Страница 47 из 53
— А что бы ты делал, если бы он сказал, что берет кольцо? — спросил Трауб.
— Да ты что, спятил? Да он больше пятерки за раз в жизни не тратил. У него это на лбу написано. Думаешь, я не отличу парня, который решил прицениться, от настоящего клиента?
— Слушай, Джейк, — сказал Марголис, — а это там не твои кассирша с мясником?
Гриншпан обернулся. И увидел Шерли и Арнольда. Он их не заметил, когда вошел. Они сидели друг напротив друга — видать, тоже его не заметили, — и Шерли, облокотившись подбородком на руки, подалась к Арнольду. Выглядела она совсем молоденькой. Это его разозлило. Ну что за нелепость? Он же знает, что они встречаются. Ему-то что? Его это не касается. Но так вот, на людях… Он вспомнил лифчик Шерли на вешалке в уборной. Что за безответственность! Безответственный народ! Все они, и Арнольд с Шерли, и эти его знакомцы. Безответственные люди.
— Они, видать, снюхались, — сказал Марголис.
— Откуда мне знать? — бросил Гриншпан.
— У тебя там что, клуб одиноких сердец?
— Это меня не касается. Работают — ну и ладно.
— Хороша работка, — заметил Пол Голд.
— Мне бы такую, — сказал Джо Фишер.
— Он разве не женат? — спросил Пол Голд.
— Я не полицейский, — сказал Гриншпан.
— Джейк ревнует: ему-то не обломилось, — сказал Джо Фишер.
— Балаболка ты, — сказал Гриншпан. — У меня траур.
Все притихли.
— Джо просто пошутил, — сказал страдалец Трауб.
— Ничего, — буркнул Гриншпан. — Ничего.
До конца обеда Шерли с Арнольдом не шли у него из головы. Он надеялся, что они его не заметят, а если заметят, то не подадут вида. Он больше не слушал, что говорят за столом. Сидел, молча жевал свой гамбургер. Встрепенулся, только когда кто-то упомянул Джорджа Штейна. У Штейна была бакалея в районе, где начались большие перемены. Он поговаривал о том, что хочет ее продать. И подыскивал магазинчик, как у Гриншпана. Можно с ним поговорить. И впрямь, подумал он. Почему бы и нет? Зачем ему вся эта нервотрепка? Что он с этого имеет? Здание, где находится магазин, и так его. Можно прожить и на арендную плату. Даже Джо Фишер у него снимает. Можно поговорить со Штейном, подумал он и понял, что наконец хоть что-то решил. Он дождался, когда Шерли с Арнольдом пообедают, и вернулся в магазин.
Гриншпан надеялся, что хоть после обеда желудок подействует. Он отправился в уборную за подсобкой. Сел и уставился в потолок. В тусклом полумраке едва проглядывал обитый жестью потолок. Ржавые, закопченные квадратики жести — как клочья покореженных доспехов. Настоящий свинарник, подумал он. Раковина в подтеках, эмаль облупилась, а длинные трещины — как контур карты разоренной войной страны. Единственный кран подтекает. Гриншпан с грустью подумал о счете за воду. Взглянул на ручку крана, помеченную полустертой буквой S. Да что же значит эта идиотская S? — подумал он. Н, «hot» — горячая, С, «cold» — холодная. А S, чтоб ее, для чего? На двери на вешалке — старая одежда. Синие мужские штаны вывернуты наизнанку, расстегнутая молния расступилась, как лопнувшая банановая кожура, скопление швов в промежности — как наспех пришитые заплаты.
Из магазина донесся голос Арнольда. Гриншпан прислушался.
— Сорок пять, — сказал Арнольд. — Сорок пять, папаша! — Он разговаривал с глухим стариком. Тот приходил каждый день, покупал кусок печенки на ужин. — Пятьдесят граммов отрезать не могу. Я же тебе говорил, не могу портить кусок. — Он услышал женский смех. Шерли? Шерли опять около него трется? Да какого черта, подумал он. Таскаются вместе на обед — ну это пусть, но в магазине-то! — Возьми двести граммов. Пригласи кого-нибудь на ужин. Возьми восемь унций. Хватит на четыре дня. Не придется каждый раз ходить. — Вот умник этот Арнольд! Он что, решил старика с ума свести? Ну что тут поделаешь? Старику хочется кусочек печенки. Он считает, что это придает ему силы.
В подсобке раздались шаги, послышались возбужденные голоса.
— Простите, — сказала женщина. — Сама не знаю, как это там оказалось. Честно! Давайте я заплачу. Я за все заплачу.
— Само собой, мадам, — сказал Фрэнк.
— Что же мне делать? — взмолилась женщина.
— Я вызываю полицию, — сказал Фрэнк.
— Из-за паршивой банки лосося?
