Страница 32 из 67
Месяц спустя, в январе 1919 г., рабочие Бодайбо весьма удачно выбрали время для начала восстания: когда офицеры гарнизона веселились на балу в общественном собрании{345}.
По всей видимости, контрразведка в тот период времени еще не смогла внедрить агентуру в подпольные организации вышеперечисленных населенных пунктов. В апреле 1919 г. контрразведка не предотвратила восстание в Кольчугино, а в августе — в Красноярске.
По свидетельству некоторых архивных документов, большую помощь контрразведке в обнаружении и разоблачении большевистских организаций оказали очутившиеся в Сибири иностранцы. Например, начальник Тюменского КРП ротмистр В.Ф. Посников давал блестящие характеристики служившим у него сербам, чехам, мадьярам: «Ими было обнаружено большое количество большевиков», «проявили редкие способности по раскрытию большевистских деятелей»{346}. С ним соглашался начальник КРО при штабе 2-го Степного отдельного Сибирского корпуса есаул Булавинов. Он докладывал руководству, что в большинстве случаев агентами являлись латыши, чехи, поляки и прочие иностранцы, русские не только не желали работать как агенты, «но даже сообщать что-либо важное… остерегаются»{347}.
Мотивами же сотрудничества со спецслужбами, как считает историк Н.В. Греков, являлись: 1) желание заработать; 2) стремление укрыться от мобилизации; 3) для арестованных — шанс сохранить жизнь или свободу; 4) ненависть к большевикам или желание возродить Россию{348}.
Как известно, наибольшим доверием в большевистской среде пользовались агенты с «надежной» рабочей биографией и безупречным с точки зрения партии прошлым. Как показывают документы, таких агентов колчаковцы с успехом использовали. Позднейшие советские агентурные сводки приводят список 52 чинов и агентов Акмолинского областного управления госохраны, с краткими досье на наиболее замечательных агентов, разыскивавшихся советской властью. Среди них — бывший председатель профсоюза мастеровых Омской железной дороги, старший механик паровозного депо Ф. Михайлов (агентурная кличка — Паровоз), завербованный в январе 1919 г. лично начальником Омской охранки подполковником В.Н. Руссияновым и, по словам документа, «на допросе выдавший участников съезда профсоюза и назвавший фамилию председателя стачечного комитета». Другим ценным агентом был старый профессионал А. Крупский (кличка — Пленный), служивший еще в 1896–1901 гг. агентом в Парижской резидентуре царской охранки при знаменитом П.И. Рачковском, затем «сосланный» в Якутию для внедрения в среду политических ссыльных, позднее работавший среди политссыльных и арестантов в Бодайбо, Каменец-Подольске, Харбине, Владивостоке{349}. В марте 1919 г. все тот же, но уже полковник В.Н. Руссиянов внедрил его агентом среди рабочих Омской железной дороги, где он получал от госохраны рекордное жалованье 1000 рублей в месяц, тогда как большинство агентов получали по 300 рублей. Наконец, среди агентов, завербованных и внедренных В.Н. Руссияновым в Омске в мае 1919 г., называется бывший советский участковый комиссар милиции Тюников (кличка — Патрон), также выходец из рабочих{350}.
Несмотря на то что в руководящем звене колчаковской контрразведки и госохраны служили профессионалы сыска еще жандармской школы, мы не находим примеров проведения более сложных оперативных комбинаций: разложения большевистских организаций изнутри или попыток осуществить агентурное проникновение в вышестоящие большевистские организации — Сибирское бюро РКП(б) или в Реввоенсовет 5-й армии. По мнению авторов, они не проводились из-за дефицита времени и низкой квалификации оперативного состава и агентуры. Обратим внимание, что обе противоборствующие стороны обладали приблизительно одинаковым кадровым потенциалом. Ошибки и просчеты неопытных подпольщиков позволяли белогвардейцам наносить ощутимые удары по нелегальным организациям.
