Страница 115 из 246
Что ж этот узбеко-таджик так на меня пялится? Работать надо, милейший, арбайт-арбайт, шнеллер-шнеллер! Нечего на русских девчонок зенки лупить, не по вашу трудолюбивую честь.
Как представлю, какое порно он сейчас в своей темной башке крутит («Дочка белого господина отдается экзотическому восточному красавцу-землекопу», что-то такое, Джамшут, да?)… Плейбой, блин, недоделанный!
Зря я сюда в шортиках и топике поперлась – тут озабоченных равшанов, обезбабленных на долгие рабочие месяцы, человек двести, если не больше. Понятно, чего их девки в паранджах по жизни ходят! ́ С таким контингентом я бы для верности маску Чубаки круглые сутки таскала. И свинцовые трусы Супермена – от греха подальше.
Четвертый, чего делать-то будем? Мне тут реально не по себе. По-хорошему, сваливать надо – если мысль материальна, меня уже всей интернациональной бригадой по третьему кругу пускают! Уроды! Но свалю – отец быканет: на месте была, а на Объект так и не зашла. Полгода уже зазывает…
Ща, позвоню ему, пусть бледнолицых делегатов на встречу высылает… Па, привет! Нарисовалась я. Куда-куда… яму вашу смотреть, сам же звал!
Ник запоздало щелкнул на паузу, поймав себя на том, что не записывает текст, а внимательно и с интересом его слушает. Черт, любопытство любопытством, но работу никто не отменял! Старательный юноша перемотал пропущенный кусок и на этот раз перенес все услышанное на бумагу. Не забыл он выписать все непонятное на поля. Особенно удивили его две вещи: слово «звонить» при разговоре по рации употребляли исключительно старики, а Эль на старушку никак не тянула. Ну и, конечно, не могли пройти мимо сметливого Никиты двести работающих над одним чем-то трудяг! Это же какой грандиозный проект, если требует для себя населения целой, пусть и небольшой станции! Что же у тебя за папа такой, дорогая Эль? Король подземного мира, не меньше.
Ник недолго поломал мозг, заскучавший за время заключения, но, не найдя приемлемых объяснений, справедливо заключил, что в записи все постепенно, рано или поздно, прояснится и пока зацикливаться на отдельных моментах не стоит.
– Пап, только давай быстрее!.. Четверка, все нормально, не волнуйся, отец до чертиков рад, что я, наконец, нарисовалась, да еще почти добровольно. Но мне про эту яму все уши прожужжали, надо лично проинспектировать, куда мужики весь семейный бабос вкладывают. Без нас, женщин, точно фигню какую-нибудь удумают. Вон смотри, бежит уже кто-то навстречу, конечностями мне машет, кажись, белый человек. Точно, за нами. Ну, пойдем, поздоровкаемся.
Ник несколько раз прокрутил момент, где неизвестный встречающий, приветствуя девушку, уважительно назвал ее по имени-отчеству, однако разобрать ни того, ни другого так и не смог, похоже, новоприбывший кричал издалека. Жаль.
– Давно ждете? Мне ваш батюшка только набрал, я сразу со всех ног…
Заискивающие, чуть ли не раболепные интонации сопровождающего вновь навели на мысль, что папа Эль, как минимум, очень серьезный начальник, а максимум… про максимум буксующая на месте фантазия отказывалась выдвигать какие-либо варианты.
– У нас ЧП! Видите центральные ворота? Нет, там, ниже! Где пробка из фур образовалась. Да, да, именно. На самом въезде бензовоз догнал длинномера с железом, сначала с перепугу эвакуацию объявили, вдруг соляра шарахнет, но, как разобрались, начали грузовики растаскивать, места мало, маеты много, вот и траха… в смысле, мучаемся второй час, хорошо заразы сцепились, от души. Если за тридцать минут не управимся, бетон в миксерах застывать начнет…
Никита выматерился, тоже хорошо и от души. Лобные доли вскипали от обилия непонятной информации. «Пробка из фур», «бензовоз», «длинномер», «миксеры» – что это за набор непереводимых на русский язык слов?! Может, правда узбек или таджик с Эль объясняется? Но по акценту и не скажешь… Срочно нужен перерыв, а заодно и перекус.
