Страница 26 из 88
Толпа начинает безумствовать. Люди свистят, хлопают и кричат.
— Что это? — спрашиваю я Бэзила сквозь шум толпы. — О чём она говорит?
Он сжимает мою руку. — О нас.
— Ты и я? — я показываю на меня с ним.
— Нет. — Он обводит рукой комнаты. — Все мы. Вместе.
Ана, кажется, вобрала в себя энергию толпы, начинает расхаживать и останавливается возле маленькой девочки. — Иди сюда, моя дорогая, — говорит она, протягивая ребёнку руку. — Девочка встаёт и следует за Аной к сцене. Ана опускается перед ней на колени. Я вытягиваю шею, чтобы лучше видеть. — Как тебя зовут, золотко, — спрашивает Ана.
— Мейджорам[13], — отвечает девочка.
— А что у тебя в руках? — Ана берет лист из рук девочки.
— Рисунок, который я нарисовала, — отвечает девочка.
Ана встает и поднимает рисунок над головой. Это изображение животных на том, что кажется настоящей бумагой. — Он прекрасен, — говорит Ана, поглаживая девочку по волосам. — Могу я позаимствовать его на время?
Мейджорам кивает с широко открытыми глазами, затем бежит обратно в объятия отца. Ана несколько секунд изучает рисунок, затем, принимая глубоко встревоженный вид, спрашивает, — Куда исчезла вся красота? — её лицо мрачнеет. — Когда-то это называлось яблоком, — указывает она на круглое красное пятно с зелёными листьями.
Бэзил пихает меня в бок и ухмыляется.
— Я знаменита, — шепчу я.
— А это был кукурузный початок, — продолжает Ана, указывая на другие части рисунка. — А вот это — подсолнух. Это выглядит как цыплёнок, — говорит она, показывая пальцем на красно-белую птицу, которую нарисовал ребёнок. — Это называли рыбой, — она прикасается к созданию с вытянутыми губами. — Спорю, что некоторые из наших старожилов помнят всё это. Когда-то давно рыбы плавали в море. Так же как и люди. Точнее в океане. — Она подходит к пожилому человеку и говорит, — Держу пари, что ты ходил на пляж, когда был маленьким, ведь так, Спинич[14]? — он счастливо кивает.
— Так куда всё это делось? — Ана продолжает прохаживаться, набирая скорость и размахивая перед собой листком бумаги.
— Расскажи нам! — выкрикивает кто-то.
— Вся эта красота? Исчезла! Стёрта с лица Земли. Но это не было результатом падения метеорита.
— Нет, нет!
— Не было деянием Бога.
— Не Бог!
При слове "бог" я вздрагиваю и задумываюсь, может ли всё это стать ещё страннее. Может быть, я случайно попала в группу религиозных фанатиков, которые всё ещё продолжают держаться за остатки своей веры?
— Куда исчезло всё это? — снова спрашивает она. Даже самые маленькие знают историю. Она что, из скептиков? Одна из тех закоренелых скептиков, которые не верят в то, что наши несведущие, эгоистичные предки нанесли непоправимый урон климату, а затем они же боролись за оставшиеся ресурсы, что привело к истреблению части населения? Она что, собирается стоять здесь и рассказывать нам, что практически полное глобальное разрушение было коварным планом Единого Мира ради получения доминирования на рынке? Я не самый большой поклонник Единого мира, но даже я не настолько цинична.
— Рыбы, птицы, четвероногие мохнатые животные были истреблены в нашей окружающей среде, а с чем же мы остались? Голограммы? — Её смех горький и неприятный. — Разве это полноценная замена? Но дело не только в фауне. Флора тоже исчезла. Самовоспроизводящийся, роскошный зелёный пейзаж, который делал Землю самой удивительной планетой в солнечной системе. Животные и растения на Земле жили, как единое целое. Это было симбиотическое существование. — Она сцепляет пальцы вместе. — Давай. И бери взамен. — Она раскачивается. — Наш углекислый газ взамен на их кислород. Наш кислород вместо их углекислого газа. Мы питали друг друга каждым вдохом и выдохом. — Она останавливается, закрывает глаза и глубоко дышит.
