Тайная вечеря

— Это одна из самых любимых дисциплин Леонардо.

— Полагаю, теперь мне следует искать монаха, буквы имени которого дают в сумме это число, не так ли?

— В этом нет необходимости, — произнес Марио как нельзя более надменно. — Мастер Леонардо его уже нашел. Его зовут Бенедетто [60]. Он единственный в Санта Мария, чье имя соответствует этой сумме.

Бенедетто? Видимо, я изменился в лице, потому что Марио теперь смотрел на меня во все глаза. Бенедетто?

Человек с единственным глазом, как тот, что изображен на поясе жрицы.

Столь очевидная ирония обезоружила меня.

Как же я раньше этого не увидел? Как я не сообразил, что одноглазый, будучи доверенным лицом приора, имел доступ ко всем тайнам монастыря? Лишь он один проявлял агрессию, нападая на Леонардо. Разве это открытие не соответствовало тому, что я знал о Прорицателе, в котором я угадывал отрекшегося ученика тосканца? Или не его облик обрел апостол Фома в «Вечере» — неоспоримое доказательство его давней принадлежности к организации маэстро?

Я обнял Марио. Передо мной стоял ныбор: следует мне преследовать убийцу брата Александра или же я должен обрушиться на этот оплот сбившихся с пути праведного христиан.

44

Брат Бенедетто чихнул над ночным горшком и сплюнул еще один сгусток крови. Выглядел он плохо. Очень плохо. Одноглазый монах без сознания, босой шесть часов пролежал на снегу под открытым небом на равнине Санто Стефано. Ему было трудно дышать, он кашлял. Легкие заполнились слизью, и ему становилось все труднее двигаться.

По настоянию приора он наконец явился в монастырскую больницу. Там его уложили в постель, изолировали от остальных больных, прописали ароматические ингаляции, ежедневные кровопускания и принялись истово молиться за его выздоровление. Но сон Бенедетто оставался беспокойным, а температура неумолимо повышалась, внушая опасения за его жизнь.

В последний день января, изнуренный болезнью, самый необщительный из монахов Санта Мария попросил, чтобы его соборовали. Вторую половину дня он метался в бреду, произнося невнятные фразы на неизвестных языках и заклиная своих братьев предать огню трапезную, если они хотят спасти свои души.

Соборование проводил брат Никола Цессатти, декан, отдавший монастырю пятьдесят лет своей жизни, старинный друг Бенедетто. Перед соборованием он умолял друга исповедоваться, на что одноглазый ответил отказом. Он не произнес ни слова о том, что произошло на Санто Стефано. Все уговоры остались без ответа. Приору также не удалось вытащить из него ни слова о моем местонахождении, уже не говоря о таинственном нападении.

Последующие несколько дней прошли в полном смятении. Это может показаться странным, но от брата Джорджио тоже оказалось немного толку. Он почти ничего не помнил о странных монахах в черном. Старик был близорук, да и преклонный возраст сказался. Поэтому, когда он принялся рассказывать об устроенной Бенедетто поножовщине, это списали на слабоумие. Джорджио положили в больницу Санта Мария, в то же крыло, что и Бенедетто, с обморожением рук и простудой, от которой он на удивление быстро оправился.

Что касается моего третьего спутника, брата Мауро, то он провел несколько последующих дней в полном молчании. Он был молод, поэтому холод не причинил ему вреда, но после возвращения в монастырь он более не выходил из своей кельи. Окружающих приводил в ужас его потерянный взгляд. Он отказывался принимать пищу и был не в состоянии удерживать внимание на том, что ему говорилось. Могильщик повредился в уме.

Именно брат Джорджио сообщил приору об ухудшении в состоянии падре Бенедетто. Это произошло во вторник, тридцать первого января. Монах нашел приора в трапезной. Тот вместе с Леонардо разглядывал последние изменения в «Вечере».

После погребения донны Беатриче и моего исчезновения тосканец с редким воодушевлением вновь принялся за работу над фреской. Ему вдруг срочно потребовалось ее закончить. В этот день он нанес заключительные мазки на юное лицо Иоанна, и теперь с гордостью демонстрировал дело своих рук приору, взиравшему с недоверчивым видом.

Апостол вышел изумительно. Ниспадающие на плечи белокурые волосы, смиренно опущенные глаза и склоненная вправо голова. Его лицо излучало сверхъестественный волшебный свет, приглашающий к созерцанию и мистическим переживаниям.

