Тайны полуночи

Джинни не верила своим ушам: Стоун — сын Бена и Нэн! Бен усыновил собственного незаконнорожденного ребенка! Нэн — не испанка, а индианка… Стоун — наполовину индеец, как их называют — «полукровка». Он хочет, чтобы Бен признал его законным сыном. Глаза Джинни расширились, ее пронзила догадка: если Стоун — сын Бена, то он — кровный брат Джоанны и теперь думает, что вступил со своей сестрой в преступную связь…

— Как ты думаешь, Джоанна знает, что Стоун?.. — взволнованно спросил Бен.

— Нет, цини, Стелла не могла быть такой жестокой, чтобы рассказать это ей…

— Стелла была жестокая, злая и мстительная женщина. Она украла мою дочь, когда узнала о тебе и Стоуне. Она пригрозила мне страшным скандалом, если я захочу отнять у нее Джоанну. Боже, как я тосковал по моей девочке! Я любил ее так же, как и Стоуна. Я не должен был уступать Стелле, я поступил как трус и эгоист. Если бы я не побоялся скандала и принял вызов Стеллы, Джоанна не страдала бы все эти годы. Если бы я женился на тебе, не страдали бы ты и Стоун. Почему я побоялся, зачем я решил, что мне нужно жениться на белой женщине, благородной леди? Я виноват и перед Стеллой.

— Нет, она была порочная женщина.

— Когда Джоанна узнает, что Стоун — мой сын, она возненавидит и отвергнет меня. Я снова потеряю ее. Она решит, что Стелла была вправе покинуть человека, который любил другую женщину и имел от нее ребенка!

— Но ты ведь женился на Стелле.

— Да, и женился по любви, но очень скоро наш брак превратился в проклятие. Джоанна не знает, какой ужасной женщиной стала ее мать. Когда врач сказал, что она не сможет больше иметь детей, а я усыновил Стоуна и дал ему свое имя, она озлобилась. Она не подпускала меня к себе, но заводила романы с другими мужчинами, рассказывала мне об этом, глумилась надо мной. И устраивала свои дела так ловко, что никто ничего не знал. Я пытался подкупить ее, чтобы она не увозила Джоанну, но она была непреклонна. Господи Боже, она была такой жестокой… Я едва ли не радуюсь, что она умерла. Если я расскажу вею правду моей дочери, это разобьет ее сердце. Если не расскажу, она решит, что я не любил ее и потому оставил в Англии… А узнав, что Стоун — мой сын от тебя, она не поймет и не простит нас…

— Так не говори ей этого… Стоун согласен, чтобы ты не говорил…

— Но ведь он хотел другого!

— Он понял, цини, что надо скрыть от Джоанны правду. Половина ранчо остается за ним, и свое имя ты ему дал.

— Я должен был дать ему несравненно больше! Ведь я — его отец.

— Стоун Троуер — мужчина, цини, сильный и отважный, он может принять то, что нельзя изменить. Он сказал мне это перед отъездом.

— Почему же он передумал?

— Если ты признаешь его, цини, все узнают, что он — незаконнорожденный. Узнают о нашей с тобой любви, о нашем грехе. Теперь он понял, что ты согласился бы жениться на мне и признать его — и это уврачевало его рану. Он понял, что сейчас нельзя открывать нашу тайну, и просил тебя не сообщать Джоанне, что он твой родной сын. Он сказал, что хочет остаться в глазах людей твоим приемным сыном.

— Ты помнишь, Нэн? Стелла возненавидела его, еще ничего не зная, и все время требовала от меня «отослать этого индейского чертенка». Она ничего не имела тогда против тебя, потому что ты была для нее превосходной служанкой, но ревновала к Стоуну, потому что я любил его и проводил с ним много времени.

— Да, цини, Стоун Троуер был тогда твоей тенью.

— И он любил меня, пока не узнал об обмане.

— Он и сейчас любит тебя. Если временами не любит, то все равно эта любовь вернется.

— Когда он уезжает, я тоскую без него. Хоть бы он вернулся навсегда и поладил с Джоанной.

— Как они ладили детьми. Что бы ни говорила Стелла, ты любил обоих своих детей одинаково.

— Я думал, что Стелла смягчится, если я буду ей все позволять. Но она не смягчилась. Она умерла, и ее грехи остались на ее совести.

