Псевдоним

«Он признался!» Повторяю: я не признался, я просто сказал правду, полагая, что дело следствия искать виновных. Следствию это оказалось не под силу. А может, было невыгодно.

Закрыть дело нельзя, все обязано быть доведенным до конца. Истинного виновника найти невозможно, но ведь есть я, следовательно, я и есть преступник! Так зачем же мне сейчас проявлять недостойную суетливость? Что это даст, кроме ощущения собственной малости? А разве человек, долго испытывающий такое чувство, сможет писать рассказы?

Судьба выносит свой приговор. Тот, кто виновен, никогда не сможет творить.

Ли! А я ощущаю в себе постоянную тоску по работе, меня душат слова, образы, мысли.

Я обязан доказать свою невиновность не тем, что буду долгие годы ходить по серым и безликим судебным инстанциям, но творчеством.

Я обязан стать нужным тем отверженным, с которыми меня сводила жизнь, тем несчастным, которые ждут своего Счастья.

Пусть я помогу им в уверенности, что свершится Чудо. Только надо идти вперед, идти и идти, как бы ни было трудно, и вот там, за поворотом-то, оно и ждет всех нас, это Чудо.

Я жду будущего без страха.

Я не намерен терять достоинство.

Не сердись.

Твой друг

Билл Сидней Портер".

71

"Дорогой мистер Холл!

Как мы и договорились, я отправился на процесс м-ра Портера, дабы на месте предпринять все возможные шаги для защиты этого джентльмена.

Увы, я ничем не могу обрадовать Вас. Хотя м-р Портер категорически отказался признать вину, хотя обвинитель был вынужден отказаться от ста четырех пунктов, выдвигавшихся против м-ра Портера во время следствия, тем не менее два эпизода ему вменены в вину и восемьсот долларов «повисли в воздухе».

Другой бы на месте м-ра Портера потребовал повторной экспертизы, вызова новых свидетелей и допроса родственников тех, кто руководил работой Банка, но к моменту суда умер. Однако, как ни странно, Ваш друг во время слушания дела ведет себя совершенно безучастно. Он одет, словно бы вышел от лондонского портного, прическа его безукоризненна, манеры достойны и сдержанны, но он совершенно не слушает, что о нем говорят, его вроде бы не интересует то, что должно на этих днях свершиться. Он сидит, закинув руки за голову, думает о чем-то своем; ногу держит на ноге, словно наблюдает за игрой в крокет, и даже на вопросы своих адвокатов толком не отвечает.

Когда я попросил устроить мне с ним встречу и изложил ему суть Вашей просьбы, он ответил буквально следующее: «Положить пять лет на то, чтобы доказывать свою невиновность, став нервическим придурком, представляется мне неэкономной тратой времени, сударь». Что я ни говорил ему, какие доказательства ни выдвигал, как ни упирал на то, что федеральный Суд не сможет не заинтересоваться тем, отчего против него сначала было сто одиннадцать пунктов обвинения, а на процессе осталось всего два, м-р Портер был холодно-корректен, учтив, но неумолим. Словом, я не смог выполнить Вашего поручения, дорогой мистер Холл. Думаю, дней через пять после того как огласят приговор, его отправят на каторгу.

Я готов передать ему Ваше письмо, я готов сделать все, что в моих силах, однако больной, который не верит врачу, а живет по законам своих чувствований, обречен.

Готовый к услугам, в ожидании указаний

Саймон Врук,

«Анализ, исследования и консультации».

72

"Прокурору Д. Кальберсону.

Вчера в 17 часов 11 минут в дверях банка из дамского револьвера марки «браунинг» № 45792 был застрелен банкир Филипп С. Тимоти-Аустин.

Убийцей оказалась девица Салли Кэльстон, девятнадцати лет, незамужняя, певица церковного хора, работавшая прачкой, привлекалась к суду за попрошайничество и шантаж.

На предварительном допросе Салли Кэльстон отказалась объяснить, чем вызван ее злодейский поступок, по законам Штата попадающий под смертную казнь на электрическом стуле.

