Страница 1 из 5
Джо Паррино
Терпеливый охотник
Кайон избран. Приказ отдан. Охота началась.
Сверкнула молния. Внизу бушевали пожары, пожирая заводы планеты. Хальфус горел. В небесах бушевали бури, поднятые при посадке десантными кораблями.
Империя Тау пришла освободить этот мир, этот самозваный оплот марсианского жречества.
Они пришли освободить его и изгнать слепой догматизм, навязываемый далёким сердцем Империума. Выбор был прост: жить свободными в гармонии с Высшим Благом или умереть.
Люди, потерянные и ослеплённые невежеством, скованные древними и нелепыми традициями, отвергли тау’ва. Встретили выстрелами слова. Криками заглушили предложения мира. Ответили молчанием на призывы к диалогу.
Жречество Марса, как называли себя гуэ’ла, встретило тау’ва насилием, выкрикивая молитвы. Посланников тау казнили, даже не дав им сказать ни слова. Вместо ответа Империя получила назад лишь изуродованные тела. Были предъявлены обвинения в разжигании мятежа, и тау, чей разум уже был устремлён к этой цели, к этой планете, ответили на них с тяжёлым сердцем. Индустриальный мир будет приведён к покорности Империи Тау, его кузницы будут перестроены, а люди освобождены в соответствие с тау’ва.
Но Шас’врэ Фал’шиа Бас’рех Валэль думал не об этом. В его голове всё ещё звенели слова. Приказы, отданные самим шас’о без изысков и предисловий. Простые приказы.
— Охоться, — сказал ему командир. — Покажи гуэ’ла, чего стоит отвергнуть Высшее Благо.
Врэ’валэль кивнул, признавая свою роль и место в великой борьбе. Отданные им приказы были так же просты.
И теперь он шёл через развалины города людей. При виде шас’врэ команды воинов огня уважительно склоняли головы, а в глазах их сверкало что-то близкое к благоговению. Он не обращал внимания.
Шас’врэ прошёл мимо команды «Залпов», что притаились за осыпающимися кирпичными стенами здания гуэ’ла. Они прекратили стрелять из рельсовых винтовок и в знак уважения опустили орудия.
Им, своим собратьям, Врэ’валэль сказал тихие слова ободрения.
А затем он ушёл, скрылся в густом сумраке неосвещаемых городских улиц.
Таласка Йонс вглядывалась в тёмную халфусийскую ночь из недр «Несокрушимого железа», но не видела ничего сквозь дым, пламя и пепел. Даже сеносоры — ауспики «Леман Русса» мало что могли разобрать, хотя работали на пределе. Они проехали под огромной аркой в форме половины шестерни — священного для механикус символа. Она быстро сложила на груди знамение шестерёнки.
Если бы Таласка Йонс была полностью человеком, то могла бы выругаться, но она стала иной более двадцати лет назад. Механикус — да восславятся они! — удалили части её мозга и тела и заменили надёжными машинами. Поэтому Таласка Йонс лишь прошептала молитву Омниссии и благословенному духу «Несокрушимого железа».
Булькающий голос командира танка, Энри Харнольда, донёсся до неё на машинном канте. Он был подчёркнут указателями вежливости, но суть была выразительной и суровой.
— Видно что-нибудь?
— Почтенный сэр, я не вижу ничего, — ответила Таласка Йонс, дополнив сообщение решимостью и дисциплиной.
Харнольд удовлетворённо кивнул. Это был странно человеческий жест для того, кто потерял почти шестьдесят процентов плоти.
— Хорошо, — прошептал командир танка. Они были далеко в тылу, вдали от ксеносов, но осторожность никогда не бывает лишней.
Танк двинулся дальше.
Через две минуты он погиб. Первые потери. Первые жертвы.
Таласка Йонс, командир Харнольд — никто так и не понял, что их убило. Никто не увидел. Никто не услышал.
Только что они были живы, а в следующее мгновение остались лишь дымящиеся обломки.