Разгрому подполья также способствовала политическая пассивность и малочисленность пролетариата Сибири. В первой половине 1919 г. рабочие, несмотря на некоторый революционный настрой, редко участвовали в поднятых большевиками восстаниях. Свое недовольство существовавшими порядками они выражали забастовками, в которых выдвигали экономические требования. К 1917 г., по подсчетам М.И. Стишова, в огромном регионе насчитывалось всего около 200 тыс. рабочих. Ученый поясняет, что это количество «буквально растворялось в общей массе восьмимиллионного крестьянского и полуторамиллионного городского, в основном мелкобуржуазного населения. Значительное количество рабочих было рассеяно по многочисленным мелким предприятиям кустарного типа (слесарные мастерские, пимокатные заведения, типографии, булочные и т.п.). Большинство рабочих этой категории имело тесные связи с деревней.
Их пролетарское самосознание было развито еще очень слабо»{351}.
Можно сказать, что в первой половине 1919 г. большевистское подполье функционировало лишь благодаря поддержке из Советской России — подпитке кадрами, снабжению деньгами, агитационной литературой. По заданию ЦК и Сиббюро в феврале — марте 1919 г. на Дальнем Востоке побывал связной Д.Д. Киселев, установивший контакты с подпольными организациями Благовещенска, Владивостока, Хабаровска и Харбина и передавший им директивы Центра о необходимости организации партизанского движения и проведения диверсий на железной дороге. В июне он докладывал В.И. Ленину о состоянии дел в Сибири и на Дальнем Востоке{352}. Исследователь Н.Ф. Катков приводит данные, что в 1919 г. Сиббюро подготовило для организаторской работы и направило за линию фронта более 200 человек, для разложения белогвардейского тыла ЦК партии отпускал миллионные денежные средства{353}. Летом 1919 г. контрразведке были известны 17 человек, направленных из Советской России в Сибирь. На некоторых были указаны приметы{354}. 9 июля 1919 г. директор Департамента милиции докладывал министру внутренних дел: «Для осуществления задач партии коммунисты пользуются материальными средствами, отпускаемыми в неограниченном количестве. Энергия, с которой ведется большевистская организационная работа у нас в тылу… объясняется широким подкупом неимущего класса населения»{355}.
Целенаправленная работа колчаковских спецслужб воспрепятствовала установлению прочной связи по обе стороны фронта. Посылаемые из центра в Сибирь денежные средства иногда попадали в руки белогвардейцев при арестах курьеров при переходе линии фронта или во время провалов нелегальных организаций.
П.А. Новиков в своей монографии пишет, что, по неполным данным, с октября 1918 г. по 1 марта 1919 г. из Москвы для сибирских подпольщиков было направлено 484 250 руб., но между организациями успели распределить только 220 000 руб.{356}.
И все же, несмотря на значительные успехи в борьбе с подпольем, колчаковские спецслужбы не смогли полностью обеспечить безопасность тыла, оградить его от разведывательно-подрывной деятельности противника. Потерпев поражение в городе, большевики были вынуждены перенести свою деятельность в сельскую местность, где находились партизанские отряды различной политической ориентации.
Применение против подполья карательных отрядов не давало существенных результатов, поскольку они вылавливали только лиц, выступавших с оружием в руках. Агитаторы и пропагандисты оставались безнаказанными. Местная милиция в силу некомпетентности и перегруженности работой личного состава, отсутствия специальных средств оказалась бессильна{357}. Для розыска большевистских деятелей в ряде случаев вместе с карательными отрядами следовали сотрудники контрразведки. Но подобные меры не смогли воспрепятствовать росту крестьянских волнений, поскольку выступления в деревнях провоцировались в первую очередь действиями властей, которые оказались не в состоянии решить важнейшие социально-экономические проблемы. Не вызывали у крестьян симпатий к режиму грабежи, насильственные мобилизации, карательные экспедиции отдельных белогвардейских отрядов.