Страница 2 из 10
– Чего вы боитесь, коллега, неужели в наш просвещенный век мы не имеем права говорить о том, о чем думаем? – с оттенком издевки произнес Андерсон.
– Имхотеп изобрел бога! – наконец решился Оливер.
– Не говорите, что вы отравлены этим нелепым учением выскочки Дарвина! – воскликнул Симон.
Джошуа с замиранием сердца слушал рассуждения ученых мужей. «Почему они заговорили об Имхотепе? Неужели кто-то из проводников экспедиции проговорился?» – запаниковал он и беспомощно обернулся, ища глазами Вестфорда.
– А может быть, Имхотеп просто сам был богом?! – проговорил третий участник разговора, до сих пор молча слушавший спорщиков.
Этого человека Пинскер не знал, и, не зная почему, он почувствовал исходящую от него опасность. «Надо успокоиться! – приказал он сам себе. В последнее время стали сдавать нервы, и, если бы не Морис с его спокойствием закаленного в боях военного, Джошуа бы сорвался. Но, чувствуя поддержку Вестфорда, Пинскер держался. Теперь же ему по-настоящему стало не по себе. Кто-то в этой гостиной, несомненно, знал больше, нежели говорил. Ему вспомнилось предостережение старого Зараха: «Тайна должна умереть вместе с тобой, мой мальчик, с этого момента у тебя просто нет другого выхода!» Раньше все это казалось ему рассуждениями обезумевшего старика, но чем ближе был его доклад, тем страшнее ему становилось. Но Джошуа не желал поддаваться паническим настроениям. Он поглубже вздохнул, стараясь скрыть охвативший его трепет. Заметив побледневшего от исключительного волнения Джошуа, Вестфорд одним знаком подозвал мажордома и вполголоса распорядился:
– Отведите господина Пинскера в библиотеку и принесите ему освежающие напитки. – И приказным тоном добавил: – Джошуа, тебе надо отдохнуть.
Тот только кивнул головой и последовал за мажордомом. Библиотека была небольшой, но прекрасно и разумно обустроенной. Одну стену полностью занимали огромные окна, выходившие в сад. Днем, несомненно, она была залита светом, хотя сейчас была погружена в полумрак, только письменный стол и примыкающий к нему шкаф были освещены тремя газовыми рожками. Три другие стены занимали высокие книжные шкафы, заполненные до отказа книгами. Пинскер не без зависти вздохнул. Он никогда не жаждал богатства, но всегда мечтал о подобном кабинете, в котором было приятно не только работать, но и просто проводить время. Он подошел к небольшому комоду, на котором мажордом предусмотрительно оставил графин с ледяной водой и бутылку отличного французского арманьяка. Джошуа, не раздумывая, налил полстакана арманьяка и тут же опустошил его. Напиток горячей волной пробежал по телу, и дрожь остановилась. Внезапно он уловил в комнате какое-то странное движение. Огляделся: все было спокойно. Он явно ошибся. Заколебался, выпить ли ему еще или нет, но удержался. Надо было сохранять ясность мысли. Его ждали в гостиной, и на ошибку он права не имел. Вдохнул полной грудью, пробежал еще раз глазами вынутые из внутреннего кармана шесть листов белой бумаги, исписанные торопливым бисерным почерком. Вернулся к стойке и выпил на этот раз стакан холодной воды, от которой заломило зубы. В этот момент из темноты выступил маленький, почти детский, силуэт. Джошуа повернулся и выдохнул:
– Ты?!
– Да, я, – подтвердил остававшийся в тени силуэт.
– Что привело тебя сюда?
– Вот это! – выступившая из полумрака рука показывала на белевшие на письменном столе листки.
– Это тебя не касается! – с беспричинной резкостью ответил Джошуа и одним быстрым движением собрал листки.
– Ты нарушил наш уговор! – грустно сказал голос. – Ты забыл слова Зараха, ты предал доверие Йефета!
– Оставь эти разговоры для кого-нибудь другого! – возмутился Пинскер. – И вообще, какое ты имеешь право находиться здесь! Если бы я не помнил о нашей детской дружбе, я вызвал бы слуг, и они выпроводили бы тебя или отправили в тюрьму. Но я тебе даю возможность исчезнуть!