Войдя в трапезную, Джорджио услышал укоризненный голос приора:

— Мне сказали, что для этого портрета вам позировала девушка.

От двери Джорджио не было видно, что маэстро улыбался.

— Слухи распространяются быстро, — иронично ответил он.

— И летают дальше, чем ваши деревянные птицы.

— Ну что ж, приор. Я не буду этого отрицать. Но, прежде чем сердиться на меня, вы должны узнать, что я использовал девушку лишь для того, чтобы придать любимому ученику определенные черты.

Джорджио распознал нотки характерного едкого юмора Леонардо.

— Это точно.

— Иоанн был нежным созданием, падре Банделло, — продолжал Леонардо. — Как вам известно, он был младшим из апостолов, и Иисус любил его, как брата. Более того, как сьнa. Вам также должно быть известно, что мне не удалось найти среди вашей братии ни одного, кто вдохновил бы меня на изображение описанного в Евангелиях целомудрия. Какое значение имеет то, что я прибег к помощи невинной девушки, чтобы окончить портрет Иоанна? Что плохого вы в этом усматриваете, глядя на конечный результат?

— А можно мне узнать, кто эта девушка?

— Конечно, можно, — Леонардо учтиво склонил голову. — Но я сомневаюсь, что вы ее знаете. Ее зовут Елена Кривелли. Она из благородной ломбардийской семьи. Несколько дней тому назад она зашла в мою мастерскую в сопровождении маэстро Луини. Как только я ее увидел, я понял: она послана небом, чтобы помочь мне закончить «Вечерю».

Приор искоса смотрел на Леонардо.

— Ах, если бы вы ее видели! — продолжал восторгаться маэстро. — Ее чарующая, чистая, совершенная красота подарила мне эту ауру безмятежности, которую теперь излучает наш Иоанн.

— Но на том пасхальном ужине не было женщин, маэсгро.

— А как можно быть в этом уверенным, падре? Кроме того, я взял у Елены только ее руки, ее взгляд, губы и скулы. Ее самые невинные черты.

— Преподобный отец... — Вторжение Джорджио, который с нетерпением ожидал паузы в разговоре, не позволило Банделло ответить Леонардо. Торопливо преклонив колени, монах зашептал ему на ухо, что принес плохие вести о здоровье одноглазого: — Вы должны пойти со мной. Врачи говорят, что ему недолго осталось.

— А что с ним?

— Он еле дышит и с каждой секундой становится все бледнее.

Леонардо с любопытством взглянул на перебинтованные руки Джорджио, догадавшись, что перед ним один из монахов, которые несколько дней назад подверглись нападению в окрестностях Милана.

— Если вас интересует мое мнение, — вмешался он, — я полагаю, что ваш брат страдает от туберкулеза. Это смертельная болезнь. От нее нет спасения.

— Что вы имеете в виду?

— Симптомы, только что описанные вами, характерны для туберкулеза. Позвольте смиренно предложить вам воспользоваться моими медицинскими познаниями, чтобы облегчить его страдания. Я хорошо знаю человеческое тело и мог бы предложить эффективное лечение.

— Вы? — перебил его Банделло. — Я думал, вы ненавидите...

— Оставьте, приор. Как я могу желать зла человеку, перед которым я в долгу? Вы ведь помните, что брат Бенедетто позировал мне для портрета святого Фомы? Смог бы я возненавидеть Елену, которая вдохновила меня на образ Иоанна? Или библиотекаря, наделившего своими чертами Иуду? Нет. Я обязан вашему брату портретом одного из самых важных апостолов.

Приор выразил свое согласие наклоном головы. Он не уловил иронии, заключенной в словах собеседника. В образе святого Фомы действительно были собраны черты помолодевшего брата Бенедетто. Тосканец даже взял на себя труд написать его в профиль, чтобы скрыть тяжелое увечье монаха. Не вызывало сомнения и то, что Бенедетто и маэстро уже давно не находят общего языка.

60

Нумерологическое значение этого имени получается в сумме числовых значений букв латинского алфавита, входящих в это имя. Необходимо помнить об отсутствии в латинском алфавите таких букв, как J, U, W или Z. Поэтому таблица соответствий между буквами и цифрами будет выглядеть следующим образом: