Голодная (ЛП)

Я приняла душ на улице, в кабинке без крыши, в отверстие сверху были видны деревья, покрытые кудзу. Ледяная вода подавалась через насос. Я колебалась, желая чтобы она была не такой холодной, но мне не могла слишком привередничать. Впервые в жизни я была настолько грязной, что душ мне был действительно необходим, и по правде говоря, мне даже понравились ощущения. Я собралась с духом, обрушила на себя половину холодной воды, и долго тёрла себя толстым куском мыла такого же цвета, как и листья кудзу. Когда вымылась, я нашла свою одежду влажной, но зато свежевыстиранной и висящей на деревянном гвозде на маленькой укрытой площадке позади душа. Рубашка, которую я взяла у матери Бэзила исчезла, её заменило бесформенное платье из колючей коричневой ткани, которое носили все женщины, кроме Гайи. В дополнение к нему были женские сандалии, которые хорошо сидели на моих ногах и были удобны для моей ноющей лодыжки, которая всё ещё была немного опухшей и бледной.

Я никогда особо не заботилась о том, как я выгляжу, но почувствовала легкую досаду, оказавшись одетой в мешок. Язя бы умерла, если бы ей пришлось надеть это. Я подумала о видео, которое она сняла в PlugIn 42 в своём пушистом фиолетовом комбинезоне, объявив себя хроникером революции. Мне стало интересно, загрузила ли она ещё какие-нибудь политические видео на свой ЛРК.

Я искала свой кисет, но нигде не могла его найти. Нерешительно я выглянула из-за занавески. Девочка, которой дали задание заботиться обо мне, была примерно моего возраста и на большом сроке беременности. Она сидела на лавочке и болтала ногами, ожидая меня.

— Привет, эм, ты случайно не знаешь, где мои вещи? — спросила я.

— Рубашка?

— Вообще-то, — я окончательно вышла наружу, — я ищу маленькую сумочку, — она непонимающе моргнула. — Она красного цвета. Вязаная. Примерно такого размера. — Она покачала головой. — Это очень важно для меня.

— Внутри что-то было?

— Нет, — призналась я, так как бросила свой Гизмо в бесконечные заросли кудзу. — Просто моя бабушка сделала её для меня и...

— Ой, — произнесла она ни капли не сочувствуя. — Вся ткань идёт на переработку.

— Но она принадлежала мне, — сказала я. Она склонила голову, как будто слово было непонятным, и до меня дошло. Я действую как богачка. Здесь нет ничего моего.

Неторопливой походкой подошел Бэзил, который выглядел, как древний охотник в своей землисто-коричневой рубашке и брюках.

— Мы подходим друг другу, — сказала я, переводя взгляд со своей одежды на его.

Он улыбнулся: — Классно, правда? Здесь нет никакой моды!

Я не ответила, не понимая, был ли он серьёзным, или говорил с сарказмом.

— Готова? — девушка встала, с нетерпением желая заняться своими собственными делами.

— К чему? — спросила я, но она не ответила. Бэзил предложил мне локоть, потому что я всё ещё прихрамывала, но я заколебалась — Это твоя здоровая рука?

— Сейчас со мной всё в порядке, — ответил он мне. — А как ты?

Я медленно повертела стопой. — Всё ещё не гнется и ноет, — отвечаю я. — Но уже лучше, чем было. — Для устойчивости я опираюсь на его руку, и мы следуем за девушкой через шумную поляну.

Каждый человек, мимо которого мы проходим, тащит из лесу огромные корзины в плетьми кудзу или переносит вещи в странные коричневые дома, окружающие открытое пространство. Все строения представляют собой одинаковые прямоугольники, сложенные из больших блоков высушенных лоз, которые моя бабушка могла бы назвать брикетами, они уложены на высоту восемь футов, и накрыты остроконечной крышей из ковриков, сделанных из плотного материала. Дети, а здесь их достаточно много, поделены на небольшие группки. Самые маленькие очищают лозы от листьев, другие сортируют их по размеру, подготавливая для старших ребят, которые очищают их маленькими ножами, затем бросают в чаны с водой для замачивания. Осмотревшись, у меня зарождается подозрение, что всё здесь сделано из кудзу, даже моё вызывающее зуд уродливое платье.

