Страница 119 из 246
Уборщики, начисто лишенные брезгливости, нашлись далеко не сразу, и, судя по их виду, обитали они в местной кутузке, причем довольно давно. Пока бомжи и преступники наводили благочестивый порядок, начальник станции в третий раз выспрашивал у раздраженного Ника все подробности случившегося.
– Дмитрий Борисыч, сколько можно? Одно и то же, из пустого в порожнее! Все рассказал, от и до. Хватит меня мучить!
– Когда хватит, не тебе решать, – начстанции вошел в роль следователя и, похоже, наслаждался ею. – Еще раз спрашиваю, чей это пистолет?
– А я еще раз повторяю, пистолет убийцы…
– Тогда возникает целых два вопроса: почему он им не воспользоваться и каким образом оружие оказалось у тебя?
Ник недовольно цокнул языком, устало затряс головой, всем своим видом изображая оскорбленную невинность:
– Не стрелял он, чтобы всю станцию не перебудить, как сейчас вышло, а пистолет я у него в кармане нащупал, пока тварюга меня душила.
– Кузя! Вернее, заключенный Кузнецов, отбывающий срок за незаконное ношение и использование огнестрельного оружия! Хватит лепить горбатого, у нас усиленная охрана при входе на станцию и повальный досмотр всех пришлых, кавказцев – особенно. Огнестрел к нам не пронести!
– Дядя Дима, вы меня навечно под замок упечь хотите? Не мог пронести, значит, здесь купил или у местных пособников получил!
– Купил, значит? Хорошо, а зачем?
– Как зачем? – растерялся сбитый с толку Никита. – За Дагу отомстить, зачем же еще!
– Так что же он за Дагу голыми руками мстил, а не пистолетом? – Буйно сверкнул взглядом из-под кустистых бровей.
Никита тяжко вздохнул, фыркнул презрительно, насколько вообще владел этим искусством, и, как ни в чем не бывало, улегся обратно на топчан.
– Товарищ следователь, – пробормотал он, отвернувшись к стенке, – заключенный Кузнецов только что перенес покушение на свою жизнь, и ему необходим постоянный покой. А с ваххабитами и их оружием разбирайтесь уж как-нибудь сами. И кстати, – заключенный, оскорбленный в лучших чувствах, на миг повернулся. – А где были ваши доблестные вертухаи, обязанные охранять узников совести?
Теперь фыркнул Буйно, и презрение у него вышло гораздо лучше, нежели чем у молодого сидельца:
– Вертухай, как ты говоришь, убит твоим дружком-душителем. За тебя пострадал рядовой Кириленко…
Ник припомнил толстожопого Кирю, существо злобное и до отвращения жадное, так и норовившее выцыганить у богатенького заключенного пару лишних патронов, и, вместо полагающегося сочувствия, ощутил совсем не подобающее хорошему человеку и гражданину злорадство. Фразу «а не фиг жирдосу на посту спать» он, конечно, оставил при себе – о мертвых, как известно, либо хорошо, либо никак, – но мстительную ухмылку от собеседника пришлось спрятать. «По заслугам упырек получил, одним дегенератом в Метро стало меньше…»
Убив ваххабита, юноша за одну ночь увеличил число дегенератов, покинувших подземную родину, вдвое. «Если бы они еще исключительно друг друга резали, а на добрых людей не бросались…» Последнюю мысль Никита сопроводил громким печальным вздохом в надежде, что начстанции примет это несдержанное проявление эмоций в качестве сострадания к погибшему на посту спящему «герою».
– Кузнецов, малолетний ты засранец, давай без протокола! Откуда ствол? Обещаю, санкций не будет.
Ник без труда справился с возникшим было предательским желанием пооткровенничать с высоким руководителем – на выручку пришла очередная дядина мудрость «чистосердечное признание облегчает вину, но увеличивает наказание» – и театрально развел руками:
– Да кто ж его знает, может, убийца пистик с тела Кириленки и снял?
Буйно выматерился, кратко и емко обрисовав свое отношение к «завравшемуся вконец молокососу», и, грохнув на прощание дверью, удалился.
Вскоре ушли и уборщики с охранниками (кроме того, что занял место покойного Кириленко у входа в магазин), оставив молодого человека в столь долгожданных тишине и одиночестве.
