну, подымайтесь!

- Куда мы их, Петро? - спросил второй полицай.

- Прямо в Казанку, - ответил рыжий и скомандовал: - Выходи!

Усевшись в двуколку, полицаи положили винтовки на колени и велели нам идти впереди лошади.

- Плохо дело, братцы, - сказал Вязанкин, когда мы выбрались из хутора. - Влипли, как молокососы.

- Эй вы там; не разговаривать! - раздался окрик. [69]

Минут десять шагали молча. Я шел и ломал голову, как выкрутиться из беды, но ничего не мог придумать. Впереди у дороги колыхалась под ветерком нескошенная пшеница. В хлеба броситься? Рискованно, но можно, авось пуля и минует. А дальше? Полицаи поднимут шум, предупредят других, устроят облаву. Нет, такой план не годился.

Захотелось курить. Сунул руку в карман брюк, пальцы нащупали только табачную пыль. Внезапная мысль обожгла мозг.

- Поищите по карманам табачную пыль, - шепотом передал я Василию и Виктору.

- Зачем?

- Надо, - и пояснил: - Ты, Виктор, ближе к лошади. Сделаем остановку, как будто закуриваем. Когда морда коня окажется рядом, брось ему пыль в глаза.

Клементьев понимающе подмигнул.

Табачной пыли набрали целую горсть. Часть ее пустили на закрутку.

- Вперед, не останавливаться! - крикнул один из молодчиков.

- Пан полицай, - заискивающе произнес Василий, - нам только закурить.

Бедарка медленно приближалась. Виктор, скосив глаза, следил за ней.

- Давай, - шепнул я, - рядом уже.

Клементьев метнулся к коню и швырнул табачную пыль в его огромные агатовые глаза. Животное вскинуло морду, жалобно заржало и резко рванулось в сторону, угодив передними ногами в неглубокий кювет. Двуколка перевернулась, полицаи покатились по земле. Винтовки остались на дороге. Мы с Василием бросились к оружию, Виктор подскочил к полицаям.

- А ну, снять ремни, живо!

Те молча повиновались. Виктор скрутил им на спине руки.

- Что делать с сопляками? - спросил Василий.

- Расстрелять изменников, - просто ответил Клементьев.

Парни побледнели, потом повалились нам в ноги. Отправлять на тот свет этих мальчишек мы и не собирались, но, чтобы проучить их и нагнать больше страху, [70] разыграли сцену. Виктор настаивал на расстреле, Василий слабо противоречил, я помалкивал. Поняв, что от моего слова зависит приговор, полицаи все внимание обратили на меня.

- Сжальтесь, дядько, - канючил Петро. - Мы не по своей воле пошли в полицаи. И лошадь и двуколку берите, только отпустите нас.

- Отпусти вас, так вы стрекача и сразу в Казанку за гитлеровцами.

- Мамой клянусь, никому ни слова не скажем!

- Маму вспомнил, падло! - презрительно бросил Клементьев. - А когда немцам продавался, о матери забыл? В советской школе учился, советские книги читал, а в душе кулаком оставался. Наверное, батька твой из раскулаченных?

Петро отрицательно замотал головой и покосился на товарища. В глазах его мелькнул испуг. Виктор заметил это и усмехнулся.

- Ладно, некогда с вами тут валандаться. Отпустим. Но в другой раз живыми не уйдете. Помни, мы вернемся, и тогда каждого предателя потребуем к ответу. Так и передай всем изменникам. А теперь, марш в пшеницу!

Отведя полицаев метров на сто в хлеба, Клементьев вставил им в рот кляпы и приказал лечь на землю.

Двуколка и лошадь крепко выручили нас в тот день. До вечера, минуя хутора и села, мы отмахали километров тридцать. На заходе солнца въехали в небольшой лесок, распрягли измученного коня и отпустили на волю. Двуколку столкнули в овражек.

- Комфорт кончился, - констатировал Василий Вязанкин.

Это случилось утром

Наученные горьким опытом, мы стали осторожны. Прежде чем войти в село, долго наблюдали за ним издали. В хаты сразу не входили, а предварительно узнавали от хозяек о полицаях и немцах.

Но маршрут наш неожиданно изменился. В одном из сел узнали, что двигаться к Черкассам через Знаменку нельзя: дорога путаная и сильно охраняется гитлеровцами. [71]

- Край лесной, и партизаны там житья немчуре не дают, - говорили нам. - На дорогах патрули. Лучше обойти Кировоград степной стороной. Хоть и намного длиннее, да зато надежнее.

Этот путь действительно оказался спокойным. Только в одном месте повстречались с местным жителем. Он сразу догадался, кто мы, и посоветовал дальше передвигаться в одиночку.

- В селах только женщины остались да дети, а вы трое здоровых хлопцев идете на виду у всех. Так не годится. Нужно врозь. Я сам бежал из Лодзи… Бежало нас много, а до дому добрались единицы… Запомните: вы приближаетесь к Днепру, а Днепр нынче - граница и хорошо охраняется.

- Подумаем.

- Думайте, да недолго… А сейчас айда ко мне. Переночуете, а утром по холодку опять в путь…

Едва рассвело, хозяин дома разбудил нас, снабдил на дорогу едой и дал новый совет:

- На Днепре есть село Топиловка. Там моя старшая сестренка живет. Ее муж и двое сыновей в Красной Армии служат, осталась она с младшим Витькой. Паренек шустрый, он вас и переправит через реку. Найти их просто - как войдете в село, смело шагайте в третью хату справа. Ну, путь добрый!

- Спасибо. Счастливо оставаться!

- Оставаться долго не думаю. Вот приду в себя малость и вслед за вами к фронту подамся. Сестре скажите, что вы от Петро.

- Догоняй нас, Петро! - пожелал на прощание Клементьев.

Тот день мы прошли втроем, и последнюю ночь перед расставанием провели вместе в копне соломы. Долго не могли заснуть. Вспоминали горькие дни, проведенные вместе, мечтали о том, как после войны опять встретимся. Условились, что встреча эта состоится непременно в Москве у меня - на Ульяновской.

Пошел уже второй месяц наших совместных скитаний после бегства из плена. Тридцать пять дней пробирались мы на восток, к фронту, куда нас властно звали воинский долг и любовь к Родине. За это время [72] стали словно братья, обрели крепкую веру друг в друга. И вот приходится расставаться…

«Наверное, меня ждет еще немало расставаний, - думал я, - но это запомнится навсегда. Хранить его будет самая стойкая память - память сердца».

Свет луны, прорывавшийся через тонкую пелену перистых облаков, падал на лица моих друзей. Они были суровы и печальны. Мне вдруг почудились в их глазах скупые слезы. А может, это только показалось? Ведь я сам ощутил на своих глазах предательскую влагу.