Страница 15 из 88
Дзержинский начал просматривать левые газеты, делать подчеркивания (поначалу было как-то стыдно марать написанное другим: отчетливо представлял, что и его рукопись могут эдак же царапать); особенно его интересовала позиция социалистов-революционеров в деле процесса над Первой думой; многие его друзья принадлежали к этой партии, – люди фанатично преданы идее; пусть ошибаются, – ставка на крестьянскую общину во время взлета машинной техники наивна, обрекает Россию на стремительное отставание от Запада, – но в главном, в том, что самодержавие должно быть сброшено, они союзники; а если так, то с ними надобно работать, как это ни трудно.
Дзержинский сидел возле окна; устроился за тем столиком, где стекло не было сплошь закрыто белым плюшем льда, – навык конспиратора; впрочем, и в детстве, в усадьбе папеньки, всегда норовил расположиться так, чтобы можно было любоваться закатами: они там были какие-то совершенно особые, зловещие, растекавшиеся сине-красным пожарищем по кронам близкого соснового леса…
Читал Дзержинский стремительно; всегда любовался тем, как работал Ленин – прямо-таки устремлялся в рукопись, писал летяще, правки делал стенографически споро, говорил быстро, атакующе, – ничего общего с профессорской вальяжностью Плеханова; патриарх русского марксизма весьма и весьма думал о том, какое впечатление оставит его появление на трибуне. Ленина не интересовала форма, он не страшился выглядеть задирой; дело, прежде всего дело, бог с ней, с формой, мы же не сановники, прилежные привычному протоколу, мы практики революции, нам пристало думать о сути, а не любоваться своей многозначительностью со стороны, пусть этим упиваются старцы из Государственного совета…
Дзержинский, видимо, просто-напросто не мог не поднять голову от эсеровской «Земли и воли» в тот именно момент, когда Герасимов вылезал из экипажа, а под руку его поддерживал филер.
Дзержинский моментально вспомнил вокзал, Азефа, садившегося в экипаж этого же человека, неумело водружавшего на нос черное пенсне, и почувствовал, как пальцы сделались ледяными и непослушными, словно у того мальчишки, что продавал на морозе газеты.
(Спустя неделю Дзержинский отправит в Варшаву, в редакцию «Червоного Штандара», заметку – без подписи:
«Фарс процесса над бывшими членами Первой Государственной думы закончился. О том, каков смысл этого фарса, я напишу позже. Сейчас хочу лишь отметить, что в день оглашения приговора ни в кулуарах, ни в канцеляриях не было видно ни одного адвоката из причастных к процессу, публики тоже нет, одни корреспонденты.
На скамье подсудимых – единственный обвиняемый, арестованный Окунев.
Секретарь торопливым однотонным голосом начинает чтение обвинительного приговора.
Все обвиняемые присуждены к трехмесячному заключению в тюрьме. Ахтямов и Дьяченко за недоказанностью обвинения оправданы.
Рамишвили постановлено не подвергать наказанию – за зачетом полутора лет, проведенных в предварительном заключении.
Опустела зала заседания. Лишь в коридоре раздавалось бряцание оружием солдат, отводивших Окунева обратно в тюрьму».)
А еще через несколько дней Дзержинский встретился с членом подпольного бюро эсеров товарищем Петром note 5.
Разговор был осторожным; обвинение в провокации, да еще такого человека, как руководитель боевой организации и член ЦК Евно Азеф, дело нешуточное.
Поэтому, постоянно ощущая сторожкую напряженность собеседника, Дзержинский задал лишь один вопрос:
– Мне бы хотелось знать: давал ли ваш ЦК санкцию на встречу с одним из руководителей охранки кому-либо из членов боевой организации партии?
– Товарищ Астроном, я могу не запрашивать ЦК: мы не вступаем ни в какие контакты с охранкой. У вас есть сведения, что кто-то из наших поддерживает связи с палачами?
– Я всегда страшусь обвинить человека попусту, – ответил Дзержинский. – Тем более если речь идет о революционере… Поэтому я ничего не отвечу вам. Но советую этот мой вопрос передать товарищам Чернову или Зензинову. Он – не случаен.
