Паутина

— Товарищ капитан! Милиция. — Шофер дотронулся до руки Пащенко.

— Фу, черт! — встрепенулся Саша. — Задумался.

Машина стояла перед райотделом милиции.

Дежурный с некоторым удивлением посмотрел на Пащенко, когда тот предъявил ему свое удостоверение.

— Извините, товарищ капитан. Уж очень гражданский вид у вас. Пожалуйста, вот телефон.

Саша сообщил Заурбеку по телефону:

— Мы опоздали. Теперь он там не появится. Это точно. Он знает, что мы наблюдали за Зойкой. Рыба должен сообщить ему об этом, они из одной компании. Есть что-нибудь по «Контакту»?

— Ничего. Я беспокоюсь, как бы нас не раскрыли.

— Подключаюсь к Алешину, Задворного и Карова отправляю в нотариат. Пока, Заурбек! Буду звонить тебе через каждый час. До завтра!

— Ты что, Саша, какое завтра?

— Посмотри на часы, чудак. Завтра наступит меньше, чем через час. Пока.

— Сегодня нам сна не будет, — предупредил Саша шофера, садясь в кабину.

— Я привыкший, товарищ капитан. Уже сколько лет мотаюсь с вами.

— Едем в нотариальную контору.

— Куда?! — изумился шофер.

— В контору. Там наши ребята работают.

— Понятно, — неуверенно протянул шофер и включил зажигание.

В нотариальной конторе работали двое студентов-помощников. Они просматривали купчий на все купли-продажи домов, которые оформлялись в прошлом году.

Пащенко опросил старых соседей Долидзе по улице. Среди них нашлись такие, кто помнил Резо, его довоенных дружков и даже знали, где живут. Дружков было четверо. Трое давно покончили с прошлым, работали, жили семьями. Четвертого же никак найти не удавалось. По старому адресу он не проживал. Новые жильцы сказали, что дом купили в прошлом году, а старая хозяйка приобрела себе другой. В адресном бюро, однако, ни она, ни ее сын не значились. Видно, еще не прописались по новому адресу. Вот и надо было найти купчую этой женщины, и тогда стал бы известен адрес матери и сына.

Когда машина подъехала к нотариальной конторе, Пащенко постучал кулаком в заднюю стенку кабины.

— Вы не заснули там? — спросил он Задворного и Карова, выходя из кабины.

— Разве вы дадите заснуть, товарищ капитан? — улыбнулся Задворнов.

— Вы же с Николаевым хотели познакомиться с местной экзотикой. Поедете в Москву, расскажете.

Во всем здании нотариальной конторы светилось единственное окно на первом этаже.

— Остаетесь за старшего, лейтенант. Поработаете с документами. Поторопитесь! Надо найти купчую. Ребята скажут, какую именно. Когда найдете, сразу позвоните Пикаеву, он будет ждать.

Каров громко постучал в светящееся окно. В нем сразу же возник силуэт человека. Он приложил к глазам ладонь козырьком и, видимо, узнав Пащенко, приветственно махнул рукой.

— Задали мы вам работенку, — извиняюще заговорил Пащенко, здороваясь за руку с помощниками-студентами Горно-металлургического института.

— У них документы не разложены по годам. Говорят, полка обломилась, вот они и перемешались. Мы сегодня почти и не искали купчую, выбирали 1949 год. Многовато получилось.

— Разберемся, — обнял Пащенко за плечи худенького паренька, который ответил ему. Скажите ваши адреса, мы развезем вас по домам. Только не отказывайтесь, все равно развезем…

Потом ехали к Алешину с включенными фарами, подсвечивая себе подфарниками.

Саша искоса глянул на шофера. Тот сидел за рулем, сосредоточенный, предельно внимательный к дороге.

«Видно, он хороший исполнитель», — подумал Саша, и эта мысленная реплика резко изменила ход его размышлений.

Если бы у Саши спросили, какой у него характер, он без раздумий ответил бы — рабочий. И это была бы правда, не очень интересная, зато честная. Он не знал себя в личной, семейной жизни, а когда в часы мечтаний об этих радостях пускался в размышления, то на ум приходили серьезные опасения, что и в личной, семейной жизни окажется таким же исполнителем, каким был в работе.

