Страница 17 из 30
- Не выходит у меня из головы высотное обоснование с воздуха, - сказал Бутлер. - Вспомнить бы характер ошибок в прежних опытах… Что нам мешало? Что? Постойте, кажется, вспомнил! Было определено, что замеры возможны только на одной, строго определенной высоте, которую не удавалось выдержать ни одному летчику. Вот почему и был отвергнут этот метод…
- Напрасно, - возразил я. - Выписывать кривую в воздухе над поверхностью рельефа нет необходимости. Сейчас есть приборы, которые укажут вам истинную высоту независимо от рельефа.
- Какие же?
- Да тот же радиовысотомер. Его импульсы настолько коротки, что прибор практически постоянно показывает истинную высоту над пролетаемой местностью.
- Интересно!
- И на моем самолете как раз такой высотомер. Попробуем?
- А что? - озорно блеснул глазами, Бутлер. - Назло главку!…
Неделя ежедневных полетов, а результатов никаких. Летаем над аэродромом на разных высотах - от одного до пятидесяти метров, но показания бортовых анероидов даже после посадки не сходятся с показаниями контрольного прибора, оставленного на земле. Неужели прав Мосин и незачем эти эксперименты?…
- Совпали! - вдруг объявил, однажды Соболевский, инженер-геодезист, что летает попеременно, с Бутлером на самолете и следит, за показаниями контрольного прибора. - Черт возьми, совпали!
Втроем склоняемся над приборами - контрольным и бортовыми. Их равнодушные стрелки уставились в одинаковые деления. Бутлер хлопает, себя по лбу и пускается в пляс.
- Застой! - выкрикивает он. - Ах, какие мы; ослы! Застой! В воздухе на какое-та время опаздывают показания приборов. Отсюда и разница с контрольными…
- И еще отсос, - добавляю я. - Ведь в кабине, возникает какая-то разряженность воздуха, мы ее не учитываем.
- Разряженность? В открытом самолете? - недоверчиво переспрашивает Бутлер. [71]
- Точно!
- Вот как? Вы это определенно знаете?
- Для чего же меня учили в летном училище? Точно!
- Что же, тогда попробуем еще!
Мы летаем еще несколько дней, а инженеры разрабатывают методику поправок к показаниям приборов, составляют соответствующие графики, и вот цифры замеров с воздуха приходят в соответствие с нормами технических допусков для высотного обоснования наземным способом, да еще на грани максимальной точности. Мою радость нетрудно понять: наконец-то наша значимость возросла! И как!
Усилиями многих людей создается комплексный агрегат, состоящий из трех анероидов, термометра, часов, радиовысотомера и фотоаппарата. В нужный момент инженер-оператор нажимает кнопку, сбрасывает затвор фотоаппарата, и на пленке фиксируется показание всех приборов, время и номер кадра. Теперь любые точки съемочного участка становятся доступными для высотного обоснования с воздуха. Бутлер отзывает все полевые партии на базу, а наши самолеты приступают к полетам по высотному обоснованию.
Какой- то шутник дает комплексному агрегату имя «АВТ -I» - авиация вместо топографа - первый. Название приходится всем по вкусу. «АВТ - I» установлены на два самолета - мой и Толи Сластина.
Глава 11. Цена беспечности
Неподалеку от места, где Маймеча впадает в полноводную Хету, расположился маленький таежный поселок. До того маленький, что ему не выделено место ни на одной географической карте. Напротив него, на узкой песчаной косе, - наш временный «аэродром»: два самолета, десяток бочек с горючим, пара ведер для заправки, два флажка на длинных палках, заменяющие нам посадочное «Т», и указатель направления ветра.
Живем мы в колхозном медпункте, где занимаем одну комнату. Она - общежитие и кухня, радиостанция и «камералка».
Вчера наш радист Иван Францев принял приказ Бутлера: «Доставить в верховья Маймечи отряд Апрелева, откуда он будет сплавляться на клипер-боте».
Утром, осматривая самолет перед вылетом, я обнаружил, [72] что шасси сместилось в сторону. Не было печали! Однако техник Петренко уверяет, что это пустяк - просто ослаб трос. И действительно, он подтягивает трос, и шасси становится на место. Я не придаю значения этому случаю и не задумываюсь о причинах, которые вдруг повлекли за собой ослабление двенадцатимиллиметрового троса, не предполагая, какой ценой буду расплачиваться за свою беспечность.
Вылетаю в паре с Анатолием. Обычно мы летаем порознь, так как каждый из нас ведет работу самостоятельно. Полет вдвоем диктуется необходимостью доставить отряд Апрелева одним рейсом.