В четырёхстах метрах справа по параллельной улице двигался Дельта-88В. Адепт Гурольф Прайс использовал сенсоры танка, пытаясь проникнуть сквозь окутавший его туман войны, загрязнений и производства. Атмосфера Хальфуса никогда не отличалась особой чистотой и стала только хуже после того, как прибыли ксеносы, а взбунтовавшиеся рабочие подожгли половину благословенных заводов.
Они как раз ехали мимо двух таких заводов — огромных и внушительных созданных по одному шаблону кирпичных зданий, на стенах которых догорали молитвенные знамёна. Ветер раздувал пламя.
Адепт Прайс выругался. Он воспользовался грубым языком, обрывками кода, мерзкими по самой сути. Это выдавало в адепте глубокое чувство тревоги, глубокое чувство эмоций и недостатка благословенной логики.
Он получил от командующего танка предупреждение, смягченное, однако, выражающими понимание символами. «Эмоциональные реакции не подобает служителям машины».
Адепт Прайс прошептал извинения и продолжил сканировать маршрут. На экране прыгали и дрожали линии показателей, складывающиеся в здания или прячущихся в переулках диких рабочих.
Прайс смотрел на экраны аугментическими глазами, которые кликали и жужжали, пока остатки его мозга сканировали рудиментарный манифольд в поисках возможных ответов. Из-за помех система работала неправильно, сигнал то появлялся, то исчезал.
А затем по манифольду пронеслось нечто. Нечто маленькое, похоже на чашу и невозможно быстрое. Его глаза не увидели данного объекта. Прайс закрепил его ярлыком и передал пакет данных командующему для просмотра.
— Что за…? — начал командир.
Но он так и не закончил вопроса.
А Прайс так и не ответил.
Плазма пронзила «Леман Русс» и разнесла Дельту–88В на части. Прайса, командующего и экипаж распылило.
«Теорема» отставала. Какая — то вздорная часть духа машины, недовольная тем, что её так скоро пробудили после рождения, отказывалась идти на полной скорости.
Реггис Кверат, офицер-ноосферик «Теоремы», пытался объяснить проблему командующем офицеру в «Гибельном клинке» батальона, Альфе-01А. Он моргнул, когда в акустических приёмниках раздались помехи.
— 88В исчез, — прошипел Трейор Гант, сенсорий «Теоремы».
— Объясни, — потребовал ответа командующий Лювер Вьятт.
— Он просто исчез, сэр, — ответил Гант, ошеломлённый недостатком знания. По танку прошла дрожь. Недостаток знания одновременно тревожил и пугал.
Кверат попытался отрешиться от разговора, отбросить непрошеные чувства. Он сфокусировался на назначенной ему благословенной задаче и вернулся к обсуждению с офицером Альфы-01А. В его ушах вновь зашипели помехи, но теперь Кверат мог поклясться, что слышал сквозь них что-то, что-то… иное.
Он как раз собирался предупредить командира и попросить разъяснений, когда танк получил два попадания по траверсу.
«Теорема» перестала существовать.
Врэ’валэль улыбнулся. Не насмешливо, не из высокомерия и даже не радуясь победе. Это было ниже достоинства того, кто посвятил себя тау’ва, ниже его достоинства. Такое поведение более подобало гуэ’ла.
Впереди кружили дроны, ища, докладывая. Но на самом деле это было лишним. Гуэ’ла не пытались скрыться.
Двое уже пали от его руки. Были уничтожены во имя Высшего Блага, повержены за его неприятие и рабскую покорность доктрине нетерпимости.
Их машины или «танки», как они назывались на скверном языке гуэ’ла, были грубыми творениями высокомерия и силы, мало отличающимися от наспех сколоченных махин бе’гел. Дребезжащие механизмы с резкими линиями и мрачной окраской, подобающей замыслам их творцов, так непохожие на чистые плавные машины касты огня, сверкающие цветами Фал’шиа и Империи Тау.
Вокруг разбегались гуэ’ла или падали на колени при виде его и его костюма. По каналу связи разносились пронзительные крики, характерные для охотящихся круутов, в то время как воины в костюмах — невидимках сдержанно и профессионально уведомляли его о ходе идущей битвы. Молчание других было заметным и совершенно правильным.