Страница 5 из 10
«Бедный мой малыш… Должно быть, слишком жаркое сегодня солнышко… не стоило нам устраиваться в саду».
– Ну вот! – торжествующе воскликнул Масуд. – Вот ты меня пожалела, подумала, что не стоило устраиваться в саду.
Зухра улыбнулась нежно и чуть печально.
«Вот ты и вырос, мой маленький сыночек… – услышал Масуд чужие, о нет, ее, доброй Зухры, мысли. – Ну почему это произошло так быстро? Куда ты торопишься, малыш?»
– Тороплюсь, прекраснейшая? – переспросил Масуд.
«Постарайся ответить мне мысленно, дитя, – теплое облако любви согрело Масуда. – Подобно тому, как я сейчас обращаюсь к тебе».
«Повинуюсь, добрая наставница», – ответил Масуд. И удивился, сколь легко у него это получилось.
Зухра молчала, однако Масуд слушал ее рассказ об удивительном даре, который некогда был присущ всему семейству почтенного Рахима и передавался от отца к сыну. Дар этот – умение слышать мысли окружающих и мысленно же говорить с теми, кто может ответить, – оказался для уважаемых торговцев и наградой, и проклятием. Ибо они, о да, могли находить надежных партнеров и верных друзей, но также слышали и то, что никогда не должен был бы услышать муж от своей жены или сын от своей матери. И потому ровно за сто лет до его, Масуда, рождения прапрадед Рахима, почтенный Анвар-эфенди, отправился в незримо-далекую страну Сер, дабы там броситься в ноги великому магу и молить его, чтобы уснул этот дар-проклятие в нем и всех его потомках.
– Должно быть, маг оказался шарлатаном… Если это умение у меня все же проснулось.
– О нет, мальчик, – Зухра отрицательно качнула головой. – Маг, вернее, настоящий чародей, исполнил лишь то, о чем его просил почтенный Анвар-эфенди. Дар этот уснул. Но лишь уснул. Как спит он и посейчас у твоего уважаемого отца и спал у твоего мудрого дедушки. Понимаешь, малыш? Он уснул, но не покинул твой благословенный род.
– Понимаю, добрая моя Зухра. Ибо, бросаясь в ноги колдуну, всегда следует осторожно подбирать слова. Дабы получить именно то, за чем и отправился в странствие.
«Воистину так, малыш. Но ты не спросил еще, откуда я, простая кормилица, девушка из небогатого селения, знаю об этом?»
Масуд с недоумением посмотрел на няньку.
«Но разве это такая уж страшная тайна?»
«Мальчик мой, это не просто тайна. Эта самая что ни на есть тайная тайна. Даже мужчины твоего рода не знают об этом. А мне стало это ведомо в самый первый день моей жизни, как и многое другое, ибо был мой прапрадед спутником твоего прапрадеда в том самом странствии».
– И твой уважаемый дедушка рассказал тебе обо всем, да?
«Нет, мой хороший. Мне никто и ничего не рассказывал. Дело все в том, что дар этот столь велик, что, даже спящий, тяготит своего владельца и не дает его разуму свободы и радости. Поэтому маг и разделил дар сей поровну между твоим предком и его слугой, моим прапрадедом. Ведь известно, что половину боли человек всегда может выдержать, как и то, что вдвоем куда легче нести любой груз, даже тайный».
– Ой, понятно…
«В твоей семье и спала половина дара более сотни лет, как того просил почтенный эфенди. А в моем роду дар этот, вернее, его половина, не спал никогда. Однако у моего прапрадеда были только дочери, и потому дар стал передаваться по женской линии. Вот и оставалась вся эта история в тайне, ибо у женщин всегда хватает мудрости не выбалтывать попусту важных вещей, пусть и считаются они безмозглыми болтушками».
Теперь Масуд смотрел на свою добрую нянюшку совсем другими глазами. Воистину, не простая девушка из небогатого селения, а почти колдунья сидела напротив него с шитьем.
– О нет, – глаза Зухры весело смеялись. – Я вовсе не колдунья… даже не «почти колдунья». Просто дар твой, встретившись с моим даром… Он просто проснулся. Как просыпается человек, встретившись поутру с солнышком. Как радуется брат, увидев брата на пороге дома…
Масуд встал и низко-низко поклонился своей кормилице.
