Приказано выжить

Ганс вернулся с кухни, налил Штирлицу кофе, допил свой, холодный, с сильно действующим снотворным; поинтересовался, что господин Бользен будет есть на завтрак: он, Ганс, отменно готовит яичницу с ветчиной.

— Спасибо, милый Ганс, но ко мне приходит девочка, она знает, что я ем на завтрак…

— Господин Бользен, группенфюрер сказал, что девочка погибла во время налета… Простите, что я вынужден вас огорчить…

— Когда это случилось?

— А еще я умею делать морковные котлеты, — сказал Ганс.

Он просто пропускал мимо ушей тот вопрос, на который ему было предписано не отвечать.

— Я задал вам вопрос, Ганс: когда погибла моя горничная?

— Но я не знаю, господин Бользен. Я вправе отвечать вам лишь про то, что мне известно.

— Вот видите, как славно, когда вы объясняете мне. Не очень-то воспитанно молчать, когда вас спрашивают, или говорить о другом, нет?

— Да, это совсем невежливо, вы правы, господин Бользен, но я не люблю врать. По мне лучше промолчать, чем говорить неправду.

— Пойдемте, я покажу вам вашу комнату.

— Группенфюрер сказал, что я должен спать внизу. Мне надо блокировать вход к вам на второй этаж. Если вы позволите, я стану устраиваться на ночь в кресле… Вы разрешите подвинуть его к лестнице?

— Нет. На втором этаже нет туалета, я буду вас тревожить…

— Ничего страшного, тревожьте, я моментально засыпаю.

— В данном случае я говорю о себе. Я не люблю тревожить людей попусту. Пожалуйста, подвиньте кресло… Нет, еще ближе к лестнице, но так, чтобы я мог ходить, не обращаясь к вам с просьбой отодвинуться в сторону.

— Но группенфюрер сказал мне, что я должен быть вашей тенью повсюду…

— Вы в каком звании? Капрал? Ну а я — штандартенфюрер.

— Я вас охраняю, господин Бользен, а приказы мне дает группенфюрер. Простите, пожалуйста…

— Видимо, вы хотите, чтобы я позвонил Мюллеру?

— Именно так, господин Бользен, пожалуйста, не сердитесь на меня, но вы бы сами не поняли солдата, не выполняющего приказ командира.

— Пожалуйста, милый Ганс, подайте мне аппарат, шнур удлинен, можете брать со стола спокойно.

Ганс передал Штирлицу телефон, прикрыв рот ладонью, зевнул, смутился, спросил:

— Могу я выпить еще полчашки кофе?

— О да, конечно. Плохо спали сегодня?

— Да, пришлось много ездить, господин Бользен.

Штирлиц набрал номер.

Ответил Шольц.

— Добрый вечер, здесь Штирлиц. Не были бы так любезны соединить меня с вашим шефом?

— Соединяю, штандартенфюрер.

— Спасибо.

Мюллер поднял трубку, засмеялся своим мелким, быстрым, прерывающимся смехом:

— Ну что, уже начался нервный приступ? Молодец Ганс! Дальше будет хуже. Дайте мне его к телефону.

Штирлиц протянул трубку Гансу, тот выслушал, дважды кивнул, вопросительно посмотрел на Штирлица, хочет ли тот еще говорить с шефом, но Штирлиц поднялся и ушел в ванную.

Когда он вернулся, Ганс сидел в кресле и тер глаза.

— Ложитесь, — сказал Штирлиц. — Можете отдыхать, вы мне сегодня не понадобитесь более.

— Спасибо, господин Бользен. Я не буду мешать вам?

— Нет, нет, ни в коем случае.

— Но я временами храплю…

— Я сплю с тампонами в ушах, храпите себе на здоровье. Белье возьмите наверху, знаете где?

И Ганс ответил:

— Да…

…Ганс уснул через двадцать минут.

Штирлиц укрыл его вторым пледом и спустился в гараж.

Когда он вывел машину со двора, Ганс, шатаясь, поднялся с кресла, подошел к телефону, набрал номер Мюллера и сказал:

— Он уехал.

— Я знаю. Спасибо, Ганс. Спи спокойно и не просыпайся, когда он вернется. Ты у меня молодчага.

…Штирлиц остановил машину в переулке, не доезжая двух блоков до маленького трехэтажного особняка радиста; он позвонил, осветив спичкой фамилии квартиросъемщиков — их здесь было четверо.

Радистом оказался пожилой немец, истинный берлинец, Пауль Лорх.