Допрошенная в качестве свидетеля квартирная хозяйка Салли Кэльстон показала, что Филипп С. Тимоти-Аустин был отцом ребенка Салли Кэльстон, который умер от болезни, поскольку отец отказался признать его и не давал денег на оплату врача и лекарств.

Препровождая при сем изъятый браунинг, сумку с тридцатью центами и носовым платком, а также показания трех свидетелей, сообщаю, что Салли Кэльстон отправлена в ту тюрьму, откуда она была только сегодня утром выпущена.

Остается открытым вопрос, где она взяла десять долларов для того, чтобы купить браунинг и патроны.

На это убийца категорически отказывается отвечать.

Водитель кэба, видевший, как она вышла из тюрьмы, показывает, что к ней подошел некий мужчина, но примет его он не помнит.

Сама же Салли Кэльстон ничего об этом человеке не говорит и повторяет, что «свершилась божья кара», а она была лишь «орудием Ее».

Сэм Бил Николберг, шериф".

73

"Дорогой Боб!

Все получилось самым отменным образом! Ты лучший из всех режиссеров! Теперь откроем с тобою предприятие, и оно будет очень прибыльным, уж поверь мне!

Фараоны нюхали дело со всех сторон и прежде всего начали искать мужика, который подошел к Салли, когда она вышла из тюряги. Хорошо искали, молодцы, с ног сбились.

И никому в голову не пришло искать бабу, которая так ловко сыграла свою роль. (Все ж таки бабы похожи на стадных зверушек: готовы поверить дьяволу, если он будет в шляпке с вуалью и юбке, и наверняка отринут господа, натяни он панталоны и жилет.) Твоя компаньонша остановила Салли как раз там, где я и планировал, сказала, что хочет погадать ей, все бабы на это падки, ну и рассказала о прошлом ей все, как надо, а потом назвала адрес магазина, где торгуют дамскими бульдожками-браунингами, «орудиями кары божьей».

А дальше было все, как ты и предсказывал. Девица купила «бульдожку» и отправилась в банк, поджидать Филиппчика.

Я наблюдал за нею с другой стороны улицы, и мне было жутко глядеть на ее глаза, столько в них было огненной ненависти. Наверное, все же только матери могут так ненавидеть!

Филиппчик вышел из банка после всех других, – одно слово, директор, занятой человек. Крошка пряталась за колонной. А потом подошла к нему и сказала: «Ну, здравствуй». А может, что другое, только мне показалось, что она именно это сказала, я глядел на ее рот, красивенький такой ротик, только губы тряслись.

Он сразу побледнел; это ж не то, что топить своих конкурентов, тут смерть в глазки заглянула: либо серной плеснет, либо бритвочкой черканет по горлышку.

Она ему что-то еще сказала, но что, я не понял, а потом достала из кармана «бульдожку»; настоящий мужчина хряснул бы ее ребром ладони по рученьке, «бульдожка» б и выпала на дорогу, а он чуть не на колени, но она не разрешила, бабахнула, а после этого рассмеялась. Он еще дергался, а она смеялась. А потом, как в театре, бросила на него «бульдожку», стала перед ним на колени, и ну плакать…

Дорогой Боб, я сделал такой вывод: прием, предложенный тобою, очень перспективен, и баб следует бесстрашно использовать, особенно если надо наказать гада или устранить конкурента.

Честных людей на земле нет, стоит только поискать – в каждом найдешь зацепочку, которую можно раскрутить ото всей души.

Ну, например, я знаю, что один бес из Канзас-Сити набит баками и так же, как Филиппчик, любит свеженьких. С Филиппчиком, правда, дело другого рода, он лишил меня работы, опозорил и забыл обо мне: так садисты переступают через труп жертвы и тянутся к бокалу, чтобы наполнить его черносмородинным ликером – для успокоения души. Я жаждал отмщения, нашлись люди, которым он тоже стал поперек дороги, отмщение случилось.

С теми баками, которые я теперь получил, мы вполне можем заняться исследованием этого самого развратного туза из Канзас-Сити. Пригласи в дело свою подружку. Я финансирую.

Поищем там именно девиц. Они алчат отмщения. Используем их, нагадаем чего только их душе угодно, а потом объявлюсь я в качестве ангела-спасителя.