Горение. Книга 1

Дурново подумал: «В этом весь ужас. Старики пытаются подмять процесс развития под себя, под то, что им привычно, а сие — невозможно; в этом — погибель».

Он вдруг услыхал свой голос, усмехнулся, поймав себя, что подумал о Фредериксе, как о дремучем дедушке. «А самому-то шестьдесят… — Но скорый его политический ум выгородился, оправдал себя: — Он сухопутный, а я моряк, мы, флотские, до старости молоды, нам надобно постоянно хранить широту ума, ибо флот впитывает новое быстрее всех, перед техникой преклоняется, понимая ее надобность и силу».

Порою Дурново думал, что если бы государь созвал Земский Собор, а не мифическую думу, то можно было бы достичь успокоения и вывести Россию — не на словах, а на деле — в разряд воистину великих держав. Но он трезво и горестно отдавал себе отчет в том, что его коллеги по кабинету, все эти мумии, все эти Фредериксы, Игнатьевы, Икскуль фон Гильденбарды, Урусовы, Шуваловы, предложи он подобное вслух, освищут, объявят недоумком, установят опеку, сожрут и выплюнут. Пойди он с этим к революционерам, даже самым умеренным, таким, как профессор Милюков, шарахнутся, заподозрят в провокации, ославят как шпиона и черносотенца.

— Не сливки везешь, в масло не собьюсь! — крикнул Дурново кучеру, сидевшему на козлах, в окружении двух филеров. — Можно б и побыстрей!

Вернувшись от государя (был приглашен к обеду; самодержец ел, как думал — тягуче, без аппетита, с немецкой сосредоточенностью), Дурново ощутил в себе желание действовать немедленно, сейчас же, круто, смело.

«Если я не скручу — никто не скрутит, — сказал он себе, — надобно выстоять, удержать, как есть, потом можно думать, как дело исправить. Сейчас — скрутить! И без эмпирей — делом!»

Вызвал начальника Особого отдела, спросил о связях с зарубежными службами. Попросил составить справку — чем могут помочь.

— К послезавтрему подготовьте материалы, — сказал на прощанье.

— Не успеть, ваше высокопревосходительство. Берлин уламывать придется.

— Не придется, — уверенно ответил Дурново, — им своя головушка тоже, небось, не полушка.

Говоря так, он исходил из опыта не жандармского, узколобого, но государственного. Он исходил из того, что если раньше прусским, британским и австрийским службам можно было смотреть сквозь пальцы на шум в России, извлекая при этом определенную политическую и, особенно, экономическую выгоду, то ныне, когда дело оборачивалось не чем-нибудь, а социальной революцией, здесь уж шутки побоку: интернационалу обездоленных всегда противостоит крепкое, хоть и малочисленное, сообщество властвующих. И если обездоленные лишены средств, опыта, армейских соединений, полицейских навыков, то «союз сильных» до последнего своего часа сохраняет могущество, и не какое-нибудь, а государственное — ему, этому «союзу сильных», другие государства, соседние в первую очередь, в момент социальных кризисов не могут не помочь — что вместо старого будет, одному богу известно; новое — даже за границей — всегда требует соответствия, а кому интересно об этом самом неведомом «новом соответствии» думать! Лучше уж так дожить, как привычно, пусть потомки об новом думают, на то они молодые, потомки-то, — лоботрясы, ленивцы и баловни.

(Пустили б пораньше к пирогу — не лоботрясничали, только кто свой пирог отдает без понуждения?! Сыну — можно, а ведь потомков-то тысячи, и все жадно смотрят — своего хотят! )

Начальник Особого отдела доложил Дурново ответы, полученные из Берлина и Вены; англичане ограничились устной информацией; французы позволили себе сообщить сущую ерунду об анархистах-бомбовиках.

«Все верно, — подумал Дурново, листая письма, — Германия и Австрия будут помогать, потому что они — приграничные, они и тревожатся. Да и потом, у них под ногтем такая же боль сидит, как и у нас, — с поляками, например. Кайзер в Познань сколько миллионов вколотил, сколько немцев туда отселил?! Или Вена — в Краков и Львов. Они заинтересованы в нас, французы — живчики, спекулянты, черномазики — временят. Да — недолго! Стоит государя подтолкнуть, лишний раз кайзеру ручку пожмет, под фотообъективы станет, в синема покажут современный русско-прусский парад — испугается француз конкуренции, прибежит».

Пометил на календаре: «Попросить дипломатов продумать вопрос о демонстрации русско-прусского и русско-австрийского дружества».