– Благодарю тебя, добрая моя Зухра. Ибо день этот стал для меня настоящим праздником.
– Не благодари, малыш. Ведь дар наш воистину и наказание, и щедрый подарок. Ты еще не одну сотню раз почувствуешь это, как почувствовала я в тот самый день, когда приложила тебя впервые к груди.
– Я верю тебе, прекраснейшая. Ведь я тоже с первого дня чувствую, как ненавидит, как боится меня женщина, что произвела на свет, как знаю, сколь много радости доставляю своему отцу, пусть и видит он меня далеко не каждый день, ибо торговые заботы частенько задерживают его допоздна.
– Да, малыш, это так. Испуг и отвращение твоей матери воистину столь громки, что не услышать его могут лишь те, кто от рождения и вовсе глух. Равно как и любовь отца к тебе громогласна и откровенна. Однако сейчас, Масуд, нам следует договориться держать в тайне твое умение. Никто не должен знать, что ты обладаешь каким-то особым даром. Ибо люди завистливы и всегда найдется тот, кто не побрезгует оружием, дабы лишился ты жизни вместе с даром, раз уж он, завистник, не может дар сей купить или украсть.
– Никто-никто не должен знать?
– Никто-никто, – кивнула Зухра.
– Даже отец? Даже отцу я не должен ничего говорить?
– Даже отцу, малыш. Он не поверит тебе. А неверие отца весьма тяжело для его сына.
– Повинуюсь, моя наставница. Но мы можем по секрету упражняться в безмолвной беседе, правда?
– И можем, и должны, мой мальчик. Ибо любое умение – и явное, и тайное – следует упражнять: никогда ведь не знаешь, что тебе понадобится завтра.
Масуд улыбнулся. В этой улыбке на детском личике Зухра с некоторым страхом увидела расчет настоящего купца, могущего во всем найти для себя прибыль.
«И да простит меня Аллах великий за то, что не утаила я этого знания… И ты, мой сыночек, прости меня, если сможешь!» – пронеслось в разуме доброй кормилицы.
Первый порыв ветра лишь слегка качнул полотно тяжелого паруса. Однако это дыхание ветра было столь долгожданным, что спутники Масуда закричали от радости. И крик этот оторвал юношу от размышлений, уведших его по тропе воспоминаний в сладкие и теплые дни его детства. Поистине счастливого, ибо любовью близких согревается душа человека, в любви близких вырастает она сильной, не боящейся невзгод и ценящей каждое мгновение счастья.
Свиток четвертый
Воистину, память человеческая устроена более чем удивительно. Много раз пытался вспомнить позже Масуд первый урок безмолвной беседы, что дала ему Зухра. Пытался и не мог. То ли ничему тогда он не научился, то ли ничего не удивило юного ученика. Быть может, учение шло из рук вон плохо. Как же иначе объяснить, что маленькому своему ученику, не по годам мудрому, кормилица решила рассказывать сказки… молча?
И этот первый сказочный урок Масуд помнил и сейчас так, будто дело происходило вчера. Хотя с тех пор прошло… О Аллах всесильный и всемилостивый, как не хочется считать годы, что незаметно складываются в десятилетия!
Стоял душный летний вечер. Еще несколько минут – и он должен был превратиться в еще более душную ночь, оттого что чернота окутывала старый сад за домом воистину более чем беспросветная. Зухра очень любила сад в эту пору: тишина, не нарушаемая ни людскими голосами, ни пением птиц, ни даже шепотом звезд, рассказывала ей удивительные сказки.
Так, во всяком случае, она всегда отвечала Масуду на вопрос, откуда она, Зухра, знает столько сказок.
– Ночь рассказала, малыш… – И гладила мальчика по голове.
– Но, добрая моя кормилица, ночью же так страшно… Черно…
– Глупенький мой сыночек. Ночью спокойно, ночью все живое собирает силы для нового дня, купаясь в прохладных лунных лучах. Ночная прохлада освежает, очищает разум от гнева и боли, внушает высокие мысли. Нет для человеческого разума лучше времени, чем ночь.
Масуд в ответ на это только пожимал плечами, а нянька не просто чувствовала страх своего малыша – этот страх заставлял и ее зябко втягивать голову в плечи. Вот поэтому и решила мудрая Зухра этой душной ночью выйти в ночной сад вместе с Масудом.