Паутина

Василий чуть повернул голову набок, пытаясь хоть краешком глаза заглянуть в окно, бывшее у него в изголовье, и ему удалось увидеть отросток ветки с двумя хрупкими листочками, как бы заглядывавшими из солнечного утра сюда в палату, где тоже было много солнца, чистоты и покоя, только не было жажды к жизни, которая вовсю буйствовала за окном. Василий удивлялся и другому: все блатное в языке, мыслях, желаниях обсыпалось с него, как шелуха. Оказывается, он совсем не разучился говорить, по крайней мере, с собой на простом русском языке, по которому он, русский человек, волжанин, наверное, все время скучал и не знал об этом.

Хорек спокойно отреагировал на стук в дверь, встретил изучающий, чуть настороженный взгляд высокого молодого мужчины в футболке, спокойно подумал, что это, наверное, следователь из милиции, пришел допрашивать. Василий перевел взгляд на врача, вошедшую вместе с мужчиной, и вспомнил выражение ее глаз, которое увидел сразу, как только очнулся после наркоза. В глазах этих была непримиримость, не оставлявшая никаких сомнений в том, что врач видит в нем, Маринине, только своего злейшего врага. Сейчас Хорьку очень хотелось услышать ее голос, и женщина будто догадалась о его желании.

— Это следователь из милиции, как только вам станет трудно, скажете ему об этом. Вы в состоянии говорить?

— Да, — твердо ответил Маринин, — в состоянии. Только без вопросов, я буду сам.

Он вопросительно посмотрел на следователя: согласен ли тот с поставленным условием?

— Ну, я пойду, — сказала врач.

— Да, пожалуйста, — ответил Пащенко. — Благодарю вас.

Врач вышла. Хорек молчал с полминуты, а потом заговорил. И чем длиннее становилась цепочка сказанных им слов, связанных между собой смыслом, чувствами, логикой, междометиями, мимикой, вздохами, особыми интонациями, паузами, тем сильнее испытывал Василий благодарность к тому парню, который спас ему жизнь и дал возможность выговориться. Он начал рассказ о себе с самого начала — с детства…

Пащенко едва успевал записывать показания, в которых не было ни одного лживого слова, а Хорек испытывал наслаждение от сознания того, что впервые в жизни он говорил человеку и самому себе правду и только правду. Он рассказал все, что знал, и о Долгове, Кикнадзе, о приятелях по лагерной жизни, сообщниках по банде. Идя на допрос, Пащенко особенно не рассчитывал на долгий разговор, тем более на такой подробный, его можно было бы отодвинуть на потом, важнее было узнать о другом: где сейчас может находиться Ягуар? Но было ясно, что перебивать Маринина нельзя, он может закрыться и не заговорить больше с такой откровенностью. Наконец Маринин дошел до того, момента, как Ягуар выстрелил в него, и замолчал.

Пащенко положил папку с написанными листками протокола и ручку на тумбочку, несколько раз согнул и выпрямил пальцы, так долго державшие ручку. Он понимал, что Маринин уже не мыслит для себя никакого будущего, что слово «завтра» в его положении — еще один шаг к концу…

— Видно, что вы раскаи…

— Я не раскаиваюсь, — поспешно оборвал Пащенко Маринин. — Я просто кончаю счеты с жизнью.

— Но у вас есть желание помочь следствию?

— Есть. — Ответ Маринина прозвучал четко и твердо.

— Тогда расскажите подробнее о своей жизни в пещере после дезертирства. С кем вы там встречались, какие у вас были планы, изменились ли они, с кем вы уходили из котловины? И почему вы с Кикнадзе скрыли в прошлом от следствия и суда свою связь с Рыбой, Гошей и Бичо?

— А зачем, чтоб пришили групповую? Это Сова растрепался без меры. А что касается всего остального, то, как я сказал, так и было. Ни о каких диверсантах ничего не знаю.

— Значит, старика в горах задушил Кикнадзе?

— Да, он.

— А вы знаете его настоящую фамилию?

— И знать не хочу, так же, как и он мою. Мы друг у друга фамилии не спрашивали. Я уже здесь узнал от Жоржа, что Павел местный.

— Расскажите еще раз, как вы приехали в Беслан, как пробирались в город, куда пошли сразу.

