Страница 16 из 26
Порою мечтательный аррант обозревал зеленые кручи, увенчанные лиловатыми гранитными пиками, щурился, вглядываясь в ледяное сияние далеких хребтов, прислушивался к звону прыгавших по скалам ручьев... и ему снова казалось, что он был дома, в своем родном мире, где человеку от человека не нужно ждать подлости и погибели. И стоит перевалить еще один гребень, как откроется мирная маленькая деревушка: ульи, пасущиеся овцы, речка и запруда на ней, пушистые псы, с приветливым лаем бегущие навстречу гостям, дерновые крыши домов, любопытные дети, пестрые гуси во главе с величавыми, осанистыми вожаками...
А того лучше – хижина или пещерка святого мудреца, удалившегося от людской суеты!..
...Потом Эврих вспоминал, где находится. Достаточно было одного-двух наемных отрядов вроде того, который побывал возле Утеса Сломанных Крыльев, чтобы разбросанные по горам деревушки начали обзаводиться зубчатыми тынами в два человеческих роста. Или, чего доброго, жители совсем их покинули, перебрались под защиту больших городов... А святые отшельники ушли выше в горы, туда, где они назывались Замковыми, Замковыми, Ограждающими, Железными... Может, именно так оно все и случилось два века назад? И Засечный кряж стоял необитаемым, точно брошенный дом, и, как всякий брошенный дом, пользовался славой скверного места, так что даже властители сопредельных держав – сольвеннской и нарлакской – очень редко приезжали сюда на охоту?..
Впрочем, любоваться и рассуждать приходилось урывками, в краткие мгновения, когда удавалось отвести глаза от опасной крутизны под ногами и перевести дух. После сражения с наемниками Волкодав заспешил, точно на пожар, а по здешним косогорам он ходил, как не всякие люди поспели бы по ровной дороге. К середине первого же дня Эврих буквально высунул язык и несколько раз был близок к тому, чтобы попросить поблажки. Гордость заставляла стискивать зубы. Он лишь сверлил взглядом спину ненавистного венна и сам поражался, как это вышло, что не далее как накануне он беспокоился за этого человека. Сделается с ним что-нибудь, пожалуй. Держи карман шире.
Время от времени он выбирал впереди синеющий гребень и угрюмо загадывал: если не помру и все-таки взберусь на него – упаду уже точно. Вот только ноги почему-то раз за разом исполняли все то, чего боялись глаза. Эврих взбирался на загаданный гребень... и, вместо того чтобы упасть без сил, отыскивал впереди новый...
Вечером, когда Волкодав посмотрел на небо и облюбовал для ночлега каменистый пятачок под свесом скалы, молодой аррант пребывал в состоянии животного безразличия. Ни пища, ни костер не стоили того, чтобы ради них шевелиться. Эврих даже не стал раздеваться или раскладывать одеяло. Он просто сел прямо на жесткий щебень, обнял свой заплечный мешок и мгновенно уснул. О Боги Небесной Горы!.. А ведь он считал себя выносливым и крепким, и, во имя Посланца, не без некоторых оснований. Сам небось напросился в это путешествие с Волкодавом, который...
Венн разбудил его некоторое время спустя, уже в сумерках. Эврих кое– как разодрал прочно слипшиеся веки и увидел, что под скалой был натянут полог и теплился костерок. Обоняния мученика коснулся запах горячей похлебки, и живот тотчас отозвался голодной судорогой. Волкодав сидел подле Эвриха на корточках, держа в руках кусок хлеба, ложку, луковицу и котелок. Он не стал насмехаться.
Под утро с моря поползли серые клочковатые тучи. Они накрывали берег, упирались в отвесную стену дальних хребтов и застревали на месте, медленно вращаясь, клубясь и помалу утекая за перевалы. Зябкий день разгорелся неохотно, словно стояла не цветущая весна, а глубокая осень. Тучи, напоминавшие грязновато-серые комья только что состриженной шерсти, цеплялись мокрыми космами за гребни предгорий. Все кругом кутал тяжелый плотный туман, серебристым бисером оседавший на волосах и одежде. Время от времени принимался моросить дождь.
