Страница 13 из 14
— Тебе хотелось подстраховать его над пропастью, альпинист, — подсказала Гейл — впрочем, довольно добродушно.
— Да. У него случилась беда. Он нуждался в нас.
— В тебе, — поправила она.
— Да. Во мне. Именно это я и пытаюсь сказать.
— Тогда продолжай сам.
— Он повел нас в обход дома, — начал Перри и вдруг замолчал. — Полагаю, вы хотите подробного описания? — строго спросил он у Ивонн.
— Да, — ответила та столь же деловито. — Все, вплоть до мельчайших деталей, если вас не затруднит.
И она вновь педантично принялась за свой конспект.
— Там, где мы вышли из зарослей, начиналась старая дорога, усыпанная чем-то вроде красной окалины, — возможно, ее проложили строители, когда подвозили материалы. Нам пришлось карабкаться вверх по склону, огибая рытвины.
— С пакетами в руках, — пробормотала Гейл. — Ты — с набором для крикета, я — с подарками для младших, в самой затейливой обертке, какую только удалось найти, то бишь довольно посредственной.
«Интересно, кто-нибудь подслушивает разговор? — задумалась она. — Не со мной — с Перри. Он у нас главный герой, а я так, побоку».
— Дом, когда мы приблизились к нему сзади, выглядел совершенной развалиной, — продолжал он. — Нас предупредили, чтобы мы не ждали дворца, и мы знали, что дом скоро снесут, но не ожидали увидеть руины. — Оксфордский дон-ренегат заговорил как полевой корреспондент. — Я отметил ветхое кирпичное строение с заколоченными окнами — судя по всему, бывший барак для рабов. Вокруг участка тянулась побеленная стена, около двенадцати футов высотой, увенчанная новенькой колючей проволокой, весьма неприятной на вид. На столбах висели прожектора, по кругу, как на футбольном стадионе, — они ярко освещали каждого, кто проходил мимо. Именно их свет мы видели с балкона нашего коттеджа. Между ними были развешаны китайские фонарики — видимо, хозяева готовились к вечернему празднеству. И камеры видеонаблюдения — но нас они не засекли, потому что мы подошли с другой стороны. Надо думать, Дима сделал это намеренно. Новенькая сияющая спутниковая тарелка, на двадцатифутовой высоте, была обращена на север — по крайней мере, так мне показалось. В сторону Майами. Или, может, Хьюстона. Загадка… — Перри задумался. — Но, полагаю, не для вас. Вы-то обязаны знать такие вещи.
Вызов или шутка? Ни то ни другое. Перри демонстрирует, как блестяще он выполняет их работу, — на тот случай, если они сами не заметили. Это говорит Перри, который карабкается по горным отвесам и никогда не забывает маршрут. Перри, который не может устоять перед трудностями, особенно когда шансы не в его пользу.
— Потом мы снова пошли вниз по холму, через лес, и оказались на травянистой лужайке, которая завершалась мысом. Строго говоря, никакой задней части у дома не было. Ну или он представлял собой сплошную заднюю часть, если угодно. Псевдоевропейская эклектика, что-то вроде бунгало из обшивочных досок и асбеста, с серыми, оштукатуренными стенами. Маленькие окна со свинцовыми переплетами. Фанера, имитирующая дерево, и заднее крыльцо с болтающимся фонарем. Я прав, Гейл?
Сидела бы я тут, если бы ты был не прав?
— Ты молодчина, — сказала Гейл, хотя он вообще-то не об этом спрашивал.
— Спальни, ванные, кухни и кабинеты… очевидно, в прошлом этот дом был чем-то вроде сельской коммуны или колонии поселенцев. Невероятный хаос. И не по вине Димы, как сказал нам Марк. Дима и его семья раньше жили в другом месте, они ни к чему тут не прикасались, только систему безопасности наспех наладили. Но нас не тревожил беспорядок. Даже наоборот. В нем был несомненный признак реальности.
Неизменно бдительная Ивонн отрывается от своих заметок, точно врач — от истории болезни.
— То есть там не было никаких труб, Перри?
— Всего две. На развалинах сахарного заводика, на западной оконечности полуострова. Третья труба куда-то подевалась. Разве я не указал это в нашем документе?
В нашем, черт возьми, документе? Хватит врать, Перри. Наш документ, который ты написал для них сам, даже не позволив мне взглянуть? Это твой документ, чтоб тебя! Их документ! Щеки у Гейл горели, и она надеялась, что Перри это заметит.