– Может быть, все-таки назовете имя подозреваемого?
– Нет, – задумчиво ответил Дзержинский. – Полагаю это преждевременным.
– Хорошо. Я передам ваш вопрос в ЦК. Но вы, видимо, знаете, что последнее время появилось много толков о провокации в нашей боевой организации… Называли даже имя товарища Ивана… Смешно… Это то же, что упрекать Николая Романова в борьбе против монархии… Явные фокусы полиции, попытка скомпрометировать лучших. Иван – создатель боевой организации, гроза сатрапов…
– Вы имеете в виду Азефа? – спросил Дзержинский и сразу же пожалел, что задал этот вопрос, – так напрягся собеседник. – Мне всегда казалось, что истинным создателем боевой организации был Гершуни… Яцек Каляев много рассказывал о нем…
– Знали Каляева?
– Он был моим другом, товарищ Петр.
– А мне он был как брат… Я смогу ответить вам через неделю, товарищ Астроном.
– Тогда это лучше сделать в Варшаве. Ваши знают, как со мной связаться, до свиданья.
Этой же ночью Дзержинский выехал в Лодзь…
Демократия девятьсот седьмого года
1
«Отношение департамента полиции на имя петербургского градоначальника за №112 Совершенно секретно В собственные руки С.
–Петербургский губернатор, сообщив (по поводу совершенной на «Лисьем Носу» казни осужденных приговором петербургского военно-окружного суда) о неудобствах приведения в исполнение смертных приговоров вне С.
–Петербурга, вместе с тем указал, что, по его мнению, наиболее подходящими местами для этой цели являются Кронверкский арсенал в Александровском парке и Холерное кладбище на Куликовом Поле, из коих первый отделен от С. -Петербургской крепости речным проливом, окружен глубокими каналами, необитаем и имеет совершенно закрытый, местами непомощенный двор, а второе закрыто для погребения с 1870 года, не снабжено никакими постройками, кроме небольшого здания, в котором живет кладбищенский сторож, обнесено высоким дощатым забором, расположено в уединенной местности вблизи тюрьмы и никем не посещается. По мнению шталмейстера Зиновьева, для приведения в исполнение смертных приговоров мог бы также служить закрытый двор с воротами на Арсенальную улицу. Вследствие сего департамент полиции имеет честь покорнейше просить Ваше превосходительство не отказать сообщить в возможно непродолжительном времени Ваше заключение по существу вышеизложенных соображений губернатора для доклада господину министру внутренних дел. И. д. директора департамента полиции За делопроизводителя Блажчук».
2
«Отношение петербургского градоначальника на имя директора департамента полиции за №8124 Совершенно секретно В. срочно Имею честь уведомить Ваше превосходительство, что приведение в исполнение смертных приговоров в пределах городской черты я признаю неудобным и небезопасным. Если может явиться опасение, что место казни в уединенной местности за пределами города не вполне ограждено от взоров любопытных, то подобное опасение тем более должно иметь значение при выборе места казни под открытым небом в пределах заселенных районов города. Место погребения должно находиться у самого места казни. Между тем ни Кронверский арсенал, ни двор нового Арсенала не могут служить для этой цели. В случаях же погребения казненных преступников на б. Холерном кладбище Куликова Поля или около другого городского кладбища, к местам этим неминуемо начнется демонстративное паломничество неблагонадежного в политическом отношении элемента, что может дать новый повод к беспорядкам в столице. Ввиду изложенного я остаюсь при мнении, что местность „Лисий Нос“, на которой уже неоднократно и без всяких осложнений приводились в исполнение смертные приговоры, представляется и впредь для этого наиболее удобным местом. Из прилагаемого же подлинного объяснения, подписанного должностными лицами, присутствовавшими при казни на „Лисьем Носу“ двадцать восьмого минувшего июня, Ваше превосходительство, благоволите усмотреть, что никаких неудобств при совершении этой казни фактически не было. Генерал-майор Вендорф. Управляющий канцелярией Никифоров».
Note5
псевдоним Арона Каца, казненного в 1909 году