Потемневшие скалы и молчаливые, нахохлившиеся деревья едва проглядывали в сплошном молоке. Проснувшийся Эврих высунул нос из– под одеяла, посмотрел кругом и испытал ни с чем не сравнимое облегчение. После вчерашних трудов у него жаловалось все тело, даже между ребрами почему-то болело, хотя валунов он не ворочал. Однако было очевидно, что сегодня выдастся отдых. Здравомыслящие люди в такую погоду смирно сидят там, где их застигло ненастье. Иначе недолго и заблудиться на первой же каменной осыпи. Или вовсе провалиться в тартарары, поскользнувшись на снежнике. Молодой аррант счастливо улыбнулся и вновь прикрыл было глаза – досматривать сны...
– Вылезай, – сказал ему Волкодав. Он появился с другой стороны полога, неся котелок с прозрачной водой из ручья. Повесил котелок на перекладину и стал оживлять костер.
– Заблудимся! – простонал аррант. При мысли о том, что вчерашнее истязание будет продолжено, на глаза навернулись слезы. Он забыл даже о гордости: – Ну не видно же ничего!..
Волкодав покачал головой:
– Не заблудимся. Мне показали дорогу. – И пояснил: – Виллы.
Мыш выглянул у него из-за пазухи, сладко зевнул и спрятался обратно в тепло. Эврих отчаянно позавидовал беззаботному зверьку, у которого всего– то и было в жизни важных дел: набить брюшко чем-нибудь вкусным, вволю поиграть, потом найти хороший уголок для сна... повстречать в лесу веселую подружку-летунью... Иногда, когда бывало тяжко, Эвриху хотелось стать таким же созданием, не отягощенным особой разумностью, а стало быть, и печалями, которые несет с собой разум. Эврих заскрипел зубами и выбрался наружу, в холод и сырость. Спорить с венном было бесполезно.
Весь этот день, как и предыдущий, они шли вперед, Зато я умней, мрачно думал Эврих, разглядывая заплечный мешок на спине Волкодава. Я ученый. Моя книга уже хранится в Силионской библиотеке, ее люди читают. Напишу и вторую, если... этот... этот... меня до смерти не загонит. Тоже... вообразил... только драке и выучился...
При этом молодой аррант вполне отчетливо сознавал, что погубил себя сам. А нечего было навязываться в путешествие, которое Волкодав собирался предпринять в одиночку. Нечего теперь сетовать на обстоятельства, взывающие не к познаниям мудреца, а к выучке воина и звериной выносливости, позволяющей шагать сутки за сутками. Каковые способности и были в полной мере присущи тупому неразвитому варвару. И скорее неприличны ему, без сомнения лучшему выпускнику Силиона...
Еще Эврих знал: если на них вдруг кто нападет, сам он это поймет разве только когда Волкодав схватит меч и примется защищаться. А его, умного, пожалуй еще и отшвырнет себе за спину. Чтобы не путался под ногами и не погиб от первого же удара...
Держать ухо востро полагалось, конечно, обоим. Но Эврих скоро до того отупел от усталости, что предоставил делать это одному Волкодаву. Самому ему было уже ни до чего. Он знал только, что надо было ИДТИ. По возможности не отставая от варвара. Остальное могло пропадать пропадом.
О Боги Небесной Горы!..
Грубый венн просто шел себе и шел. Молча. И не жравши с позавчерашнего дня.
Между тем, в довершение всех несчастий, тропу, изредка возникавшую под ногами, основательно размочил медленный дождик: коварные камни так и норовили вывернуться из-под ноги. Эврих скользил и раз за разом валился на колени, пачкая штаны и нарядные кожаные сапоги. Потом с большой неохотой вставал, пользуясь благовидным предлогом перевести дух. Сегодня ему было даже не высмотреть вдалеке подходящего гребня, чтобы на нем свалиться и умереть. Стоило загадать приметную скалу, как она либо скрывалась за полотнищами тумана, либо, наоборот, откуда-то возникала другая похожая на нее – поди разбери!..
К середине дня, когда они остановились у небольшого ручья, глухое раздражение Эвриха переросло в кровожадную ненависть. Теперь он знал совершенно точно, что венн издевался, намеренно унижая его. Иначе зачем было бы устраивать подобную спешку? Гнались, что ли, за ними?.. Или они опаздывали куда?..
Злоба помогла подстегнуть не только тело. Одолевая несколько последних подъемов и спусков, Эврих заставлял измотанный разум трудиться, подбирая и складывая достойные слова. Правда, как только удалось сесть и вытянуть ноги, слова эти как-то сами собой поблекли и потускнели, сменившись замогильной тоской: совсем скоро придется ведь снова вставать...