— Дело в принципе. Вы — мошенница. Вы — воровка, вот вы кто, понятно? Я вызываю полицию. Посидеть в тюрьме вам на пользу пойдет.
— Пожалуйста, — сказала женщина. — Пожалуйста, мистер… Сама не знаю, что на меня нашло. Я никогда раньше так не делала. Мне нет оправдания, но прошу вас, отпустите меня, клянусь, это больше не повторится. — Женщина заплакала.
— Не отпущу! — сказал Фрэнк. — Я вызываю полицию. Стыдитесь! Такая приличная с виду женщина. Вы что, больная? Я вызываю полицию. — Он услышал, как Фрэнк снял телефонную трубку.
— Прошу вас, — всхлипывала женщина. — Муж меня убьет. Христом Богом прошу. У меня маленький ребенок.
Фрэнк положил трубку на место.
— Десять долларов, — тихо произнес он.
— Это в каком смысле?
— Десять долларов, и вы сюда больше — ни ногой.
— У меня столько нету, — сказала она.
— Раз так, катитесь к черту! Я вызываю полицию.
— Вы негодяй, — сказала она.
— Попридержите язык, — сказал он. — Десять долларов.
— Я выпишу вам чек.
— Наличными, — сказал Фрэнк.
— Ну хорошо, хорошо, — сказала она. — Держите.
— А теперь выметайтесь отсюда. — Гриншпан услышал звук удаляющихся шагов. Фрэнк, наверное, сейчас выуживает из кармана фартука бумажник.
Гриншпан спустил воду в унитазе, но выходить не стал.
— Джейк? — испуганно спросил Фрэнк.
— Кто это?
— Джейк, я ее впервые вижу, честное слово. Просто пройдоха. Она дала мне десять долларов. Это просто пройдоха, Джейк.
— Я тебе уже говорил, неприятности мне не нужны, — вскипел Гриншпан. И вышел. — Ты это так развлекаешься?
— Слушай, я поймал ее с банкой лосося. Ты хотел, чтобы я из-за одной банки вызвал полицию? У нее ребенок.
— Ну да, а у тебя, Фрэнк, доброе сердце.
— Если бы я тебя нашел, ты бы сам с ней разбирался. Я искал тебя, Джейк.
— Ты вымогал у нее деньги. Я тебя насчет этого предупреждал.
— Джейк, эта десятка — она для магазина. Меня просто бесят такие дамочки: они думают, им все сойдет с рук.
— Подлец! — заорал Гриншпан. — Ты уволен!
— Джейк, — сказал Фрэнк, — это была обычная пройдоха. — И словно в доказательство своих слов протянул Гриншпану банку лосося.
Гриншпан оттолкнул его руку:
— Выметайся из моего магазина. Ты мне не нужен. Выметайся! Мне здесь мошенники ни к чему!
— Джейк, ты кого обзываешь?
Гриншпан физически ощутил собственную ярость — неуемную, необоримую. Она навалилась на него вмиг — как нападает в ночи дикий зверь. И сотрясала все тело. Он перепугался, призвал себя сохранять спокойствие. Ну и подлец, подумал он. Его раздирало желание дать Фрэнку по морде.
— Фрэнк, по-хорошему прошу. Уходи, — сказал Гриншпан.
— Ну давай, — завопил Фрэнк. — Давай-давай! — кричал он. Гриншпан ошарашенно уставился на него. Фрэнк разозлился еще больше, чем сам Гриншпан. Гриншпан подумал о покупателях. Они же услышат. Что же они о нас подумают, крутилось у него в голове. Что? — Давай, — орал Фрэнк, — выгоняй меня! Ты у нас праведник! Святой! Ты что, Господь Бог? Чужую вонь за версту чует, а своей не чувствует. Только когда твой сын — мир его праху, — когда твой собственный сын таскал пятерки из кассы, этого ты не замечал.
Гриншпан готов был его убить.
— Это кто такое говорил?
Фрэнк судорожно дышал.
— Кто? — повторил Гриншпан.
— Да это пустяки, Джейк. Пустяки! Он, наверное, шел на свидание. Вот и все. Ничего такого.
— Кто называет его вором?
— Никто. Ты уж прости меня.
— Моего покойного сына, ты назвал моего покойного сына вором?
— Никто никого вором не называл. Да я сам не понимал, что несу.
— В могиле… Двадцать три года — и уже в могиле. Ни жены, ни своего дела. Ничего. Ничего у него не было. Он бы не взял. Гарольд бы не взял. Это ты такой, а его не обзывай. Ему бы жить. А тебе — лежать в могиле. Подлец! Момзер[45], — заорал он. — Я видел эти отчеты, враль! — продолжал кричать он.
45
Незаконнорожденный (оскорбит., иврит).