Страница 199 из 246
Летиция, поняв, что привидений опасаться в этот раз не стоит, успокоенно хмыкнула:
– Считай, я спасла твою задницу от смерти, подлюка. В Лесопарке тебе мою выходку не скоро простят, забудь о походах в ту степь. Заодно и по туннелю нагаданному шастать больше не будешь.
– Буду, куда я денусь, – Александр с ней не согласился. – Парковые вспыльчивые, но отходят быстро. Наведаюсь через недельку-другую, поржем вместе с таможней над твоим дважды обиженным. Смех, говорят, объединяет.
– Ну-ну, – прыснула Лю. – Может, и мне зайти к ним на огонек? Вспомнить былое, посмеяться, а там, глядишь, и вновь поглумиться над таможенником?
– Для тебя, девочка Лю, метро закрыто, доигралась. Нашла, кого завалить… – зло отрезал Кузнецов. – Сиропчики серьезные ребята, ничего не прощают, никого не забывают. Как сказала бы цыганка, ждет тебя, милая, дальняя дорога и казенный дом. Пришло время странствий.
Глава 11
Дорога на Суксун
Снег. Красивый, почти белый. Мне нравится смотреть на него, непроницаемая стена из снежинок, вихрь из застывшей воды, зачем-то рвущейся на грязную землю. Белизна со всех сторон – над головой и под ногами, впереди и сзади, справа и… Красиво. Я почти забыл, что поверхность умеет быть красивой.
Снимаю перчатку и ловлю снежинки на ладонь. Не терплю холода, но снег не обжигает, он ластится, игриво пощипывая кожу. Освежающая нежность морозного утра… рекламный слоган из далекого прошлого. Кто и что хотел мне продать, прячась за этими словами? Уже неважно, все умерли, а слова остались. Слова очень живучие создания, они переживут нас всех.
Еще раз пробегаюсь глазами по выстраданному за несколько мучительных часов отчету. Он мне не нравится, эпистолярный жанр чужая для меня стихия: сухо, путано, местами даже глупо. Чукча не писатель…
– Зул, – протягиваю маркизу бумаги. – Получай свой отчет.
– Это не мой отчет, – компаньон, не глядя, сворачивает листки в несколько раз, аккуратно утрамбовывает в железный цилиндрик, отчего-то напоминающий мне пластиковое яйцо с подарком из «Киндер-сюрприза». Странно, ведь ни фига не похоже…
– Если хорошо катнуть эту капсулу, – киваю на цилиндрик, – она обязательно докатится до Екатеринбурга.
Сулюк лыбится:
– Есть более надежное средство.
– Поделишься ноу-хау?
Он стучит ладонью по крышке деревянного ящика, прячущегося в глубине палатки:
– Здесь у меня живут гусеницы.
– Почтовые гусеницы? Это гениально! Предлагаю обратить внимание на улиток, тоже весьма перспективное направление в области экспресс-доставки. Они уступают гусеницам в скорости и проходимости, зато по грузоподъемности им нет равных!
– Я подумаю, – сумасшедшие глаза напарника смеются. – Однако отчеты мне велено посылать первым классом, аэропочтой.
– Жаль, что гусеницы хреново летают, – возражаю больше из вредности, уже догадываясь, к чему он клонит.
Мне не нравятся бабочки, позавчерашние мерзопакосные гусеницы, вчерашние безликие куколки… двуличные создания. Даже трехличные, таким нельзя верить. Забавница природа жестом фокусника превращает ползучего урода в красотку-летунью, но есть в этом что-то от тайской пластической хирургии, до войны плодившей трансов для секс-индустрии. Извращение… Глядя на томных красавиц, вышедших из-под ножа азиатского вивисектора, я не могу забыть о том, что болталось меж их – ныне стройных – ног раньше. Отталкивающая красота, не вызывающая ничего, кроме брезгливости.
– Бабочки-почтальонки – интересно и волнующе. Они понесут наше послание во все стороны, по воле ветра и слабеньких крылышек?
– Ты плохо разбираешься в постъядерной зоологии, – Сулюк веселится. Ненавижу его в такие минуты особенно сильно.
В руках весельчака зажато нечто, меньше всего напоминающее бабочку. Скорее летучую мышь – и по виду, и по размеру. Неужели госпожа природа исправила свою ошибку и карьерный рост гусеницы обрел наконец подобающую перспективу? Мерзость должна оставаться мерзостью. Это, по крайней мере, справедливо.
