Страница 12 из 12
Высоко наверху ветер постукивал шишками.
…Мальчик и Девочка вышли из-за поворота.
Она узнала их без очков, хотя без них видела плохо, и на всякий случай – сильно задрожавшей рукой – поспешно вытащила и чуть не уронив надела очки, несколько раз промахнувшись мимо ушей разболтанными дужками… Да, это были ее Дети, как будто не уезжавшие от нее, – шли ей навстречу от замка, в любимых своих джинсах, Мальчик в майке с непонятной надписью на уже широкой, мужской груди, Девочка… Девочка была не в джинсах, ее джинсы по многолетней привычке ей померещились, Девочка была в свободном сарафане, длинном, ниже колен, – и даже в свободном сарафане у нее бугорком выступал…
Живот!
Она стояла, сил не имея пошевелиться, погруженная в море радости и тепла, улыбаясь сухими губами. Она чувствовала… она знала это. Бог не мог поступить иначе. Они шли быстро, видимо, ее не замечая; она вздохнула радостно и глубоко и заковыляла им навстречу; ей казалось, что она летит.
– Баба Поля!…
Она не выдержала и сморщила глаза и нос, чтобы стряхнуть слабые слезы.
– Лена… Игоречек!
Они встретились почти вплотную; не в силах сдержать себя, она осторожно погладила Девочку по белой руке своей сухой жилистою рукою. Она любила их обоих – хотя втайне всегда больше любила и жалела Мальчика, – но сейчас Мальчик отступил на второе место.
– Здравствуйте… Здравствуйте… Приехали…
– Здравствуйте, Пелагея Валерьевна, – сказал Мальчик мужским хрипловатым голосом.
Она оторвалась от Девочки и обхватила пальцами его широкое сильное запястье.
– Ну, как вы живете? – спросила она, еще не осмеливаясь и не желая здесь, на ходу, впопыхах, говорить о главном. – Как твоя… диссертация?
– Осенью защита… Как вы? Как ваше здоровье?
– Слава Богу… В феврале прихватило поясницу, вылечилась травками. Ноги плохо ходют… И то сказать – восемьдесят четвертый год!
Она сказала это с тихой гордостью, она действительно была горда собой – что дожила, дождалась – и, Бог даст, поживет еще.
– Баба Надя померла, – вдруг вспомнила она, и ей стало немного стыдно. – Девятого числа было сорок дней. Посидели…
– Жалко, – сказала Девочка.
– Девяносто один год… А я ремонт сделала! Иван делал… Глаз с него не спускала, он ведь известно что за работник: отвернешься – уже пьян. И откуда только берет, сейчас ведь борются… Но ничего, хорошо получилось. Посмотрите… В этом году с продуктами плохо: масло редко бывает, овощи только на рынке, и дорого, мяса совсем нема. Но вы мясо с собой везете, тушенку… А где же ваши вещи?
Только сейчас она заметила, что с ними нет вещей, – и удивилась.
– Где же вы вещи оставили?
Они молчали, а старуха смотрела на них, радостно улыбаясь в запавшие коричневые щеки.
– Мы… – тихо сказала Девочка и смолкла. – Игорь!
Мальчик вытащил сигарету и закурил, закрываясь ладонями, – она смотрела на его загорелую небритую щеку. Восемь лет назад щеки у него не зарастали – иногда он что-то скреб на верхней губе и подбородке. Мужчина.
– Я иду за хлебом, хлеб кончился. Вы меня не ждите, что вам за старухой ковылять… Вот… – она порылась в кармане, достала общую связку ключей, отделила их ключ – маленький, темный, похожий на крест, – и протянула Девочке. – Берите вещи и идите домой. Я скоро приду.
– Игорь!
Девочка смотрела на ключ, как испуганный ребенок. Мальчик далеко отшвырнул едва раскуренную сигарету. Ее поднятая рука устала держать связку ключей и их ключ отдельно – но она не опускала руку, ожидая, когда Девочка его возьмет.
– Вы знаете, Пелагея Валерьевна… баба Поля! – сказал Мальчик незнакомым голосом, бодро и весело. – Мы в этом году… решили для разнообразия сменить обстановку. Да и мы, наверное, вам надоели…
– Что? – спросила она, не понимая.
Мальчик разом, вдруг растерялся, густо покраснел и придвинулся к Девочке. Девочка смотрела в сторону и вниз и теребила кожистый лист аукубы.
– Мы… у нас было так много вещей… жена вот… – Мальчик повел рукой, словно желая обнять Девочку, но остановился на полпути и сунул руку в карман.
– Мы… – тонко сказала Девочка. – Мы остановились немного выше вас… в другом месте. Это совсем близко…
Старуха смотрела на них, растерянно моргая, все равно не понимая еще до конца, что они говорят, но сердцем уже чувствуя – что-то страшное.
– Где вы… что вы остановились?…
– На верхней террасе, близко от вас, – сказал Мальчик, вытирая лоб, и закурил новую сигарету.
– Мы зайдем…
Вдруг она поняла. Она поняла, что произошло, но не в силах была понять – как могло произойти такое.
– А-а…
Она медленно повернула голову и посмотрела на белый корпус, слепленный из сотен балкончиков. Все вокруг было какое-то неживое.
– У кого же вы… поселились?
– Евдокия Григорьевна, – тихо сказала Девочка и оторвала лист.
– Тетя Дуся, – сказал Мальчик.
Дуся Панченко… продавщица в утесовском магазине, зять водит автобус. Да, они с верхней террасы… горячая вода, канализация, в прошлом году Василий поставил душ. – А давно вы приехали? – спросила она машинально, чувствуя страшную усталость.
– Нет, – сказала Девочка.
– Второго числа, – одновременно сказал Мальчик и осекся.
Старуха стояла молча и смотрела на Девочкин живот. Солнце вышло из-за сосны и грело ей голову. В доме за ее спиной плакал ребенок.
– Ну… я пойду, – сказала она – ей показалось, внятно и громко, на самом деле так тихо, что они едва услышали, – и с трудом сняла очки. – Я пойду… Отдыхайте.
– Мы к вам зайдем, – тихо сказала Девочка. – Завтра…
– Да-да, – сказал Мальчик.
– Заходите, – сказала она – и, осторожно повернувшись, медленно пошла вниз, домой, в другую сторону от магазина. Она не чувствовала своего тела; у нее было странное ощущение, что она идет за палкой – которая идет сама, осторожно и неуверенно нащупывая дорогу. «Хлеб, – вспомнила она уже внизу, перед своим поворотом. – Ах да, хлеб… Надо купить хлеба».
– Быстро ты, тетя Поля, – сказал Иван, куривший беломорину.
– Да…
Она вошла в комнату и легла на кровать, не выпуская палку из рук. Сын весело смотрел на нее с потемневшей фотографии, рядом с которой возвышалась стопка открыток – выросшая почти вдвое с теми открытками, которые ей присылали из Москвы. Она долго лежала неподвижно, глядя на давно не беленный потолок, как в темноту, – потом медленно закрыла глаза.
Такая долгая жизнь – и так быстро кончилась.
Наверное, Бог не мог поступить иначе.
1991–1992