– Четверка, гутен абенд, как арийцы говорят. Беспонт с экскурсией вышел, промандыкались папиковские рабочие со входом еще полтора часа, а больше ждать мне религия не позволила. Не судьба, видать. Отец извиняется, но толку с его извинений, весь день коту под хвост. Больше на Объект я ни ногой. До открытия точно.
Работа продвигалась из рук вон плохо. Каждую более-менее длинную запись приходилось брать с боем. И дело осложнялось вовсе не обилием малопонятных слов, которыми Эль сыпала в изрядном количестве, скорее наоборот, они заставляли Ника отвлекаться от прослушивания жутко любопытного дневника и с неохотой вспоминать о том, что девичьи переживания нужно еще и записывать!
Эль делилась с бездушным диктофоном всем на свете, не утаивая от него ничего маломальски интересного. Некоторые детали заставляли Никиту хвататься за живот от неудержимого хохота (девушка была еще той оторвой и чудила не по-детски), многое озадачивало, кое-что вгоняло в пунцовую краску. Записи, касавшиеся Дениса, ненаглядного женишка красавицы Эль (а в том, что она красавица, Ник не сомневался ни на секунду), чаще всего хотелось пропустить, лучше всего посредством удаления. Но нездоровая ревность, помноженная на еще более патологичное любопытство (которое для самого себя объяснялось чувством долга перед клиентом – щедро проавансированного чувства долга!), буквально принуждали несчастного юношу выслушивать подробности девичьей любви. А Дэна этого девушка любила, обманываться на сей счет не приходилось. Злиться и взрываться от бессильной ярости – да, обманываться – к сожалению, нет. Эль измывалась над суженым отчаянно, с присущей ее фантазии размахом, но затем приходила ночь, и, по ее же собственному выражению, «наступало полное примирение враждующих сторон».
Как же Ник ненавидел сладострастные, с удовольствием потом вспоминаемые девушкой, «примирения сторон»! Его соперник по ту сторону диктофона – да, именно соперник, Никите все сложнее становилось скрывать от себя неправильную, какую-то извращенную привязанность к неведомой, но уже такой близкой и знакомой Эль! – соблазнил и не на шутку увлек прекрасную… Прекрасную кого? В минуты просветления, когда горечь ревности ненадолго оставляла воспаленное сознание в покое, юноша задавался этим вопросом. Кто она ему? Почему он так бесится из-за… Из-за кого, черт возьми?!
Ник не понимал. Пытался анализировать, думать, приводить доводы, хоть как-то объясняющие его ненормальную взволнованность, совершенно дурацкое нервозное состояние. Ну не влюбился же он в голос на диктофоне, в запись в дневнике, это надо быть полнейшим задротом! Никита знал на родной станции пару таких половозрелых идиотиков, презрительно называемых дядей «экзальтированными вьюношами» и «полупокерами», – оба определения явно были обидными, но смысл изощренных ругательств из прошлого, как обычно, оставался для Ника тайной. Так вот, лучше сразу убиться об стену, чем прослыть среди приятелей вьюношеподобным чудилой.
Эль, Эль, красивый голос, вещающий удивительную, часто непонятную историю… «Я хочу знать твою историю». Каждая новая запись раскрывала еще один фрагмент из чу́дной мозаики, никак не желающей пока выстраиваться в целостную картину – ясную и четкую. Любопытство, желание разобраться, в том числе и в самом себе, подгоняло его, но каждый раз спешка приводила к неизбежному результату: Ник забывал о стенографии, погружался всей силой воображения в те образы, что рисовал ему голос, живущий в старинном черном приборчике. Дошло до того, что впечатлительный юноша, все свои недолгие годы бывший здравым и рассудительным, а порою даже циничным, начал видеть сны о той самой девушке. Странные сны, как и положено странным образам, рожденным в сознании, мучимым странностями. Он не мог разглядеть ее лица, как ни вглядывался, не узрел того места, где она обитала, не обрел понимания, о котором мечтал, лишь сильнее разжег огонь в своей душе – огонь познания, как гласила официальная версия, оберегающая психику молодого человека от неутешительных признаний.