– Она, – Сулюк гладит мерзость по какой-то мерзкой части мерзкого тела, – рождена в Поясе Щорса, и инстинкты обязательно приведут ее домой.
Капсулу с посланием Мастеру Виту сумасшедший почтмейстер прячет где-то в подбрюшье новоиспеченного почтового «голубя». Мне противно наблюдать за этими приготовлениями, однако выпускать уродца на волю мы идем вместе. Любопытство пуще брезгливости.
Грацией небесный посланник обделен начисто. Крылья тяжело и неловко трепещут, жилистая тушка то зависает в воздухе, то сваливается вниз.
– Орлята учатся летать, – с трогательной заботой в голосе заступается за своего питомца Сумасшедший Люк.
– Не нравятся мне твои орлы.
– Функция превыше всего, в том числе внешнего облика. Со своей функцией орленок справится.
«Послание домой» исчезает из виду, теряется в вихрях неспешно планирующего с небес на землю снега.
– Какая следующая остановка?
Сулюк не знает или делает вид, что не знает. Внимательно смотрит на ожидающее нас белое безмолвие.
– Любишь зиму? – звучит вместо ответа.
– Не помню, – честно отвечаю я. – Красиво, но совсем не чувствуется жизни… До войны всегда с нетерпением ждал весны: солнца, тепла, почек на деревьях, первой зелени под ногами. А когда ждать становится нечего…
Не могу закончить мысль, а может, просто не хочу. Не хочу говорить о ненависти, об отсутствии надежды, о том, что уже никогда не будем потом. «Какая горькая память – память о том, о том, что будем потом» – кажется, это Бутусов и его утонувший «Наутилус». Сучья ностальгия.
– Суксун.
– Что?
– Следующая остановка Суксун.
Село со странным названием и ужасной дорогой, где я однажды оставил разодранную в клочья покрышку. Ночной Суксун услышал от меня много нелицеприятного… Вот и встретились вновь.
– Зу, ты знаешь, что ждет нас там?
– Такими темпами ты скоро сократишь меня до одинокого «З», – не пойму, обижается он или, как обычно, придуривается.
– Если хочешь, могу проапргейдить твое имя до полновесного «ЗУМ-ЗУМ», как у тебя обстояло с Маздами до войны?[20]
– Зулук – вот как я хочу. Не Зу, не Зул, не «Вжик-Вжик», – все-таки маркиз злится. – Просто Зулук.
Жаль, «Вжик» звучало весьма перспективно… Надо запомнить.
– Хорошо, друг мой Зулук. Теперь ты ответишь на мой вопрос?
– Отвечу, – несостоявшийся Вжик широко улыбается. – Понятия не имею.
Твою ж мать, как мне надоел манерный идиот с дебильными прихватами!
Демонстративно отворачиваюсь и глупо пялюсь на невидимые из-за плотного снега окрестности. Белое на белом и белым погоняет… а также сыплет белым, кружит белым и заваливает белым. Здравствуй, зимушка-зима, мы тебя, как водится, не ждали.
Лицо постепенно покрывается снежной коркой, мороз уже не заигрывает, зло и мстительно (знать бы за что?) щиплет кожу. Но я не сдаюсь, мне не хочется возвращаться в темную палатку, мне хорошо на несвежем и опасном воздухе, ведь он так умело прикидывается дружелюбным и слегла дурманящим голову. Я не могу им надышаться, пьянею, но, как дорвавшийся до выпивки алкаш, уже не в силах остановиться…
Броня идет размеренно, никуда не торопится, вальяжное животное периода плутониевого полураспада… Мы «проплываем» мимо засыпанного повсеместным снегом указателя, наружу выглядывают только заглавное «Ш» и конечные «рово». Шахарово! Небольшая деревушка, запомнившаяся мне знаками «Ограничение скорости 40 км/ч», натыканными здесь в изобилии. Сейчас их уже не встретишь, либо погребены под глубокими сугробами, либо давным-давно повалились на землю под нескончаемые проклятья спешащих водителей.
Водители больше не спешат, вымерли как класс, скорость сорок километров в час, доступная только летающим гадам, кажется насмешкой. Такая, видать, судьба у деревни Шахарово – издеваться над людьми при жизни и насмехаться после собственной кончины.
20
“Zoom-zoom” – рекламный слоган автомобильной компании “Mazda”, русским аналогом является «вжик-вжик», издаваемое детьми при игре в машинки.