— Там дальше находятся поля, на которых фермеры выращивают зерно, — рассказывает девушка, неопределённо махнув рукой в сторону зарослей кудзу футах в пятидесяти позади зданий. — А в другой стороне, в лесу, люди собирают то, что может расти и без человеческой помощи. — Она опять машет рукой в противоположную сторону, к другим зарослям, позади лагеря. С воздуха это место, должно быть, выглядит как проплешина с коричневыми пучками посреди бескрайнего зелёного моря.

— А ты к кому относишься? — спросила я. — К фермерам, или к собирателям?

— Ни к тем, ни к другим — она бросила на меня косой взгляд. — Я делаю всю домашнюю работу для Гайи. Готовка. Уборка. Всё, что ей потребуется. Вон там находится насосная станция и туалеты. — Она показала на три длинных здания вдоль края поляны.

— А что такое туалеты? — спросила я.

— Это место, где ты справляешь нужду, — пояснила она.

— В смысле писаю?

— Да, — медленно произнесла она, — и когда тебе нужно, ну ты понимаешь... испражниться.

— Испражниться? — я пытаюсь понять, о чём она говорит. — Аааа, — наконец до меня доходит, — Серьёзно?

Бэзил начинает хохотать. Он смеётся так сильно, что его щёки становятся красными.

— Да, серьёзно, — весь ответ девушки. Она продолжала идти, показывая на одинаковые здания, через каждые десять футов. — Здесь работают строители. Тут швеи. Здесь ткачи.

— А что это такое? — я затормозила возле чуть большего, более легкого строения с большими окнами под крышей.

— Столовая! — ухмыльнулся Бэзил. — Это место, где все собираются, чтобы вместе поесть.

— Ты имеешь в виду настоящие блюда? — Я пытаюсь вообразить, как я сижу за столом, ем еду, в точности как описывала бабушка Эппл. Бэзил кивает. — А где находится школа? — нетерпеливо спрашиваю я.

Девушка качает головой. — Гайя говорит, что, работая, мы учимся.

— А как же дети? — недоумевала я. — Как они учатся читать?

Она бросила на меня взгляд через плечо. — Ты задаешь слишком много вопросов.

— Что ж, — ответила я ей, — здесь многому нужно научиться, разве не так?

Она снова посмотрела прямо на меня. — Гайя говорит: Учись на практике, а не задавай вопросы.

Её слова задевают меня, но я понимаю, о чём она говорит, так что перестаю доставать её.

Когда мы подошли к развилке, оба пути которой вели к выходу с поляны, я оглянулась назад. Весь лагерь — от общего хозяйства в дальнем конце, до рабочих строений в центре и общей столовой на этом конце — занимает не более сотни футов в ширину и около полумили в длину. — Это невероятно, как много можно вместить на столь маленькой территории, — говорю я.

— Это ещё не всё, — говорит девушка. — Внизу есть ещё амбар для хранения урожая и госпиталь. — Она машет рукой вправо.

— Это интересная сочетание, — шепчу я Бэзилу.

— Может быть, они смогут сделать что-нибудь с твоей ногой, — предполагает он.

— А что там? — я указываю рукой влево.

— Там живет Гайя, — отвечает она. — Пошли.

— Она подводит нас к зданию, которое отличается от всех остальных. Оно похоже на фотографию фермы моих бабушки и дедушки, добротная старинная постройка, с настоящими стеклянными окнами.

— А что, у Гайи большая семья? — спрашиваю я, потому что это здание больше чем любое другое строение, кроме разве что столовой.

Девушка задумывается над ответом, затем произносит: — Мы её семья.

— Но весь этот дом полностью принадлежит ей одной? — я чувствую незнакомое чувство в животе. Может быть это ревность?

— Уважаемый доктор останавливается здесь, когда посещает нас.

— Кто?

Она медлит, прежде чем нажать на дверную ручку, но ничего не говорит, и до меня опять доходит — я снова задаю слишком много вопросов.

Внутри я глазею с отвисшей челюстью, когда мы проходим через гостиную с высокими потолками и плюшевой мебелью и заходим в освещённую солнцем комнату. — Вы можете подождать здесь. — Она указывает на длинный деревянный стол со скамейками по бокам и большим креслом, накрытым мягкой жёлтой тканью. Здесь нет ничего, сделанного из кудзу. Девушка толкает двойную раздвигающуюся дверь в дальнем конце комнаты. Врывается тёплый ароматный воздух. От запаха мой желудок начинает урчать. Я сжимаюсь и скрещиваю руки на своём животе.