— И мы чувствовали. В глубине нашего тела. Голод. — Она прижимает руки к животу. — И желание. — Она передвигает руку чуть ниже пупка, я вздрагиваю. — И в наших сердцах. — Теперь она прижимает обе руки к груди… — потому что сердце, мои дорогие, это не просто мускул. Мы понимали это, когда были единым целым с Землей. Когда наша энергия была взаимосвязана. Мы умели сочувствовать. Мы умели любить. У нас была злость и ревность. И, что ещё важнее, мы наслаждались непредсказуемостью всех проявлений. Мы могли переживать весь спектр эмоций, которые не были предусмотрены каким-нибудь химическим коктейлем, который создали учёные в лабораториях, и сказали что это ради нашего же блага.
Толпа презрительно смеётся, а я ёрзаю на своем стуле, надеясь, что никто не догадается, что она говорит о моей матери.
— Мы должны быть полны тоски и сострадания. Если только дадим себе шанс снова ощутить это.
— Я чувствую это, Ана! — выкрикивает кто-то.
— Ты пробудила моё сердце, — звучит ещё один выкрик.
— Эти эмоции делают нас людьми. Они отличают нас от машин, которые мы создали. И не важно, что они говорят, становиться единым целым с машинами, это не выход.
Я вздрагиваю, потому что в этот раз под "они" она подразумевает моего отца.
Она сильно стискивает своё одеяние. — Человечество было на вершине своих возможностей, когда работало в паре со вселенной, а не тогда, когда мы начали бороться против неё! — Ана останавливается и понижает голос. — Появляются последствия, когда мы отдаляемся от природного порядка вещей и начинаем переделывать все элементы нашего человеческого естества. Мы должны осознать себя, как часть макрокосмоса, а не обманывать себя тем, что мы можем всё контролировать. Но...— она грустно покачивает головой, затем слегка улыбается, — люди не так умны, как животные.
Этот разговор довёл бы обоих моих родителей до бешенства. Они не одобряют идею того, что если мы позволим природе главенствовать, все будет прекрасно. Как говорит моя мама: Хорошо для кого? Для тараканов?
Теперь Ана становится застенчивой. В уголках её губ играет лёгкая улыбка, и она смотрит в пространство, как будто представляет другое место и время. — Знаете, когда у первых рыб образовались ноги, они не думали о себе: О, мне следовало бы отрубить их. Нет, они начали исследовать Землю.
Она начинает ходить в толпе.
— А когда у этих созданий выросли крылья, они не думали: Вау, наверное, мне следует избавиться от них. Нет, они взлетели к небесам. — Ана широко раскрывает руки и кружится. — Мы должны принимать все мельчайшие изменения, которыми природа наделяет отдельных счастливчиков, чтобы они могли дать возможность летать всем нам! — Она останавливается, но продолжает держать руки открытыми. — Потому что, друзья мои, мы стоим на краю пропасти, — она поднимается на цыпочки, — готовые броситься навстречу нашей гибели, если мы не изменим наше отношение к окружающей среде.
Теперь я абсолютно уверена, что эта женщина спятила. Рыба, обрезающая собственные ноги? Летающие люди, двигающиеся к собственной смерти? Я понятия не имею, о чём она. Для меня всё это выглядит бредом сумасшедшего. А она, на вполне серьёзно продолжает дальше. — Некоторым нашим братьям и сестрам, Тулипу, Латуку и Гардении[15] обрезали крылья. Их заперли.
По толпе проносятся возгласы протеста. Я смотрю на Безила, который не кажется удивлённым этими новостями.
— О, да, — говорит Ана. — Это правда. За что, спросите вы? — Она осматривает толпу, впитывая энергию, бушующую в комнате. — За то, что они были людьми. За то, что у них присутствовали настоящие человеческие потребности. За активность самых обычных человеческих импульсов, наличие которых было заложено в нас с рождения, и которые были искоренены из нас ради всеобщего благополучия.
В комнате наступает тишина, пока все ждут, когда она раскроет нам их преступление. Я обдумываю варианты. Проявление агрессии? Кража? Нарушение договора? Я не могу представить, чтобы кто-то с именем Гардения сделал что-нибудь столь гнусное.
13
Майоран (англ. Marjoram) — вид многолетних травянистых растений из рода Душица.
14
Spinach – шпинат (англ.)
15
Tulip, Lettuce, Gardenia — тюльпан, латук, гардения (англ.)