Кларенс и Джульетта

— Даже в такой день ты делаешь меня счастливым. Но почему ты молчала до сих пор?

— Я боялась сделать тебя несчастным.

— Мне хотелось бы подарить тебе столько же счастья, сколько ты даришь мне.

Они помолчали.

Они лежали, взявшись за руки, в своей маленькой комнате на девятом этаже старого дома, боясь шелохнуться, как будто счастье могло взлететь и унестись от них, как пушинка.

— Я не думал, что можно так любить, как я люблю тебя, Джульетта, — сказал Кларенс. — Недавно я смеялся над рассказами товарищей и разными историями, о которых в книгах пишут.

— Значит, пришло наше время, — ответила Джульетта. — Теперь будут другие смеяться над нами. Таковы люди.

— Люди лучше, чем кажутся. Сегодня Рич спас мне жизнь после того, как я сказал, что все итальянцы — бандиты.

— Ваш ребенок тоже будет наполовину итальянцем, господин президент.

— Я люблю итальянцев.

— И пуэрториканцев, — грустно засмеялась Джульетта. — Может быть, мы уедем отсюда, Кларенс?

— Я люблю Нью-Йорк.

— Но я боюсь за тебя. Когда ты завтра уйдешь искать работу... я буду все время думать, что тебя подстерегает Ринальдо.

— Ты знаешь его?

— Нет.

— А я думал, что все итальянцы знают друг друга, — улыбнулся Кларенс.

— Их слишком много в Нью-Йорке... Давай ходить вместе?

— Ни за что. Ничего не случится.

— Давай уедем далеко.

— В Калифорнию? Там хватает своих... Здесь, в Бауэри, кочуют бродяги из Калифорнии. Разве мы можем сейчас уезжать из дома? У нас есть дом. Я убьюсь, но устроюсь.

Джульетта встала на колени в постели, не отнимая своих рук у него.

— Мне сделалось страшно, когда ты сказал: убьюсь.

— Но я, правда, могу умереть для тебя. Попроси меня, о чем хочешь. Хочешь колье из магазина Кортье? Платье из магазина Лорда? «Кадиллак»? Я все могу. Я ведь президент.

— Я хочу, чтобы ты стал католиком, Кларенс, — прошептала Джульетта.

— Почему?

— Мне кажется, тогда отец простит меня. Мы поселимся там и начнем работать все вместе, в нашей пиццерии.

— Он ждал помощника, а не нахлебника, Джульетта.

— Ты послушай меня, Кларенс.

— Хорошо. Я поговорю с мамой. Хорошо.

Она сняла с себя крестик и надела на него, с торжественной плавностью в движениях голых рук.

— Вот я и католик, — сказал он.

А она положила голову на его грудь и, вздохнув, заснула наконец, будущая мать его ребенка.

Утром Кларенс снова пошел по городу. Ему казалось, что надежда прячется за каждым углом. Надо только быть неутомимым. Под вечер он заглянул в маленькую католическую церквушку, вроде той, что была напротив «Гамильтона». Полумрак, теплая духота воздуха, пойманного в стены без окон, заметных глазу, похоронный, свечной запах сначала отпугнули его. Потом он разглядел несколько фигур на стульях в гулкой глубине комнаты и осмелел. Раз были люди, была и тут жизнь.

К Кларенсу подошел немолодой высокий священник.

— Что ты хочешь, сын мой?

— Я хотел бы... я думаю... я, кажется, хочу стать католиком, — сказал Кларенс.

— О чем ты мечтаешь? — Старческие губы священника дрожали.

— Я хочу найти хорошую работу, — сказал Кларенс и впервые подумал, что бог Джульетты должен ему помочь. — Сейчас у меня нет никакой, а мы ждем ребенка.

— Разве ты не получаешь пособия?

— Стыдно быть государственным нищим. И мне мало не умереть с голода, отец.

— Ты строптив, но откровенен, — сказал старик и улыбнулся.

— Мне всего двадцать два года. В этом возрасте грех просить подаяние.

Священник поманил Кларенса за собой.

— Я дам тебе направление в школу. Ты пройдешь катехизис. А потом сдашь экзамен.

— Когда я смогу экзаменоваться, святой отец?

— Спустя шесть месяцев.

— Полгода! — удивился Кларенс.

— Вера хороша, если она крепка!

Через неделю Кларенс получил первое пособие. Он давно зарегистрировался и в бюро по выдаче пособий и в агентстве по найму, но это было безнадежно.