Саша никогда не мнил себя генератором идей или гениальным сыщиком, для которого нет ничего невозможного в розыскной работе. И себе, и другим он без всякой рисовки в этом признавался, но он также знал, что чистых исполнителей в розыскном деле не бывает. Ему дают конкретное задание, а как он спланирует свою работу, какие изберет средства, методы, приемы, будет зависеть больше от него. На каждом шагу надо самостоятельно принимать решения, и от того, как он поступит, может прийти или не прийти успех в выполнении заданий и другими… Почему-то он вспомнил войну и подумал о том, что исполнять свой долг на фронте — это значило хорошо воевать. И сейчас они тоже на фронте, только он незримый и неслышный для тех, кто живет себе честно и спокойно, работает, учится, растит детей… И ни сном, и ни духом ни ведают они, что есть в окружающей их жизни Александр Пащенко — бывший боевой офицер, а теперь боец этого невидимого фронта. И работа эта, хоть и трудная, но она его, Пащенко, личная жизнь, а легкой жизни ему не надо. И если судить о нем, как чекисте, по высоким меркам, то сделал он еще так же мало, как и прожил. Война, боевые награды — не в счет, это было у всех его сверстников… Саша улыбнулся, но тут же, застеснявшись шофера, согнал улыбку с лица.

Он никогда и никому не рискнул бы говорить вслух то, что сказал себе. Саша стеснялся высоких слов и в обыденной жизни, и на трибуне. На фронте, когда он вступал в партию, политрук продиктовал ему заявление, где было сказано: «Прошу принять меня в ряды членов великой ленинской партии большевиков, так как я хочу бить ненавистных фашистов с полным сознанием своего коммунистического долга и даю слово, что никогда не отступлю от святых идеалов партии». Пащенко попросил у политрука чистый лист бумаги и написал свое заявление: «Прошу принять меня в члены ВКП/б, так как мой кандидатский стаж истек, и я хочу быть коммунистом, как мой отец».

Но в какие-то минуты у него возникала потребность назвать своими словами то, что было для него самым дорогим и самым высоким. Сегодня причиной тому были, наверное, нелегкий день, неудача на его исходе, пустой, тихий и поэтому казавшийся особенно беззащитным, как спящий младенец, город и острое чувство личной ответственности за него, внезапно возникшее у Саши.

Глава девятая. Когда город спал…

Тихо скрипнула калитка. Ягуар быстро и бесшумно проскользнул в образовавшуюся щель, будто он был не человеком, а каким-то бестелесным существом. Большой полутораэтажный дом погружен в ночную темноту. Ближе к калитке угадывается тело большой сторожевой собаки. Она мгновенно сдохла, проглотив приманку, брошенную Хорьком через высокую стену. Он был мастером по части приманок с таким дразнящим запахом, что устоять против него собаки не могли.

Следом за Ягуаром шли Жорж и Гоша. Если бы кто-нибудь увидел сейчас их лица, закрытые туго натянутыми черными шелковыми чулками, то, наверное, подумал бы, что это не люди, а какие-то исчадия ада. И он был бы не так далек от истины: то, что таилось в мыслях бандитов, ставило их вне всего человеческого…

Хорек опередил всех на широкой каменной лестнице, ведущей в жилые помещения дома. Замок двери веранды легко подался отмычке. Ступая на носках, Хорек переступил порог и прислушался. На веранду выходили двери трех комнат. В крайней справа явственно слышался храп. Хорек было испугался, что это храпит мужчина, а потом посмеялся мысленно над собой: какая разница — все равно храпит, значит, крепко спит и готов, не проснувшись, обрести вечный покой. В комнате, расположенной прямо напротив двери веранды, слышалось сонное посапывание.

Хорек отступил в сторону, пропуская вперед остальных. Гоша появился уже с ножом наготове и сразу двинулся направо, к крайней комнате. Ягуар чуть нажал на дверь, на которую кивнул Хорек. В свете довольно сильного ночника, стоявшего у изголовья кровати Ягуар увидел картину, которая не могла оставить его равнодушным как мужчину. На белоснежной широкой постели, привольно раскинувшись, спала пышнотелая женщина в, казалось бы, совсем ничего не прикрывавшем пеньюаре. Молодое гладкое бело-розовое тело почти сливалось с белизной постельного белья. Жгуче черные волосы раскинулись на подушке. Здоровый румянец подчеркивал нежность тонкого лица. Рот ее был полуоткрыт, на губах витала улыбка, навеянная каким-то приятным сновидением.