– Ты не злой человек, просто ты ошибаешься, Джошуа. Ты не должен этого делать, остановись, пока не поздно, – мягко и грустно произнес силуэт. – Ты не имеешь права!
– Я – свободный человек.
– А теперь ты станешь еще свободнее, – без всякой угрозы, все так же мягко и грустно ответил голос.
Силуэт легко приблизился к Джошуа, тот попытался отшатнуться, но было уже поздно. Через доли секунды тело Джошуа Пинскера тяжело рухнуло на пол. Силуэт торопливо обыскал карманы, открыл окно, но выпрыгивать из него не стал, только бросил на землю массивную серебряную пепельницу. Потом собрал со стола и камина несколько безделушек, открыл дверь и исчез в одном из коридоров.
Через пару минут в дверь постучали. Мажордом, не дождавшись ответа, открыл дверь:
– Господин Пинскер, вас ждут…
Прошел внутрь и увидел лежащего в луже крови Джошуа. Не теряя самообладания, мажордом позвал горничную и приказал найти полковника. Вызвали полицию. Та обыскала весь дом, гости были опрошены и с извинениями отпущены. Потом пришел черед слуг, но никто ничего не видел и не знал. Для комиссара округа дело было абсолютно ясным и понятным. Джошуа оказался в плохом месте в неудачный момент. Свет в библиотеке был приглушенным. Мажордом прекрасно помнил, что господин Пинскер желал оставаться в полутьме. Следовательно, вор никоим образом не рассчитывал встретить кого-либо в библиотеке. Комиссар даже в лицах изобразил происшедшее. Вор проникает в библиотеку, неожиданно натыкается на Пинскера, паникует, убивает, собирает все, что имеет в его глазах какую-либо ценность, и исчезает через окно.
Только полковник Вестфорд упрямствовал и никак не желал согласиться с выводом полиции, говоря, что Пинскера убили не случайно. Но когда комиссар задавал ему вопросы о возможных причинах, ответы были более чем обтекаемые. Полковник говорил о каком-то открытии, касающемся – подумать только – древнеегипетской тайны. Полковник, конечно, был человеком уважаемым. Но признать, что Джошуа Пинскера могли убить из-за какого-то там археологического или какого-то другого открытия, ни один человек в здравом уме не мог. Вестфорд настоял на обыске в доме Пинскера, но ничего особенного никто не нашел. Морис доказывал, что кража – всего лишь маскировка, но никто его не слушал. Кончилось тем, что раздраженный комиссар вежливо намекнул полковнику: мол, если бы дело касалось убийства какого-либо важного представителя английского общества, самого полковника, например, то, возможно, он бы и покопал дальше. Но Джошуа был человеком незначительным. А у незначительного человека особо коварных врагов не бывает. Это доподлинно известно любому нормальному, даже не работающему в полиции человеку.
В общем, несмотря на протесты Вестфорда, дело об убийстве господина Джошуа Пинскера было закрыто. Только одному человеку было известно больше, чем он говорил. Это был четырнадцатилетний сын угольщика, к которому обычно обращался мажордом, когда запасы угля истощались, а обычные поставщики не могли снабдить необходимым в максимально короткие сроки. Он не стал признаваться, что этим вечером уголь принес не он, а маленький мужчина со странным акцентом. За молчание ему было хорошо заплачено, безделушки, лежавшие на дне большой корзины, он выкинул в реку, а на сто фунтов его родители наконец смогли купить небольшой, но чистенький домик на западной окраине Лондона. А тайна гибели Джошуа Пинскера маленького сына угольщика совершенно не касалась. Господа жили в мире, в который доступа таким, как он, не было. А возможностью вырваться из черной клоаки лондонских трущоб пренебречь он не мог. У каждого была своя судьба, и раз так было написано, что Джошуа Пинскеру суждено умереть, значит, так тому и быть. Это мальчик твердо усвоил во время воскресных проповедей приходского священника отца Реджинальда. Значит, и никаких сожалений и угрызений совести быть не могло. Он просто стал орудием в руках Господа, в этом мальчик, ставший всего через несколько лет мужчиной, никогда не усомнился.
Наши дни, египетский курорт Шарм-эль-Шейх