— Она не могла тебе простить, что ты любил меня, не ее. И ее мучило, что я родила тебе сына, а она не может. Она была гордая и тщеславная.

— Я должен был справиться с ней! Запереть в ее комнате и не позволить увезти Джоанну.

— Ты ни с кем не мог поступать жестоко, цини, любовь моя.

— Как бы я ни страдал из-за нее, мне жаль, что она так плохо кончила. Ужасно, если она своей порочностью нанесла ущерб моей дочери.

— Я уверена, что это не так, Джоанна славная девушка. Она унаследовала твою доброту, твое мужество. И наш сын — тоже. Когда он вернется, у нас будет настоящая семья. Джоанну я полюблю, как родную дочь. Я рада, что она вернулась.

— Что бы я делал без тебя, Нэн?

— А я — без тебя, цини, любовь моя?

— Нам надо осторожно вести себя друг с другом при Джоанне, не то она заметит, что мы любим друг друга. Пока в один прекрасный день мы не объявим о нашей любви всему свету!

— Подожди, не говори таких чудесных слов, цини… Мы соединимся, когда смягчится ненависть к моему народу. Пока что она растет. Ты рискуешь навредить своему делу, у тебя перестанут покупать скот… если ты станешь мужем индианки и признаешь себя отцом сына-полукровки.

— А я не думаю так. Стелла умерла, я свободен. Что позорного в том, что я хочу жениться на женщине, которую люблю, которую любил тридцать лет?

— Мы оба знаем, как люди к этому отнесутся… цини, мы оба знаем…

Джинни проскользнула в комнату Джоанны, потрясенная тем, что ей открылось. Теперь она могла понять многое. Как, наверное, была оскорблена Стелла, какое унижение она почувствовала, узнав, что ее муж любит другую женщину, что эта женщина родила ему сына — женщина, живущая со Стеллой под одной крышей и пользующаяся ее доверием… Может быть, ее поступки имели оправдание… хотя она лишила Джоанну отца и жила в Англии как дурная женщина, в незаконной связи. Джинни не понимала, как могла выносить свое положение Нэн… как мог Стоун… Или жадность и эгоизм заставили его примириться с тем, что он стал приемным сыном своего родного отца и получил права на наследство? Значит, ее возлюбленный действительно был бастардом и испытал всю горечь этого положения… И сейчас испытывает… Но он обеспечен, отец не отверг его и любит его. Значит, он порвал с нею, узнав, что они — брат и сестра одной крови? Или он вправду не любит ее?

«Вернешься ли ты, когда узнаешь правду? — думала Джинни. — Ведь я — не Джоанна, и мы можем быть счастливы. Или ты рассердишься на меня за то, что я обманула тебя и твоего отца?.. Бедная Джоанна умерла… Ты теперь — единственный наследник ранчо. Примешь ли ты меня как Вирджинию Марстон?»

Два дня Джинни ждала быстрого возвращения Стоуна: она думала, что, оправившись от шока, он сразу приедет и она сможет поговорить с ним.

Джинни читала и перечитывала письмо, которое таким досадным образом не получила вовремя, что привело к новым осложнениям. В письме, оставленном Стоуном капитану Куперу, Джинни могла прочитать, что он любит ее, и равным образом могла усомниться в этом. Необходимо было встретиться и поговорить с ним.

В субботу вечером, первого июня, он еще не вернулся, и она поняла, что отложит свой отъезд. Он сказал, что его новое поручение займет «недели или месяцы». Если это будут месяцы, то она не сможет дождаться его. Ей надо разыскать отца, она не хочет откладывать это надолго. Душа ее больше не выдержит, разрываясь между долгом дочери и любовью. Когда Стоун вернется, отец, как она поняла из его разговора с Нэн, попросит его остаться на ранчо, и Джинни найдет его там, вернувшись из Колорадо… найдя своего отца? Если бы! А правду о своем настоящем имени она откроет Бену сейчас же — пусть лучше Стоун узнает от отца. Да она и не может написать ему — скиталец Стоун не оставляет адреса.

Джинни решилась, сошла вниз и подошла к Бену Чепмену, который, сидя в кресле, читал газету.

— Мистер Чепмен, я должна поговорить с вами о серьезном деле.

Бен от удивления уронил газету.

— Какой такой «мистер Чепмен», Джоанна? Что-то не так?

— Все не так, сэр. Я даже не знаю, как начать.