Поднял глаза на полковника, стоявшего почтительно:

— Что, завернем гайки?

Тот не понял, подался вперед, на лице изобразил трепет.

— Успокоим, говорю, смуту? — спросил Дурново и, не дожидаясь ответа, известного ему заранее, углубился в чтение секретного письма, переданного германским МВД. Сначала было думал бегло пролистать сообщения о распрях среди польских революционеров — какие-то ППС, СДКПиЛ, язык сломишь, но вдруг заинтересовался — начал читать внимательно. «Министру Внутренних Дел Германии специального агента „Лореляй“ СООБЩЕНИЕ. Из всего, что я вижу и слышу от разных лиц, проистекает, что победоносная революция в России так же, как и достижение автономии или даже независимости польского сейма, весьма влияет на прусскую часть Польши. Я говорил с Галензевским, прежним полковником в восстании 1863 года, одним из главарей „Лиги Народовой“, о действиях, предполагаемых „Лигой Народовой“ в прусской части Польши. Галензевский ответил: — Прусская часть Польши сравнительно мало подминирована. Это относится не ко всей прусской части, не к Верхней Силезии, например, но главным образом к Познанской провинции. Однако тайная работа должна быть и там приведена в движение. Мы должны использовать продолжающееся возбужденное настроение. Если мы этого не сделаем, то прусскую Польшу захватят другие радикальные организации, вроде социал-демократических, а это для Берлина куда как страшнее, да и для нас тоже. То же самое говорят и социалисты (ППС), но они уповают на восстание поляков против немцев. В связи с этим я добыл два чрезвычайно важных сведения относительно отправки оружия и снаряжения из Парижа в Царство Польское. Один путь: по железной дороге груз доставляется до Острова. Из Острова он идет ночью на фурах в деревню Россошице, а там препровождается контрабандным путем через границу в Ивановице. Вблизи Ивановице груз скрывают в продолжении дня и ночью отправляют в Калиш, где он передается либо агентам СДКПиЛ, либо ППС. Другой, гораздо более употребительный путь, находится на севере Королевства уже не в Познанской провинции, а в Пруссии. По железной дороге посылка препровождается в Лик, оттуда, хотя дорога и идет дальше, но ею больше не пользуются, а транспорт препровождается на людях или на подводах к деревне Остроколен, за которой он идет через границу и дальше до Граева. В настоящее время в Лике находятся два члена СДКПиЛ и два члена ППС, которые препровождают грузы через границу. Настоящие имена агентов ППС следующие: Генрих Черницкий и Стефан Бобовский. Под какими именами они там живут, открыть трудно. Особенно конспиративны в этом смысле члены СДКПиЛ — я, увы, не смог узнать имен их людей, несмотря на все старания. Тот, кто для них отсылает оружие, получает письмо „до востребования“, в котором сообщается, где находится лицо, для которого нужно отправить „посылку“, и — главное — посредством каких знаков заговорщики могут признать друг друга, чтобы убедиться, что это именно то лицо, а не другое. Тому, кто выбрал тайное местопребывание, сообщается условным шрифтом, в отделе объявлений намеченной газеты (большею частью в „Нейес Виннер Тагеблад“ или „Берлинер Локальцайтунг“, так как в этих газетах отдел объявлений громаден и трудно уловить что-либо преступное), о том, когда кто прибывает с „грузами“ и где его самого можно найти». «Министру Внутренних Дел — специального агента „Лореляй“ СООБЩЕНИЕ. В большом совещании ППС принимали участие члены ЦК и гости: Рубанович — от „Трибюн Рюс“, известный анархист кн. Кропоткин, Свендер

— от финляндской революционной партии, Ханивский — от социалистов-революционеров России. Делегатом немецкой партии был Фишер. Как я Вам уже писал, между ППС и немецкой социал-демократической партией возник конфликт, ибо ППС старается отбить рабочих из-под влияния польской социал-демократии. Этот конфликт обострялся со дня на день. Бескомпромиссную позицию заняла некая Роза Люксембург, сотрудница берлинской газеты «Форвертс». Она принадлежит к социал-демократической партии Царства Польского и Литвы. Она ненавидит всей душой ППС (СДКПиЛ и ППС ведут между собой борьбу, вызванную националистическим уклоном ППС). Думаю, что в споре ППС и СДКПиЛ нам целесообразнее поддерживать ППС в силу ее очевидного национализма, с которым всегда можно найти общий язык, направив неудовольство главарей партии (Пилсудский, Йодко) в нужное русло».