Через два с половиной часа полета мы над местом, указанным для посадки. Присматриваю каменистую косу на прямом участке реки и даю сигнал Сластину: «Иду на посадку».
Снижаюсь, следуя изгибам ущелья. Вот самолет несется над водой. Гашу скорость, слышу, как шуршит под колесами галька. И вдруг удар! Воздушный винт врезается в землю, сила инерции швыряет меня лицом на приборную доску…
Видимо, на какое-то время я потерял сознание. Потому и не ощутил боли. Теперь горячие капли крови, стекая по щеке, тяжело шлепаются на пол кабины. Что же произошло? Почему самолет оказался на брюхе?…
- Живой? - заглядывает ко мне Апрелев. - Что случилось?
- Если бы я знал… Сядет Анатолий, разберемся.
Ждем, пока посадит самолет Сластин, но он не торопится.
- Почему не садится? - недоумевает Апрелев.
Молча пожимаю плечами и наблюдаю за самолетом Толи. Он поднялся выше гор и кружит над ними. Зачем? И вдруг я представляю себя на его месте: что бы подумал я, увидев внизу самолет, лежащий на брюхе? Не иначе решил, что он завяз в мягком грунте… Значит, Толя не сядет!…
- Николай! - окликаю Апрелева. - Бежим на гору, здесь он не сядет!
По каменистой осыпи карабкаемся вверх. Перед нами открывается широкое плоскогорье длиной больше километра. Я срываю с себя куртку, китель, рубаху и мастерю из всего этого посадочное «Т». Толя делает еще два захода и лишь после этого приземляется.
- Что не садился? - не скрывая досады, спрашиваю у него.
- Поди разберись тут! - хмуро отвечает Толя. - Ты на [73] косе завяз, а здесь грунт такого же цвета… Не хватало, чтобы мы оба устряпались!
- Да не завяз я, шасси снесло!…
- Налетел на камни?
- Нет. Причину пока не выяснил…
Молча наблюдаем, как грузится на резиновую лодку Апрелев, потом лодка трогается вниз по реке, и мы машем руками до тех пор, пока она не скрывается за поворотом. Тогда идем к моему самолету.
- Поднимем на колеса, заменим винт и улетим! - заключает после осмотра Петренко, который прилетел на самолете Толи.
- А ты уверен в этом, Иван Федорович? - спрашиваю техника.
- Уверен! Сделаем!
- Тогда, Толя, лети на базу, - обращаюсь к Сластину. - Привезешь запасной винт, а мы с Петренко останемся.
- Понятно!
- И продукты захвати. Неизвестно, сколько придется здесь сидеть.
- Добро. Кстати, возьми мой НЗ. Может, пригодится.
- Давай. Значит, ждем завтра.
Толя молча кивает головой и уходит к своему самолету. Я слежу за его взлетом и возвращаюсь к Петренко, который уже возится возле машины.
- А дела наши дрянь, - сообщает он мне. - Вот смотри. - И протягивает обломок гнилого дерева.
- Что это?
- Кусок лонжерона…
- Значит, трос ни при чем? - осеняет меня. - Сгнил лонжерон, и узел шасси вырвало при посадке?
- Да… Виноват. Хочешь - ругай, хочешь… Только не унывай. Смотри, какие вокруг лиственницы! - Петренко повел рукой в сторону ближнего ущелья. - Они как из железа! Срубим пару и сделаем!
- А инструмент?
- А это что? - Петренко показывает топор.
- Что ты им сделаешь? - горько усмехаюсь я.
- Были бы руки! Пошли к лесу.
Три часа, сменяя друг друга, валим сухие лиственницы, чтобы потом подвести бревна под самолет и, вывесив его, освободить шасси. С непривычки ноет спина.
- Шабаш! - предлагаю Петренко. - Займемся ужином.
- Ты иди, а я еще с десяток стволов свалю. [74]
Я не заставляю себя упрашивать. Развожу близ самолета костер, вскрываю жестяную коробку неприкосновенного запаса, и - о досада! - новое огорчение: соль, сахар, крупа, табак просыпались из разорванных бумажных пакетов и перемешались в несъедобное месиво. Благо есть еще десяток банок мясных консервов да столько же плиток шоколада. Вскрываю одну банку консервов - серо-зеленое испорченное мясо. Вскрываю вторую, третью - то же. НЗ с самолета Толя ничем не отличается от нашего. Принимаюсь за безрадостные подсчеты: два десятка плиток шоколада и килограмма два муки в мешке, оставленном Толей. Негусто…