— Потом мы двинулись к дому. Примерно метров за двадцать до входа, если не ошибаюсь, Дима велел нам идти помедленнее, — говорил Перри, и его голос набирал силу. — Точнее, придержал нас, руками.
— Это не здесь ли он заговорщицки приложил палец к губам? — уточнила Ивонн, поднимая на него глаза, но не прекращая писать.
— Да, да! — не удержалась Гейл. — Именно здесь! Как настоящий заговорщик. Сначала «идите помедленнее», затем — «молчок»! Мы думали, что все это ради сюрприза для детей, и охотно подыграли. Амброз сказал, что вся семья отправилась на крабьи бега, поэтому нам показалось немного странным, что в доме кто-то есть. Но потом мы просто решили, что у них изменились планы и они никуда в итоге не поехали. Ну или я так решила.
— Спасибо, Гейл.
За что, боже ты мой? За то, что отвлекла ваше внимание от Перри? Не стоит благодарностей, Ивонн. Всегда пожалуйста.
Гейл нахально продолжила:
— Дальше мы шли на цыпочках. Затаив дыхание. И ни в чем не сомневались — думаю, это важно отметить. Мы слушались Диму — на нас это не похоже, но факт. Он подвел нас к боковой двери. Она была не заперта, Дима ее толкнул и вошел первым, затем стремительно обернулся, одну руку вскинув над головой, а другой вновь подавая знак молчать… — Совсем как мой папаша в рождественской пантомиме, только трезвый, хотела добавить Гейл, но удержалась. — Он пристально смотрел на нас, буквально вынуждая подчиниться. Так, Перри? Теперь ты рассказывай.
— Когда он понял, что мы готовы повиноваться, то жестом приказал следовать за ним. Я пошел первым. — Перри, в отличие от Гейл, подчеркнуто сдержан — так он обычно скрывает бьющее через край нервное возбуждение. — Мы прокрались в пустой холл. Хотя… какой там холл. Клетушка десять на двенадцать футов, с окном, выходящим на запад. Через потрескавшееся стекло, тут и там залепленное скотчем, лилось вечернее солнце. Дима по-прежнему прижимал палец к губам. Я вошел, и он схватил меня за руку, точь-в-точь как сделал это на корте. Он потрясающе силен. Я не смог бы оказать ему сопротивление.
— А вам показалось, что придется? — спросил Люк. Мол, сочувствую, как мужчина мужчине.
— Я не знал, что думать, и беспокоился о Гейл. Главной моей заботой было встать между ними. Впрочем, я почти сразу успокоился.
— И все-таки вы наконец-то поняли, что это уже не детская игра, — подытожила Ивонн.
— Да, до меня начало доходить, — признался Перри. Его голос на мгновение заглушила сирена «Скорой помощи», промчавшейся по улице. — Видите ли, мы никак не ожидали, что в доме будет настолько шумно, — произнес он с нажимом, как будто вой сирены вызвал каскад звуковых ассоциаций. — Мы стояли в крошечном помещении и слышали, как во всем полуразрушенном доме шумит ветер. И свет был… феерический — любимое словечко моих студентов. Он падал через западное окно как бы слоями: полоса дымчатого света, рассеянного низкими облаками, идущими с моря, затем полоса ослепительного сияния — и черные тени по углам, куда не доставали лучи.
— И холод, — пожаловалась Гейл, драматическим жестом обхватывая плечи. — Какой бывает в нежилых домах. А еще леденящий запах, как на кладбище. Я думала только об одном: где же девочки? Почему их не видно и не слышно? Почему не слышно вообще никого и ничего, кроме ветра? А если в доме ни души, то для кого же готовится сюрприз? Кого мы обманываем, не считая себя? Перри, ты ведь тоже об этом подумал, ты сам мне потом сказал — ведь так?
У Димы, который по-прежнему стоял, прижав палец к губам, лицо стало другим, говорит Перри. Все веселье с него как ветром сдуло, оно сделалось безжалостным. Суровым. Дима действительно хотел, чтобы мы боялись. Разделили его страх. Мы огляделись, озадаченные — и, да, испуганные, — и вдруг перед нами, в углу крошечного «холла», возникла призрачная фигура Тамары. Она стояла там все время, просто мы не замечали, — в самом темном углу, подальше от слоеных солнечных лучей. На ней было то же длинное темное платье, что и прежде — на корте и когда они с Димой наблюдали за детьми из микроавтобуса. Тамара и впрямь походила на привидение.