Рождение шестого океана

Первые дни Вильсон воровал энергию с опаской, но как будто все сходило с рук. Он приободрился и обнаглел. И Сайкл, возлагая большие надежды на ворованное электричество, затеял крупную спекуляцию: продавал энергию по дешевке, за четверть цены, надеясь разорить конкурентов и захватить в свои руки все электростанции острова. Тепловые станции, работающие на угле, стали закрываться одна за другой.

Гидростанций еще держались, но дела их были шатки. Владельцы вступили, в переговоры с Сайклом, предложили организовать трест. Шла торговля, сколько акций достанется Сайклу — сорок девять или пятьдесят один процент.

Будущие совладельцы треста должны были посетить, вышку 23 сентября вечером. Надо было показать товар лицом, убедить предпринимателей, что вышка — золотое дно. Сайкл велел Вильсону стараться вовсю, даже обещал акции будущего треста — надежный, верный капитал, не зависящий от жульничества.

Но как раз в этот день с утра начались неполадки. Обычно поток энергии нарастал к полудню, потому что солнечные лучи увеличивали проводимость ионосферы. Но в этот день сила тока не поднималась с утра, а к двенадцати часам начала падать.

У Вильсона в руках было только одно средство: он мог расширить ионизированный столб и уменьшить таким образом сопротивление. Поколебавшись, Вильсон применил это средство. Помогло лишь на полчаса. И опять поступление тока уменьшилось. Вильсон еще раз расширил столб, и еще раз... Ему с трудом удавалось обеспечить потребителей.

Что случилось? Неужели русские догадались? И что же они предприняли? Уменьшили подачу тока? Поставили станцию-перехватчик? Но тогда и Джанджаристан получает меньше тока. Это значит — Сайкл победил, его соперники сдались, ликвидировали электропередачу на юг. Жаль все-таки, что их спугнули. Может, лучше было бы воровать скромнее — брать не три цента в секунду, а только два или один цент.

Но как отказать заводам, ведь они потребуют неустойку? И что сказать представителям, которые прибудут сегодня? Прощай, электрический трест! Владельцы гидростанций не покорятся Сайклу, у Вильсона не будет надежных акций. Мечте конец, конец властителю мира, президенту Генри Вильсону. Завтра Сайкл выгонит его на улицу за ненадобностью. Нет пути назад, все поставлено на карту. Не надо трусить! Едва ли русские сократили подачу тока, вероятнее, появились какие-нибудь помехи.

— Ва-банк! — сказал себе Вильсон и взялся за рубильник последнего, восьмого аппарата.

Это было 23 сентября в шесть часов вечера по времени Лагнэга и в одиннадцать утра по московскому.

Самолет прибыл на Северострой в 6. 20 утра.

Спускаясь по трапу, Сергей увидел среди встречающих Зину. В груди у него потеплело. «Какая славная девушка. Не поленилась встать так рано». Он долго тряс ее руки, все собирался поцеловать, но так и не решился, хотя еще в Москве думал, что при встрече это приличнее всего сделать. Однако момент был упущен, а потом было уже неудобно.

Над стройкой занималось позднее утро. Ели были темно-синими, а снег — голубым. Снежинки кружились в воздухе, пуховым ковром устилали мостовую. Изящные звездчатые кристаллы таяли на рдеющих щеках Зины, на ее длинных ресницах. Сергею захотелось взять девушку под руку и идти с ней куда глаза глядят, вперед и вперед, глотая холодный, как ключевая вода, воздух, ловя губами тающие снежники. Но дело прежде всего.

— Мне придется поехать на электростанцию, Зинуша. Ты не сможешь проводить меня?

Зина согласилась, подавив в душе недовольство. Она выпросила среди недели выходной, чтобы побыть с Сергеем, а он приехал и сразу — за дела. Не догадался отложить хотя бы на полдня. Не следует ли обидеться, сказать, что она торопится на работу? Нет, слишком дороги их редкие свидания, чтобы тратить часы на кокетливую игру.

— До вышки сорок минут езды, и мы все. время будем вместе, — сказал Сергей, усаживая Зину в автомашину.

— А обратно вы скоро поедете?

— Почти сразу. Только не называй меня на «вы».

— Я тоже хочу, только не получается.

Сергей захлопнул дверь и сел рядом с Зиной. «Целых сорок минут рядом с ней! » — подумал он улыбаясь. И все-таки счастье было неполным. Сергея мучила совесть. «Ты блаженствуешь, сидя рядом с этой чудесной девушкой, — твердила совесть, — а больной друг тоже любит ее. Выходит, ты блаженствуешь за его счет».

— Ты навещаешь Валентина? —спросил Сергей. В его голосе совсем не осталось теплоты.

— Валентин Николаевич поправляется, — ответила Зина. — Он уже встает, даже гуляет. Доктор Кудинова говорит, что его скоро можно будет везти в Москву. А сама я не видела его уже месяц с лишним, — добросовестно созналась девушка.

— Почему так давно? Много работала?

— Нет, я приходила в больницу, но Мария Васильевна не пускала меня. Ей не нравится, что я часто навещаю Валентина Николаевича.

— Его нельзя беспокоить?

— Отчего же, беспокоить можно. Но, по-моему, она ревнует.

— Да, она властная дама.

— Конечно, властная. Но, кроме того, она любит его.

— Как любит? Кто тебе сказал?

Зина снисходительно улыбнулась.

— Я женщина, Сережа. Женщину нельзя обмануть.

— Но это превосходно. Он просто счастливчик!

— Он обязательно полюбит ее. Она такая красавица, — вздохнула Зина.

В душе Зина совсем не считала Кудинову красавицей. И Клава сказала, что у московской докторши нездоровая бледность, а брови неестественно черные, вероятно, накрашенные. Но Зина, как и Сергей, готова была покривить душой, потому что любовь Валентина тяготила ее. Но если Валентин полюбит другую...

И здесь Сергей поцеловал ее. Это вышло нечаянно. Машину встряхнуло на ухабе, они стукнулись лбом и... поцеловались. И еще... и еще раз, хотя дальше дорога была гладкая.

Несколько минут спустя Зина сказала, без труда переходя на «ты»:

— Сережа, строительство почти закончено. Вообще зимой легко дают отпуск. Ты не можешь задержаться на несколько дней?

— Я придумал еще лучше. Возьми отпуск через две недели, приезжай в Москву, и мы там поженимся,

— Прямо сразу?  

 — А зачем откладывать?

— Нет, я не согласна так скоро. Я хочу побыть невестой немножечко. Наверное, это очень приятно.

— К чему тянуть? Мы могли бы пожениться и поехать на юг в свадебное путешествие.

— Успеется в путешествие. Мне надо сначала поговорить спокойно. Ведь я почти ничего не знаю о тебе. Ты должен рассказать все-все.

— Я обязательно расскажу. Всю биографию с самого детства. Буду говорить две недели подряд.

— Давай начнем сейчас.

— Ну, слушай: я родился в Москве...

— Хотела бы я посмотреть, каким ты был маленьким.

— У матери есть фотография. Да, нужно еще рассказать про родителей. Родословной у меня нет. Мой дед погиб в 1920 году, под Перекопом. Отец вырос в деревне, от Москвы сто двадцать километров.

— А наша деревня на Днепре, пониже Запорожья.

— Дед был столяром-краснодеревцем. Отец тоже стал столяром, потом модельщиком... Тебе неинтересно, наверное.

— Нет, интересно. Но про отца ты расскажешь потом. А сейчас я хочу знать, как ты полюбил девушку Зину.

— Это было летом, на практике. Я встретил ее в кузове грузовика и полюбил с первого взгляда.

— А за что?

— За то, что она самая необыкновенная.

— Неправда, самая обыкновенная...

— Нет, необыкновенная. Погляди в зеркало, увидишь сама.

— Обязательно погляжу и девочек спрошу тоже...

 Сергею пришлось побывать на электростанции, на плотине и за плотиной, там, где возле разрушенной вышки уже стояла новая. Ожидая его, Зина терпеливо сидела в машине. Сидела в одиночестве, но не скучала, вспоминала олова Сергея, его взгляды и тихонько улыбалась, удивляясь своему счастью. Часов в десять Сергей заехал в больницу. Зина не пошла с ним. «Не могу, — сказала она. — Вдруг Валентин Николаевич заговорит о прошлом, а я сегодня безжалостная».