Маринин легко согласился повторить эти показания. Добравшись до города, они целый день прятались в лесу, а вечером Ягуар послал Василия в какой-то дом узнать, живет ли там Зинаида. Она была дома. Следуя наставлениям Ягуара, Маринин сказал женщине, что он освободился из лагеря, где сидел вместе с ним ее племянник. Он просил разыскать в городе кого-нибудь из его старых друзей и передать им одну просьбу. Зинаида поначалу обрадовалась, потом заплакала, накормила Василия и дала ему адрес Жоржа. Больше Маринин с этой женщиной никогда не виделся.

Ночью они с Ягуаром пробрались к дому Жоржа, вызвали его на улицу, и он завел их к себе. На следующий день они хотели встретиться с дружками Жоржа, но Ягуар раздумал. С Гошей и Рыбой они встретились только в понедельник. Тогда же обсудили план ограбления в пригороде. Гоша давно точил зубы на этого торгаша и специально ходил к нему в дом на разведку. Тасо — мелкий воришка, приятель Гоши, угнал для друга линейку с жеребцом, он жил по соседству с кучером. Все остальное потом было делом техники.

Гоша и Рыба с год назад вернулись в этот город, из которого уехали еще со времени войны: были у них какие-то мокрые дела, вот они и сматывались. Об этом рассказал Хорьку Жорж. Гоша действовал в паре с Рыбой, они подключали к себе мелкую шушеру, вроде Будзи и Тасо. Жоржа они хорошо знали, часто пили с ним, но ходили на дело отдельно от него. Гоша выполнял роль наводчика и главного исполнителя. Когда появился Ягуар, они обрадовались, что теперь «они заработают по-крупному». Ягуар потребовал от Гоши «богатых адресов», нарисовал перед ними такие перспективы, что они клюнули, а потом испугались, когда Пашка повязал всех кровью, но было уже поздно.

В пригород на дело пошел и Ягуар. Он первый пустил кровь хозяину, с того все и пошло. Остальным ничего не оставалось, как прирезать хозяйку и детей. Сам Хорек пырнул девочку, кто двоих мальчиков он не помнит.

На Маркуса Ягуар сам не пошел, но приказал, чтобы стариков кончили обязательно «с большой кровью». Временами Ягуар куда-то исчезал из дома старухи. Когда Василий спросил, куда он ходит, Ягуар ответил, что недалеко отсюда живет его знакомая, с которой он спит. Маринин ему не поверил. Два дня тому назад Ягуар ушел еще засветло, а вернулся рано-рано утром и устроил себе баню. Был он весь в пыли, а из-под ногтей долго выковыривал черную землю. Сказал, что помогал своей марухе в огороде. Так Маринин ему и поверил. Уточнять же у Жоржа, врет или не врет про маруху Ягуар, он не рискнул. Считал, что Ягуар готовится к чему-то и в свое время откроется своему ближайшему дружку. Так оно и вышло. Когда Рыба привел в домик на окраине Зойку с Иваном и какого-то парня, Ягуар испугался и намекнул Василию, что пора, мол, сматываться.

После возвращения вчера ночью с левого берега в дом старухи Ягуар и Василий договорились, что они натравят на Зойку и ее фраеров Гошу, Рыбу и Жоржа, а сами уйдут вместе с саквояжем. Куда, Василий не знал, но раз Ягуар вел, значит, у него было безопасное место. Все у них получилось, как по писаному, но сначала они напоролись на машину с милицией, а потом… Кто-то погнался за ними… И тогда…

— Не могу понять, — недоуменно наморщил свой низенький лоб Хорек, — почему он в меня? Я и раненым не был, мог бежать, сколько надо.

— Ягуар знал, что ваш преследователь обязательно остановится около вас, и он выиграет время.

— Да это я так, — усмехнулся Василий. — Мне уже все равно. Единственное, о чем я прошу: сведите меня с Пашкой, хочу посмотреть ему в лицо, в глаза.

Безразличие оставило Хорька, он разволновался так, что на щеках у него появились слабые пятна румянца. Пащенко сделал вид, что пишет в блокноте, а сам незаметно наблюдал за Марининым. Тот уже молчал, но можно было догадаться, о чем он думал. Конечно, его продолжало возмущать вероломство Ягуара. «Удивительно, — думал Саша. — Человек сам с ног до головы в чужой крови. Человек много подличал, убивал, предавал, подводил людей к смерти и не осуждал себя. Но стоило другому поступить с ним так, как он много раз поступал сам, и в нем завопило чувство справедливости. Поистине пути человеческих страстей и мыслей неисповедимы».