Вдруг неприятный разговор произошел с сестренкой Айрин. Собственно, начала его Джульетта. Утром, перед тем, как ему уйти из дома. Он еще лежал в постели, а Джульетта принесла чистую, выглаженную рубаху и повесила на спинку стула. Запахнув халатик — почти прозрачный от ветхости, но еще живой, — она присела на край кровати и, взяв руку Кларенса, стала перебирать его пальцы, крепко пожимая каждый. В последнее время у нее появилась такая привычка.

— Кларенс, — сказала она с боязливой веселостью в голосе, — на Канкорде открылся новый ресторан!

— Что бы я смог там делать?

— Не ты, а я! Кажется, меня бы взяли туда официанткой.

— Но это ведь в сорока милях от Нью-Йорка!

— Да, дорогой. Придется там и жить. Будут деньги. Все же хоть сезонная работа, пока еще лето.

— Кто тебе сказал?

— Айрин.

Кларенс вскочил и в одних трусах кинулся в комнату Айрин.

— Что ты выдумала про Канкорд?

— Я не выдумала, — сказала Айрин, кидая на столик с зеркалом золоченую палочку губной помады. — Я сама еду туда. Официантка на Канкорде — только дура может такое прозевать!

— Кто тебя позвал туда, Айрин? — Кларенс наклонил голову и сжал кулаки, замерев в боксерской стойке против своего нового неведомого врага.

— Роджер Спитлер, — насмешливо сказала Айрин. — Ты его не знаешь? А я знаю. И чего ты взъярился, как бык? Ты безрог, и тебе это не грозит, Кларенс. Но ведь надо зарабатывать деньги! Мне надоело жрать шпинат и шпинат!

— Ты думаешь, Айрин, так просто зовут девушку на курорт, да еще предлагая место официантки? Ты думаешь, в свободное время будешь играть в теннис с мистером Спитлером?

— Я не думаю.

— Что? — вскрикнул Кларенс, и рот его остался мучительно приоткрытым.

— Не думаю ни о чем, и все, — ответила Айрин, отойдя от него. — А ты думаешь, мы дождемся, пока выиграет лотерейный билет у мамы? И этим я заплачу за колледж?

Он отвернулся, но Айрин обошла вокруг него и встала перед ним:

— Слушай, что я скажу! Отпусти со мной Джульетту! Мистер Спитлер возьмет ее ради меня. Я посмотрю за ней... Я обещаю... Иначе вы пропадете оба, разве ты не видишь?

— Не кричи, как истеричка! — оборвал он сестру. — Услышит Джульетта. Разве я ей не верю? Я не хочу, чтобы и ты ехала туда. Я давно заметил, как ты стала красить губы.

— Ты всегда был очень внимателен ко мне, — грустно сказала Айрин.

Он попросил их подождать два дня. Ибо ведь если на земле случаются чудеса, то должно случиться чудо и с ним. Он не просил чуда для миллионов безработных Америки. Он забыл, что был президентом. Он хотел маленького чуда, только для себя.

И через три дня он устроился шофером-грузчиком на маленькой фабричке головных уборов в Пэлэсайдс за Гудзоном. Правда, немыслимо далеко было ездить туда по длинному-длинному мосту Джорджа Вашингтона, но какое это имело значение? Ему платили больше, чем за орудование метлой возле отеля «Гамильтон». Однажды он прошел мимо отеля и даже подмигнул младшему брату Бернардо, сидевшему на высокой круглой табуретке за телефонной будкой, и тот дружески кивнул ему черной головой, обложенной крепкими кудрями. Совсем мальчишка! Кларенс заглянул в отель и поздоровался с Фрэнком. Толстяк, как и прежде, весь день мелькал между этажами в кабине мягкого лифта, вроде китайского дракончика на резинке: вверх—вниз.

— Хэлло, Фрэнк! Как дела?

— А у тебя?

— Отлично! Спасибо, Фрэнк! Пока!

Если бы у них был лишь миг, чтобы обменяться не словами, а только улыбками, то ведь и это совсем неплохо для людей.

В конце второй недели Кларенс взял за руку свою Джульетту и повел ее в «центовку» — дешевый универмаг Вулворта. Но он не сомневался, что ведет ее в сказочный мир, где ото всех людских щедрот вывалено на прилавки столько разноцветного добра, что взрослые радуются, как дети среди рождественских подарков.

В нижнем этаже на прилавках лежали груды всевозможной мелочи: кошельки, сумочки с блокнотиками для автографов знаменитых актеров, очки с темными стеклами и блестящими крапинками драгоценных камней в оправе, рамки для фотографий из толстого золота и морских ракушек, серьги и браслеты в таком числа, что для них не хватило бы всех женщин Америки, и во всем этом ярко сверкающем богатстве рылись, рылись и рылись две-три покупательницы...