На топчане, где совсем недавно разыгралась не самая приятная для памяти и воображения сцена, Ник, само собой, спать не стал. Не спеша доковылял на все еще слабых ногах до квартиры, улегся в нормальную человеческую кровать без следов крови и вышибленных мозгов. В отсутствие пистолета, конфискованного Дмитрием Борисовичем, беззащитность перед незваными ночными гостями ощущалась чересчур остро, что, понятно, сонливости не добавляло. Усталый организм молил о нескольких часах заслуженного отдыха, а взбудораженное сознание, идя наперекор телесным запросам, требовало непонятно чего, лишь бы не остаться снова наедине с опасностью. Ко всем прочим бедам, сильно болели шея и горло, даже слегка раненное бедро умудрялось напоминать о себе неприятной пульсацией.
Девку бы какую-нибудь дернуть, да забыться с ней на часок-другой… Хотя какая ему сейчас, на фиг, девка, когда дышать-то получается через раз. Эх… преждевременная старость – не радость!
Никита бесконечно долго ворочался на месте, призывая на свою неуемную голову животворящий сон. Все было напрасно, сон нынче ночевал где-то в совершенно ином и, вероятно, очень далеком месте.
Чертыхаясь под нос, юноша встал с кровати, что так и не даровала ему сладостного забытья. «Даже ты меня обманула!» Сомнамбулой прошелся по мрачной, пустой квартире, зашел даже в запретный кабинет, чтобы проведать хвостатую скотинку, но та, словно издеваясь, храпела во всю свою невеликую мутантовую пасть и ни на какие внешние раздражители не реагировала. «Неблагодарная!»
До самого утра Ник так и не сомкнул глаз.
Володя, возвращения которого Кузнецов не жаждал в силу черепашьих темпов выполнения заказа, появился в районе полудня и бесцеремонно растолкал несчастного юношу, забывшегося долгожданным сном в торговом зале магазина.
– Привет, экстремал, чего не на витрине спишь? На стульях спят только тру́сы!
Несмотря на бодрый тон раннего гостя, выглядел Володя плохо и на себя, обычно подтянутого и опрятного, совершенно не походил. Усталый, даже замученный, весь какой-то взъерошенный, в грязной, пропахшей по́том одежде. И под впалыми глазами огромные синяки, какие остаются после бурной пьянки, либо продолжительного недосыпа.
Правильно поняв удивленный взгляд Ника, Володя насмешливо хмыкнул:
– Гляжусь в тебя, как в зеркало.
– Все так плохо?
– Один в один, только ты еще плюсом помятый, побитый и порезанный. Натуральная бомжара. А хаер у тебя крутой, стои́т так, что любой хипарь обзавидуется!
Последнюю реплику Никита пропустил мимо ушей, этому полезному умению он научился при прослушивании дневника Эль: предложения, целиком состоящие из незнакомых слов, приравниваются к междометиям и переводу не подлежат.
– Я только уснул, трудная ночка выдалась…
– Уже наслышан о твоих приключениях, – Володя скривился. – Уверен, что это был привет от Даги?
– Скорее, от его дружков. Жмуры редко снисходят до приветов с того света, – ввернув блатной оборот, Ник почувствовал себя крутым, однако визитер его лингвистической крутости даже не заметил:
– Насчет жмуров ты сильно заблуждаешься, эти беспокойные товарищи обожают беспокоить живых… Ладно, мистика пусть идет лесом, есть у нас дела и поважней. Пои своим болотным чаем дорогого гостя.
– У меня грибной, – искренне оскорбилсяНикита.
– А есть разница? Оба на вкус, как помои…
За неимением другого подходящего места, чаевничать устроились на месте вчерашнего преступления, в хорошенько вычищенной подсобке. Володя внимательно осмотрел помещение, но вопросов задавать не стал, сразу перешел к делу:
– Я с вестями. Все как на подбор дурные. С какой начать?
– Славный выбор… с любой.
– Как скажешь, – Володя шумно отхлебнул из кружки грибного отвара и поморщился, не скрывая брезгливости: – Ну и пойло!.. Короче, так: я собираюсь за Эль. Не знаю, каким образом ко мне попал диктофон, ясен пень, что не случайно, но ей нужна помощь, это, надеюсь, тоже очевидно? Спокойно сидеть, зная, что с ней беда, не могу. Вооот, если в двух словах. Доходчиво?