Полюшко-поле

Зенитчики приготовились к бою и, глядя на немецкие танки, прикрытые толпами беженцев, не решались открыть огонь. Но вот приземистые T-III выдвинулись вперед.

— Остановите их! Бейте! — загремел комдив.

Зенитный дивизион прямой наводкой ударил по черным крестам с белой окантовкой. В поле пронзительно зазвенела сталь.

Комдив подозвал своего адъютанта:

— Коровкин, скажи пулеметчикам, пусть они на левом фланге пропустят наших людей в лес, а потом отсекут немецкую пехоту от танков.

Адъютант помчался выполнять приказ. Комдив вскинул бинокль.

Над башней головного танка бушевало пламя. Из верхнего люка валил дым и гигантским черным штопором ввинчивался в багровое солнце. Мажирин не мог не порадоваться: после каждого залпа зениток пламя вспыхивало над башнями немецких танков и превращало их в яркие костры.

Огонь зенитного дивизиона заставил немецких танкистов перестроить свои боевые порядки. Они двинулись на шоссе узким клином. Танки с ходу обстреливали позиции наших артиллеристов. Немецкие механики-водители уже видели серую полоску шоссе. Они приближались к ней на большой скорости. Но тут факелом вспыхнул головной танк и два соседних закрутились на месте с перебитыми гусеницами.

— Ребята, бейте их!

— Смотрите, отходят… отползают они…

Меткий огонь зениток преследовал вражеские танки до самой железнодорожной насыпи. Мажирин насчитал десять костров.

Но на правом фланге появилась новая опасность. Немецкие танкисты, захватив Бориспольский аэродром, принялись яростно обстреливать шоссе. Командир зенитного дивизиона с тревогой доложил Мажирину:

— На каждую пушку осталось по три снаряда. Что делать?

— Подавите огонь танков на Бориспольском аэродроме и присоединяйтесь к нам. Будем обходить город с юга. Сейчас должна появиться наша артиллерия.

Комдив не ошибся: на шоссе послышался громкий цокот подков. Четыре полевых орудия с ходу развернулись на лесной опушке и ударили по немецким танкам. Аэродром опустел. Танки отползли и укрылись за дальними домиками.

Мажирин окинул взглядом притихшее поле боя. Из-за синих сосен, словно из морской воды, неуклюжей рыбой вынырнул аэростат. Слегка покачиваясь и лоснясь, он набирал высоту.

— Зенитчики, немедленно сбить!

— Товарищ полковник, у нас на весь дивизион семь снарядов. А вдруг танки снова нагрянут?! Разрешите на черный денек оставить.

— Черный денек уже наступил. Если этот фашистский гад будет следить за нами, то танки обязательно нагрянут.

— Журба! — окликнул командир дивизиона совершенно черного от пыли старшину и указал рукой на аэростат: — Стукни по фашисту!

Старшина не спеша, вразвалку подошел к зенитке. По его команде номерные заняли свои места. Из кустов к пушке поспешили любопытные пехотинцы, но старшина остановил их властным взмахом руки:

— А ну давай, ребята, назад, давай. Здесь не цирковое представление.

Пехотинцы отступили. Старшина целился недолго. Отрывисто ударила зенитка. И от этого одиночного выстрела в небе резко подпрыгнул аэростат. Под его серебристым брюхом брызнула на корзину наблюдателя большая огненная клякса. Аэростат сморщился, потускнел и скомканной тряпкой упал на верхушки сосен.

— Вышибли дух!

— Посыпали перцем фашистскую колбасу, — послышались голоса.

Старшину окружили бойцы и принялись качать.

…Когда первые снаряды разорвались на шоссе и клубы дыма преградили ездовым и водителям путь, движение сразу замерло. Но потом закричали на лошадей и замахали кнутами ездовые. Засигналили автомобили. Забуксовали в кюветах колеса, заскрипели тормоза. Сотни машин и подвод развернулись. Под обстрелом все перемешалось, спуталось и сломя голову помчалось в обратную сторону.

— Ну и карусель! — воскликнул Бугай, с трудом выводя свою «эмку» из бурного автомобильного потока на поляну. Стараясь не потерять из виду комдива, Иван все время посматривал на обочину, где его «хозяин» с адъютантом Коровкиным и тремя штабными офицерами пытались рассосать пробку и как-то наладить движение.

