Страница 12 из 26
Он легко выследил бы шестого даже один, без помощи Отца Мужей, смотревшего из поднебесья. Примятая трава, лишайник, сорванный с камня, – ясные знаки, указывавшие путь... А пожалуй что управился бы и без них:
след – не запах, не звук, что-то иное – витал над землей, словно полоса сгоревшего воздуха. Юный наемник сдуру убежал в ущелье, проточенное водой в утесистом гребне. Карабкаться оттуда наверх Волкодав не пожелал бы и врагу. А другой конец теснины выходил прямо в щель Стены Великанов, и внизу можно было разглядеть птиц и медленно плывшие облака. В середине лета, когда солнце пригревало как следует и начинали подтаивать ледники, здесь мчался косматый поток. Он бешено вылетал в щель и дробился в воздухе, падая с чудовищной высоты. Однако до летней жары было еще далеко, и теснина оставалась сухой.
Молодой наемник, веснушчатый, русоволосый, старался забиться как можно глубже в нору между камнями, но его было видно, и он сам это понимал. Избавление от страха, когда он готов был поверить, что спрятался и спасся, оказалось лишь временным. Волкодав приблизился, прыгая с валуна на валун, и остановился в десятке шагов. Поймал взгляд парня и указал самострелом на пространство перед собой.
Выходи, умрешь как мужчина.
Юноша вылез, двигаясь, точно в дурном сне, лицо было зеленое. То, что совершалось прямо здесь и сейчас, не могло, не имело права происходить. Не с ним. Не наяву. Что-нибудь непременно вмешается. Предотвратит. Защитит...
Вот и она так думала, молча сказал ему Волкодав.
Боги не вмешивались. Венн не таял в воздухе и не проваливался сквозь землю. Стоял, и в опущенной руке не дрожал самострел со взведенной тетивой, готовой бросить стрелу. Парень почти решился упасть перед ним на колени, даже вроде как дернулся вперед, но остановился. Пошарил у пояса, вытащил длинный кинжал и обхватил потными ладонями рукоять, готовясь обороняться. Не вздумает же венн просто так всадить болт в человека, у которого нет ни лука, ни самострела! Пусть-ка подойдет поближе и...
Ростом и сложением парень ничуть не уступал Волкодаву, но был еще по-мальчишески рыхловат, тяготы и труды не успели его обтесать, наделить опасной и хищной воинской статью. Венн смотрел поверх его головы и молча ждал, чтобы он сделал движение. Если у лысого это наверняка был последний поход, то сопляк нанялся явно впервые. Он и кинжал-то держать еще толком не научился. Кто же цепляется за рукоять, словно тонущий за протянутое весло?.. У опытного бойца нож невесомо порхает из ладони в ладонь, пляшет между пальцами, поди угадай, когда и откуда ужалит... У недоноска все его намерения читались и на лице, и во взгляде, и в напряжении тела. Когда стало совсем ясно, что вот сейчас он завопит от ужаса и бросится в драку, правая рука Волкодава мягко качнулась вверх. Щелкнула спущенная тетива, и толстая короткая стрела-болт воткнулась парню в колено.
Венн не жаловал самострелов, предпочитая лук, куда более мощный и быстрый. Самострел – оружие горожанина, человека несильного и необученного. Однако воин и нелюбимым оружием обязан владеть, как родным.
...Юнец, не без успеха притворявшийся взрослым мужчиной, вмиг превратился в насмерть перепуганного, зареванного мальчонку. Рана была не смертельной, но страшно болезненной. Если ему суждено будет остаться в живых, вряд ли он даже к старости избавится от хромоты.
Это, конечно, не Зубарь, способный забавы ради выстрелить в симурана. И не трое его дружков, у которых давным-давно сгнило внутри все, что от рождения было доброго и хорошего. Просто деревенский балбес, возмечтавший, как Асгвайр, разбогатеть и прославиться. Но ведь Асгвайр бросился на защиту девчонки, а ты?.. Почему двое отбивались от шестерых, а не трое от пятерых? Почему?..
Волкодав не торопясь отводил рычаг, вновь натягивая тетиву самострела.
– Я не трогал ее!.. – закричал молодой наемник, пытаясь задом наперед отползти как можно дальше от Волкодава и тихо подвывая: уж верно, боль в колене была сумасшедшая. То-то нога у него отнялась до самого паха. – Я не трогал ее!.. Я только держал!..
Я только держал, повторил про себя Волкодав. Я только держал.
«Пощади, – умолял взгляд широко распахнутых, бесцветных от ужаса глаз. – Ты же видишь, я ранен. Мне больно. Я ослаб, я не могу сопротивляться. Я только держал ее. Ты достаточно меня наказал. Я, может, даже отсюда выползти не смогу, когда ты уйдешь. Неужели ты убьешь беззащитного? Беспомощного, покалеченного, страдающего?..»
Еще как убью, так же молча ответил ему Волкодав. Его руки тем временем вкладывали стрелу в желобок и поднимали оружие. Еще как убью. Это теперь ты покалеченный, слабенький и несчастный. И просишь, чтобы тебя пожалели. А ты ее пожалел? Когда был крепким и сильным перед несчастной девчонкой? Или она о жалости не просила?..
Парень увидел смерть, направленную в глаза, отчаянно вскинул ладони, и стрела пригвоздила его руки ко лбу. За десять шагов не спас бы и клепаный шлем на добром подшлемнике. Волкодав бросил самострел, глядя, как стихает биение жизни, как некогда красивое молодое тело превращается в обыкновенную падаль. Потом повернулся и пошел прочь.