Страница 10 из 65
— Оставайтесь здесь. Вашей работе никто не помешает.
Библиотекарь сдержал свое слово. В течение тех часов, которые я провел над семью строчками, препорученными мне учителем Торриани в Вифании, мое уединение так никто и не нарушил, что в целом было нехарактерно для моего пребывания в Милане. Безусловно, задание требовало одиночества, как ни одно из тех, с которыми я сталкивался прежде. Я перечитал эти семь строк:
Теперь все зависело от моего терпения.
Я решил последовать урокам, которые мне преподали в Вифании, применив к этой галиматье техники, столь любимые высокочтимым падре Леоном Баттиста Альберти. Падре Альберти наверняка восхитила бы эта дуэль: мне предстояло не только проникнуть в суть загадки, скрытую за тривиальным текстом, но и, возможно, проследовать за ней к произведению искусства, таящему загадку. Он был замечательным знатоком тайнописи, ценителем искусства, поэтом и философом. Он сочинил траурную мелодию по случаю похорон своей собаки и даже запечатлел на полотне фонтан Треви в Риме. Наш любимый доктор, которого Господь так преждевременно призвал к себе, говаривал, что ни форма загадки, ни ее происхождение не имели никакого значения для решения. Необходимо было лишь двигаться от очевидного к скрытому. То есть сначала понять явное — фа — для того, чтобы затем найти его тайное значение. Он также сформулировал еще один важный закон: загадки следует решать не спеша, вникая в мельчайшие детали и позволяя им отложиться в памяти.
В данном случае более чем очевидно было следующее: стихи скрывали имя. Торриани был уверен в этом, и чем больше я вчитывался в эти строки, тем больше соглашался с ним. Мы оба верили в то, что Прорицатель сознательно предоставил нам подобный путь в надежде на то, что Канцелярия ключей это расшифрует и выйдет на него. Поэтому должен быть ключ, не оставляющий места двутолкованиям. Разумеется, если наш анонимный осведомитель действительно так осторожен, узнать его смог бы лишь очень внимательный наблюдатель.
Что еще привлекло мое внимание во всей этой бессмыслице, так это число семь. Числа, как правило, были очень важны в подобного рода головоломках. Стихотворение состояло из семи строк. Этот странный неправильный размер должен был нечто означать. Так же, как и рыболовный крючок Леонардо. И если это «нечто» и было тем человеком, которого мы разыскивали, текст указывал на то, что его можно было узнать, только сосчитав глаза того, кому нельзя было смотреть в лицо. Этот парадокс обезоруживал. Как можно сосчитать глаза, не глядя в лицо?
Текст не поддавался моему напору. Что означало это загадочное упоминание о глазах? Возможно, здесь существовала параллель с семью глазами Яхве, описанного пророком Захарией [10], или с семью рогами и глазами жертвенного барана из Апокалипсиса? [11] В таком случае, какое имя могло скрываться за этим числом? Центральная фраза была достаточно красноречива: «Цифру моего имени обнаружите рядом с собой». Цифру? Какую цифру? Быть может, это цифра семь? Возможно, не семь, а седьмой. Как, например, анти-Папа Климент VII Авиньонский... Я быстро отмел это предположение. Мне представлялось маловероятным, чтобы наш анонимный автор заслуживал порядковый номер после своего имени. Но тогда что это могло быть? Более того, как понимать странную ошибку, обнаруженную мной в четвертой строке? Почему вместо invenies автор этой шифровки написал rinvenies?
Странности громоздились друг на друга.