Толпы людей хлынули в лес серо-белыми волнами и теперь растекались по тропкам и просекам. В густой хвое мелькали белые халаты, а над лесом уже низко звенел вражеский воздушный разведчик. Он сбрасывал небольшие бомбы.

«Эх, черт, никакой маскировки, — подумал Бугай со злостью, прислушиваясь к нарастающему гулу. — Грозит, стервятник: «вез-зу»… а тут даже не догадаются снять эти проклятые халаты».

Иван продолжал прислушиваться. «Вез-зу» звенело в небе. Разведчик приближался. Из кустов вылетела испуганная девушка. Белый халат прошуршал у бокового окна. Иван встрепенулся:

— Нина! Ни-на! — Он распахнул дверцу и выскочил из «эмки». Едва Бугай сделал несколько шагов, как кто-то налетел на него сзади и хватил кулаком по спине. Иван оглянулся и узнал снайпера Кавярова.

— Бежишь, машину бросаешь… трус!

— Я любимую встретил… Понимаешь?! — Иван под вой бомбы перемахнул через окоп. — Ни-на!

Его голос потонул в грохоте разрыва. Иван едва успел прильнуть к старому дубу, как вокруг железными дятлами застучали осколки.

Над головой снова завыла бомба. Он сделал отчаянный прыжок и, крепко схватив девушку за руку, скользнул с ней в ближайший окоп.

— Я тебя сразу узнал…

Земля качнулась. Казалось, совсем близко пролетели какие-то сильно жужжащие лесные жуки. В стенку окопа вонзились три зазубренных осколка.

— Боже мой, если бы моя мама видела все это, — всхлипнула Нина.

— У тебя в руках шприц с иглой, — удивился Иван.

— Да, шприц… — Ее глаза налились слезами. — Ты знаешь, так и хочется себя уколоть иглой. Не дошла ли я уже до галлюцинаций? — Она прижалась к нему, плечи ее вздрогнули.

— Не плачь, не надо, Нина.

— Да как же не плакать… Я не себя жалею. Ты только пойми, как все случилось… Они, эти изверги, подкрались к нашим вагонам… Врачи совершали обход, и совсем нежданно-негаданно — страшный треск, гром, выстрелы. Я глянула в окно: немецкие танки! И тут все, кто мог, бросились в тамбуры, выскочили из вагонов, побежали. А потом — ты, наверно, видел — они давили нас гусеницами и, словно куропаток, расстреливали на выбор. Я бежала по какому-то бесконечному полю и что-то кричала. Не помню что, но кажется: «Милиция, на помощь!» — Она горько усмехнулась и, выпрыснув желтоватую камфору, сняла иглу. — Я с тобой пойду, Ваня. Я сменю шприц на винтовку. Ты же знаешь, я тренировалась в институте, лучше всех наших девочек стреляла.

— Ну кто же тебя одну в окружении оставит? Вместе будем. Ты только сними белый халат, он ни к чему.

Иван с тревожной нежностью посматривал на девушку. В ее больших синих глазах еще отражался испуг. В каштановых волосах торчали колючки, а на левой щеке кровавила ссадина. Он осторожно вытер платком капли крови.

— Если бы мама видела все это… — повторила она.

— Ну, пошли, Нина, пошли, — поторопил он. Она сняла халат и бросила его на дно окопа.

Иван с опаской посмотрел в ту сторону, где в кустах стояла «эмка».

— Жива, старушка, жива! — подходя к машине, радостно воскликнул он. — Даже ни одной царапинки. — Для верности Иван обошел вокруг «эмки» и, осмотрев шины, раздвинул кусты.

После бомбежки на дороге с большим трудом удалось ликвидировать пробку. Добрый десяток грузовиков пришлось сбросить в кюветы, и теперь по узкой серой ленте шоссе двигались зенитные пушки.

По обочине к «эмке» бежал комдив, а за ним громадными сапожищами поднимал пыль адъютант Коровкин. Иван бросился заводить машину, но, к его удивлению, комдив пробежал мимо «эмки».

На поляну выходили запыленные, без пилоток, в разорванных гимнастерках, в окровавленных тельняшках, в надетых набекрень бескозырках красноармейцы и матросы. Они помогали идти раненым, а многих несли на плащ-палатках.

Впереди шагал коренастый, с пышной черной шевелюрой майор. Комдив подбежал к нему и, обняв, расцеловал в обе щеки.

— Молодец, Вагин, вывел ребят из пекла!

— Вырвались, товарищ комдив. Патроны кончились, так штыками пробились.