Страница 47 из 65
Никола ди Пьядена встал из-за стола, прося предоставить ему слово.
— В таком случае, падре Лейр, вы обвиняете нашего герцога в том, что он гибелин?
— Формально я пока не могу этого сделать, брат, — уклончиво ответил я, не обращая внимания на гневный тон его голоса. — У меня нет доказательств. Хотя, если я заподозрю, что кто-то из вас скрывает их, я без колебаний прибегну к трибуналу инквизиции или к пыткам, если мне будет необходимо получить доказательства. Я решил разобраться в этом деле до конца.
— А как вы намерены доказывать присутствие «праведников» в нашей общине? — вскочил восьмидесятилетний брат Джорджио, пользуясь неприкосновенностью, которую ему обеспечивал его преклонный возраст. — Вы будете собственноручно пытать всех братьев, падре Лейр?
— Сейчас я объясню вам, как это сделаю.
Жестом я пригласил к столу Матгео, племянника приора. У него в руках была ивовая клеть с петухом, принесенным с птичьего двора. Я попросил доставить птицу всего за несколько минут до начала капитула. Петух встревоженно озирался по сторонам.
— Как вы знаете, катары не едят мяса и отказываются убивать каких бы то ни было живых существ. Если бы вы являлись одним из них и я вам вручил вот такого петуха с просьбой зарезать его у меня на глазах, вы бы отказались это сделать.
Джорджио покраснел, увидев, что я взял нож и занес его над птицей.
— Если один из вас откажется убить птицу, он поймет, что его разоблачили. Катары верят, что в животных обитают души людей, умерших в грехе и вернувшихся в таком виде на землю, чтобы очиститься. Они опасаются того, что, убив животное, отнимут жизнь у себе подобного.
Я крепко прижал петуха к столу, вытянул его шею, чтобы все могли наблюдать за происходящим, и вручил нож Джузеппе Болтраффио, сидевшему ко мне ближе других. По моему сигналу он нанес удар, забрызгав кровью наши рясы.
— Вот видите? Брат Джузеппе, — при этих словах я иронично улыбнулся, — свободен от подозрений.
— А вам известны более тонкие методы определения катаров, падре Лейр? — запротестовал Джорджио, придя в ужас от этой сцены.
— Разумеется, известны, брат. Существует множество способов опознать их, но все они менее убедительны. К примеру, если им показать крест, они откажутся его целовать. Они верят, что только такая сатанинская церковь, как наша, способна поклоняться орудию пытки, на котором умер наш Господь. Не поклоняются они и святым мощам, не умеют лгать и не боятся смерти. Хотя это, конечно, касается parfaits.
— Parfaits? — несколько монахов с удивлением повторили французское слово.
— Совершенных, — пояснил я. — Это те, кто руководит духовной жизнью катаров. Они считают, что ведут жизнь апостолов, на что не способен ни один из нас. Они отреклись от собственности, потому что ее не было у Христа и его учеников. Им поручено проводить melioramentum (ритуал благословения верующего совершенным), который они должны проделывать всякий раз при встрече с одним из parfaits. Только они руководят apparellamentum (ежемесячной публичной исповедью), во время которой грехи каждого обнародуются, обсуждаются и публично отпускаются. И хотя это происходит очень редко, только они могут отправлять единственное таинство, которое признают катары: consolamentum [49].
— Consolamentum? — опять зашептались братья.
— Этот обряд заменял им крещение, причастие и соборование, — пояснил я. — Он осуществлялся посредством положения священной книги на голову неофита. Но этой книгой никогда не была Библия. Это действие считалось «духовным крещением», и те, кто его удостаивался, превращались в «истинных» христиан. Они назывались умиротворенными.
— А какие у вас есть основания полагать, что ризничий и библиотекарь были такими умиротворенными? — поинтересовался брат Стефано Петри, смешливый казначей общины, всегда успешно решавший все финансовые проблемы монастыря. — Позвольте заметить, что я ни разу не замечал, чтобы они шарахались от креста. И я не думаю, что их крестили, возлагая им на голову книги.
Некоторые из монахов согласно закивали.
— С другой стороны, брат Стефано, вы же не будете отрицать, что они соблюдали строжайший пост?
— Мы все были тому свидетелями. Пост возвышает дух.
— Но не в их случае. Для катара строгий пост — средство достичь consolamentum. Что касается креста, им нецелесообразно его сторониться. Им достаточно подточить края любого католического распятия, слегка затупив их, чтобы иметь право беспрепятственно носить его на шее. Если крест греческий или даже паттэ, они его носят без изменений. И конечно же, брат Петри, они вместе со всеми читали Pater Noster [50]. В конце концов, это единственная молитва, которую они признают.
— Все ваши аргументы являются косвенными, падре Лейр, — усаживаясь на место, ответил Стефано.
— Возможно. Я готов признать, что брат Александр и брат Гиберто были всего лишь сочувствующими, а крещение им только предстояло. Однако это не освобождает их от греха. Не стоит также забывать, что брат библиотекарь вызвался сотрудничать с маэстро Леонардо. Он хотел, чтобы его изобразили в образе Иуды в центре подозрительного произведения, и я думаю, мне известна причина.
— И что же это за причина?
— Катары считали Иуду Искариота исполнителем Божьего плана. Они считают, что он поступил правильно: предал Иисуса для того, чтобы осуществилось пророчество и Сын Божий смог отдать за нас жизнь.
— Так, значит, вы намекаете, что Леонардо тоже еретик?
Услышав этот вопрос Николы из Пьядены, брат Бенедетто удовлетворенно улыбнулся и вскоре поднялся из-за стола, чтобы опорожнить мочевой пузырь во внутреннем дворике.
— Посудите сами, брат. Леонардо одевается в белое, не ест мяса, наверняка никогда не убивал животных, не замечен в плотских связях. Как будто этого недостаточно, на своей фреске он не изобразил хлеба, зато вооружил святого Петра, вложив ему в руку кинжал. Тем самым он выразил мнение относительно того, где находится Церковь Сатаны. В представлении катара только служитель Зла мог сжимать клинок за пасхальным столом.
— Однако маэстро да Винчи благосклонно относится к вину, — заметил приор.
— Потому что катары пьют вино! Но обратите внимание, падре Банделло, вместо пасхального барашка, которого, согласно Евангелиям, вкушали во время той трапезы, маэстро изобразил рыбу. Знаете почему? — Приор покачал головой. Я обратился к нему: — Помните, что ваш племянник услышал от ризничего незадолго до его смерти? Катары не употребляют никаких продуктов, явившихся результатом коитуса. С их точки зрения, рыба не совокупляется, поэтому им позволено ее есть.
Шепот восхищения пополз по залу. Братья с разинутыми от удивления ртами слушали мои объяснения. Они пытались понять, как же раньше они не заметили подобной ереси на стене своей будущей трапезной.
— А теперь, братья, я хочу, чтобы вы по очереди ответили на мой вопрос, — мой голос зазвучал более сурово. — Спросите у своей совести и отвечайте перед своими братьями, следовал ли кто-либо из вас, по своей либо чужой воле, только что описанной мною модели поведения? — Братья затаили дыхание. — Святая Церковь проявит милосердие к тем, кто отречется от своих заблуждений, прежде чем покинуть этот зал. В противном случае правосудие обрушит свой меч на нераскаявшихся.
37
Прорицатель действовал с удивительной точностью. Если бы кому-нибудь из братьев не посчастливилось случайно встретиться с ним, то он сразу бы заметил, что Прорицатель двигается так, словно ему известны все уголки монастыря. Укутавшись в черный плащ, закрывавший его с головы до ног, он прошел мимо рядов пустых скамей в церкви, повернул налево, в направлении капеллы Мадонны делле Грацие, и вошел в ризницу.
Его тень проследовала через капеллу и промелькнула под сводами арки, ведущей в галерею приора. Довольный тем, что ни с кем не столкнулся, поскольку все монахи в это время присутствовали на чрезвычайном капитуле, непрошеный гость легким шагом пересек Галерею Мертвых, оставил позади трапезную и через три ступени взбежал по лестнице, ведущей в библиотеку.
49
Церемония утешения или крещения духом, которая проводилась для верующего, решившего посвятить свою жизнь проповедованию вероучения и праведному образу жизни (лат.)
50
Отче наш (лат.)