Мой первый рабочий день в Санта Мария увенчался лишь абсолютной убежденностью в том, что две последние фразы в «подписи» являются высказываниями доминиканца. Интуиция не подвела Торриани и здесь. Изречение «Contemplari et contemplata aliis tradere» было знаменитой сентенцией святого Фомы, включенной в Suma teologica и принятой нашим орденом в качестве одного из наиболее известных девизов. Оно означало «размышлять и делиться с другими плодами своих размышлений». Другое высказывание, «Veritas» — «Истина», помимо того что являлось еще одним достаточно распространенным девизом нашего ордена, прежде помещалось на наши щиты. Я никогда не видел, чтобы две эти фразы употреблялись вместе, но, прочитанные бегло, они, похоже, утверждали: для постижения истины необходимо пребывать в состоянии неусыпной бдительности. Несомненно, это был хороший совет. Падре Альберти пришел бы от него в восторг.
Но как насчет двух предыдущих фраз? Какое имя или сообщение скрывалось за ними?
9
— Вы слыхали о новом госте в монастыре Санта Мария?
Леонардо, по обыкновению, проводил остатки светового дня, созерцая «Тайную вечерю». Заходящее солнце постепенно преображало фигуры сидящих за столом в красноватые тени, а затем в неясные зловещие очертания. Маэстро часто захаживал в монастырь лишь для того, чтобы поразмыслить над своей любимой работой и отвлечься от иных дел. Герцог торопил его, чтобы он поскорее заканчивал колоссальную конскую статую в честь Франческо Сфорца. Этот монумент занимал все время и внимание Леонардо, хотя даже иль Моро понимал, что настоящей его страстью оставалась фреска в трапезной Санта Мария. Написанная маслом и занимающая площадь пять на девять метров, она была его самой грандиозной работой. Одному Богу известно, когда он ее закончит, но столь незначительное обстоятельство не беспокоило гения. Стоя перед волшебным творением, он так глубоко погрузился в свои размышления, что Марко ди Оджоне, самому любопытному из учеников тосканца, пришлось повторить свой вопрос.
— Вы в самом деле ничего о нем не слышали?
Маэстро рассеянно покачал головой. Марко часто замечал здесь белоснежную густую гриву учителя в конце рабочего дня — тот сидел на деревянном ящике посреди трапезной.
— Но, — он запнулся, — это кто-то интересный, caro [12]?
— Это инквизитор, маэстро.
— Ага, так, значит, страшная канцелярия.
— Судя по всему, учитель, он тоже очень интересуется нашими секретами.
Леонардо, сделав над собой усилие, оторвал взгляд от «Cenacolo» [13] и посмотрел на своего ученика. В голубых глазах Марко читалась озабоченность, как будто близость представителя святой инквизиции пробудила в его душе какие-то тайные опасения.
— Мои секреты? Ты спрашиваешь о них уже во второй раз, Марко. Они все здесь. Вчера я тебе это говорил. Они на виду. Я понял еще много лег назад, что, если хочешь что-то спрятать от человеческой глупости, лучше места не найдешь, чем поместить это на виду. Ты это понимаешь, не так ли?
Марко неуверенно кивнул. От хорошего настроения, которым маэстро лучился вчера, не осталось и следа.
— Я много думал над тем, что вы мне сказали, маэстро. И кажется, я кое-что понял.
— Неужели?
— Хотя вы работаете в святом храме под наблюдением святых отцов, в своей «Вечере» вы не пожелали изобразить первую Христову мессу. Я прав?
Кустистые седые брови Леонардо изумленно приподнялись. Но Марко уверенно продолжал:
— Не притворяйтесь удивленным, маэстро. У вас Иисус не держит в руке облатку, он не устанавливает евхаристию, а его ученики не едят и не пьют. Они даже не получают его благословение.
— Продолжай, — воскликнул Леонардо. — Не останавливайся. Ты на верном пути.
— Но вот чего я не понимаю, маэстро, так это зачем вы изобразили узел на краю скатерти в углу стола. Вино и хлеб фигурируют в Писании, рыбу, несмотря на то, что о ней не упоминает ни один из евангелистов, можно понять как символ самого Христа. Но кто слыхал хоть что-нибудь об узлах на пасхальной скатерти?
10
Захария 4, 10.
11
Апокалипсис 5, 6.
12
Дорогой (итал.).
13
Разговорный вариант названия «Тайной вечери» в Милане.