Выслушав слова пароля, произнесенные гостем шепотом, он мягко улыбнулся, пригласил Штирлица к себе; они поднялись в маленькую двухкомнатную квартиру, Лорх передал Штирлицу два крохотных листочка с колонками цифр.

— Когда получили? — спросил Штирлиц.

— Вчерашней ночью.

Первая шифровка гласила:

«Почему медлите с передачей информации? Мы заинтересованы в получении новых данных ежедневно.

Центр».

Вторая в какой-то мере повторяла первую:

«По нашим сведениям, Шелленберг развивает особую активность в Швеции. Насколько это соответствует истине? Если факт подтверждается, назовите имена людей, с которыми он контактирует.

Центр».

— Где передатчик? — одними губами, очень тихо спросил Штирлиц.

— Спрятан.

— Можем сейчас съездить?

Лорх отрицательно покачал головой:

— Я могу привезти его завтра к вечеру.

— Хорошо бы это сделать сегодня… Никак не выйдет?

— Нет, я должен быть на работе в шесть, а мы только в пять вернемся.

— Ждите меня завтра или послезавтра. Круглые сутки. Вызовите врача, замотивируйте болезнь, но сделайте так, чтобы вы были на месте. Ваш телефон не изменился?

— Нет.

— Я могу позвонить… У меня довольно сложная ситуация… Мне сейчас трудно распоряжаться своим временем, понимаете ли… Вы по-прежнему служите собачьим парикмахером?

— Да, но теперь приходится стричь и людей… Поэтому я езжу рано утром в госпиталь…

— Ваш телефон в справочной книге, как и раньше, связан с вашей профессией?

— Да.

— Сколько еще осталось собачьих парикмахеров в городе?

— Две дамы, они специализируются по пуделям. Отчего вы шепчете? Я вполне надежен.

— Конечно, конечно, — по-прежнему беззвучно ответил Штирлиц. — Я не сомневаюсь в вашей надежности, просто я устал, и у меня нервы на пределе, простите…

— Хотите крепкого чая?

— Нет, спасибо. Может быть, вам позвонит мой… словом, шофер. Его зовут Ганс. Он приедет за вами — если не смогу я — на моей машине. Номер машины эсэсовский, не пугайтесь, все в порядке. Будете стричь моего пса, в том случае, если я сам не смогу прийти к вам. Но я должен прийти к вам обязательно. Вот текст шифровки, передайте ее завтра до моего прихода.

«Шелленберг действительно начал новую серию тайных переговоров в Швейцарии и Швеции. Контрагентами называет Бернадота — в Стокгольме и Музи — в Монтрё. Мне поручено подготовить к переброске в Стокгольм, в окружение графа Бернадота, некую Дагмар Фрайтаг, филолога, тридцати шести лет, привлечена к работе Шелленбергом после ареста ее мужа, коммерсанта Фрайтага, за высказывания против Гитлера. Мюллер приставил ко мне своего человека. Борман, видимо, информирован о контактах с Западом, ибо потребовал от меня сделать все, чтобы факт переговоров с нейтралами, представляющими на самом деле Даллеса, был пока что высшей тайной рейха, более всего он не хочет, чтобы об этом узнал Кремль. Юстас».

…Мюллер выслушал руководителя особой группы наблюдения, пущенного за Штирлицем, записал адрес Лорха и сказал:

— Спасибо, Гуго, прекрасная работа, снимайте с него ваши глаза, видимо, он поедет сейчас к этой самой Дагмар Фрайтаг. Отдыхайте до утра.

Затем Мюллер пригласил доктора филологии штурмбанфюрера Герберта Ниче из отдела дешифровки и спросил его:

— Доктор, если я дам ряд слов из вражеской радиограммы, вы сможете ее прочесть?

— Какова длина колонки цифр? Сколько слов вам известно из тех, которые зашифрованы? Что за слова? Мера достоверности?

— Хм… Лучше б вам не знать этих слов, право… Вы раскассируйте те слова, которые я вам назову, по группам, работающим вне нашего здания… Слова, которые я вам назову, опасны, доктор… Если их будет знать кто-либо третий в нашем учреждении, я не поставлю за вас и понюшку табаку… Итак, вот те слова, которые обязательно будут звучать в шифрограмме: «Дагмар», «Стокгольм», «Фрайтаг», «Швейцария», «Даллес», «Мюллер», «Шелленберг», «Бернадот»; вполне вероятно, что в провокационных целях будут названы святые для каждого члена партии имена рейхсмаршала, рейхсфюрера и рейхсляйтера. Более того, вполне возможно упоминание имени великого фюрера германской нации… Я не знаю, каким будет шифр, но вероятно, что он окажется таким же, каким оперировала русская радистка…