Страница 15 из 30
Весна. По ночам еще морозно, временами беснуются метели, но снег, что сыплется из низких облаков, уже не сухой и колючий, как зимой, а влажный и мягкий. Когда же он под лучами солнца тает, над бурыми тундровыми холмами висит дрожащее марево испарений - верный признак близкого тумана.
Я уже привык к туманам в море, как к чему-то неизбежному. И они не представляются стихийным бедствием, таящим в себе непременную опасность. Ведь при полете над морем исключена встреча с препятствием, разве только во время привязок к берегу. Или «повезет» - и ты наскочишь на одинокий айсберг, впаянный в лед где-то далеко в море…
Туман. Сегодня он скрыл все побережье, а мы возвращаемся с последнего маршрута разведки, и у нас не так уж много горючего. Наверно, поэтому беспокойство на лице командира.
- Сергей Александрович, - подзывает он радиста. - Запроси Диксон.
- Диксон слушает, Николай Варфоломеевич.
- Диксон! Я - триста двадцатый. Пригласите дежурного синоптика к микрофону.
- Синоптик Пронин. Слушаю вас.
- Обрисуйте нам погоду в вашем районе, - просит Метлицкий.
- Наша погода обуславливается антициклоном, центр которого расположен над Красноярском. Туман объясняется вторжением теплых воздушных масс на холодную подстилающую поверхность…
- Нам от этого не легче, - комментирует Метлицкий, обернувшись ко мне.
- Площадь распространения тумана по всему побережью Карского моря и восточной части Баренцева. Предположительно продержится сутки, возможно, двое. Прием.
- Я - триста двадцатый. Что можете посоветовать? Посадка у вас возможна? Прием. [63]
- Я - Диксон. Видимость у нас сейчас около пятидесяти метров. Рекомендую идти в Игарку. Там погода хорошая. Прием.
- Сергей Александрович! - окликает Метлицкий радиста. - Связь с Игаркой есть?
- Есть. И погода там хорошая, но аэродром затоплен… Паводок.
- Та-ак, - тянет Метлицкий и продолжает размышлять вслух: - Может, в Красноярск потянем?…
- Мало горючего, командир, - замечает Митя.
- Знаю. Запроси наш базовый.
- На проводе! Что передать?
- Пусть синоптик сообщит погоду.
Мы вслушиваемся в тревожный писк морзянки. Намесников медленно переводит вслух:
- На базе тоже туман… Возможны просветы… Рекомендуем следовать к нам… Что отвечать?
- Отвечай: следуем к ним!
Берем курс на базовый аэродром.
Над полуостровом Ямал туман разрывается, и в просветы проглядывает желто-бурая тундра. Маленькие безымянные ручьи на ней превратились в полноводные реки, с гладкой поверхности которых, испуганные гулом наших моторов, снимаются утки. Олени на холме замерли, наблюдая диковинную птицу, и тут же, не выдержав страшного гула, бросаются вниз по склону. А над туманом нам навстречу тянутся гусиные косяки. Вид ожившей тундры, и особенно гусиные косяки, почему-то укрепляет уверенность в благополучном исходе нашего полета.
Над базой густой туман. Уйти куда-нибудь в район хорошей погоды уже нет возможности: горючее на исходе. Митя - в который раз! - проверяет в фюзеляже бочки, он еще надеется, что обнаружит клад в виде двухсот литров бензина…
- Триста двадцатый, триста двадцатый! Над морем видимость улучшилась! Метров пятьсот - семьсот! Заходите на посадку с моря!
- Добро, заходим!
Выходим на приводную радиостанцию, затем удаляемся в море. Пилотирую по приборам. Метлицкий держит руки на штурвале, но в мои действия пока не вмешивается.
- Снижайся, - говорит он.
Перевожу самолет на снижение.
- Высота сто метров! - докладывает Островенко.
- Еще ниже! [64]
- Прошли две минуты. Разворот!
Начинаю разворачиваться на обратный курс - к берегу.
- Высота пятьдесят метров!
Идем в сплошном тумане.
- Высота тридцать метров!
- Просматривается лед! - восклицает Метлицкий. - Вижу берег! Управление взял! Контролируй по приборам!
- Есть!
Мне видно напряженное лицо командира, его крепко сжатые на штурвале пальцы. Вот в левом окошке мелькнуло темное пятно - берег.
- Выпустить шасси!
- Есть шасси!
Самолет тычется колесами в песок аэродрома.
- Приехали, - заключает Штепенко. - С окончанием работы вас, мальчики! А тебя, - Штепенко протягивает мне руку, - с крещением ледовой!
Поднимаюсь со своего сиденья и пожимаю протянутую руку. Митя обнимает меня за плечи и доверительно шепчет:
- Считай, экзамен выдержан. Будешь летать, друже!…
Глава 10. Здравствуй, друг По-2!
В Москве жара, белый пух тополей снежными хлопьями кружится в воздухе, а вчера Арктика провожала нас настоящим снегом, свирепой поземкой.
Добираюсь в управление.
- О работе можешь не рассказывать, - встречает меня Мазурук{19}. - Рад за тебя. Говорят, обкатался. Но разговор не об этом. - И безо всякого перехода: - Нет желания полетать на По-2?
Я недоуменно пожимаю плечами. Мазурук истолковывает, это по-своему.
- Понимаю, летать на старом самолете неинтересно… К тому же существует мнение, что летать на нем проще простого. А ведь не так, верно? Приборов мало, летчик один, без радиосвязи… На нем летать сложно, очень сложно! Согласен?
- Да, но…
- Погоди. Аэросъемочной экспедиции выделено пять самолетов. Надо доказать, что малая авиация может сделать [65] многое в условиях Севера. Пока у нас нет другого самолета, придется летать на По-2. Тебе он знаком лучше, чем другим нашим летчикам.
Я растерянно молчу, но Мазурук, по-видимому, не замечает этого.
- Я не требую немедленного ответа, а если и откажешься - не обижусь. Подумай.
- Что же тут думать, в принципе я согласен.
- Ну и добро! Твой самолет вот здесь, - показывает он на карте. - Перегонишь его в Игарку, там получишь еще четыре, там же отберешь и летчиков. Кого брать, решай сам. По прибытии на место поступишь в распоряжение начальника экспедиции Бутлера. Что придется делать, пока не знаю сам, но какую бы работу на тебя ни взвалили, ты должен доказать возможности этого самолета. Допускаю разумный риск, готов взять грех подломанного самолета на себя, только докажи тамошним старожилам, что им без малой авиации не жить!
Пока техники готовят самолеты для передачи в наш маленький отряд, сами собой подбираются летчики. Никто их не назначал, не приказывал, просто один помог осмотреть самолет, другой облетал после ремонта, третий заинтересовался предстоящей работой. Так все и остались.
Выбрав погожий солнечный день, плотным строем ведем наши С-2{20} на север. Самолеты идут настолько близко, что. оглянувшись, можно увидеть лица летчиков. Улыбается черноглазый Володя Романов, поднял очки на лоб и приветливо взмахнул рукой спокойный Михаил Колесников, что-то кричит и смеется подвижный крепыш Толя Сластин. Один Дима Тымнетагин ничем не выражает своей радости. Его взгляд устремлен в пространство перед собой. Неужели я в нем ошибся? А мне-то казалось, что первый и пока единственный пилот-чукча должен относиться к своей работе восторженно и увлеченно…
Монотонно гудит движок, внизу плывет чахлая поросль лесотундры в бирюзовой россыпи озер.
Я усаживаюсь удобней и достаю карту. Карта этих районов неточна: в ней есть кое-какие погрешности, идущие со времен первых исследователей. Но меня заинтересовали названия. Вот Волочанка произошла, наверно, от слова «волок», «волочить». Видимо, кто-то в давние времена тащил здесь [66] свои суденышки волоком, и поселок, что оказался в конце волока, поэтому и назван Волочанко». Или Боярка. Интересно, какая боярыня жила в этих краях и почему в ее честь назван поселок? А может, здесь пролегал путь казачьей вольницы и по этим речушкам плыли легкие кочи из сказочно богатой Мангазеи в поисках новых богатств и «мягкой рухляди»?
Внизу появляется дымка. Самолеты прижались плотнее друг к другу, снизились и идут над самой рекой тесным строем. Вскоре дымка еще больше сгущается и переходит в туман. Вернуться мы уже не сможем: не хватит горючего. Да и Хатанга где-то совсем рядом. Ага, вот она! Слева виднеются мерцающие дымные костры старта и белое полотнище посадочного «Т».