Изломы первой Чеченской

Мишарин Борис Петрович

Изломы первой Чеченской

Аннотация:

Первая Чеченская война.....graph-definition>

  Борис Мишарин

   ИЗЛОМЫ

   ПЕРВОЙ

   ЧЕЧЕНСКОЙ

  Михайлов вышел покурить, присел на валявшуюся чурку, достал пачку неизменного "Бонда" и вытащил сигарету. Чиркнул зажигалкой, прикуривая, глубоко затянулся дымом. После больничного запаха свежий воздух пьянил, поднимая настроение, вливал в жилы энергию, и уже хотелось ее выплеснуть - казавшуюся застоявшейся, размять суставы и мышцы, взлететь над долиной и осмотреть горы с высоты.

  Он потянулся, напрягая мышцы, словно выдавливая излишнюю энергию, набрал в легкие воздуха и выдохнул, "уменьшаясь" до расслабленного состояния. В конце февраля солнце припекало сквозь белый халат по-летнему. Легкий ветерок иногда уносил в поле больничный запах, принося обратно свежесть горной долины. Захотелось домой, поваляться на родном поле, пожевать травинку, наблюдая за кузнечиками и бабочками, подышать родным сибирским воздухом. Мечты...

  Он посмотрел на подходящих легкораненого офицера и его товарища-танкиста.

  - Отдыхаете, доктор? - спросил танкист, присаживаясь на корточки и пододвигая раненому другу что-то вроде деревянной колоды.

  - Тихо сегодня... Солнышко. Первый раз раненых не привозят, тьфу, тьфу, тьфу, - сплюнул Михайлов и постучал по чурке. - Не сглазить бы, полдня впереди.

  Ему вдруг захотелось выговориться, два месяца шла необъявленная война в Чечне - с применением авиации, артиллерии, бронетехники, морской пехоты. Солдаты гибли тысячами, творились непонятные вещи... Понимал он, что не ответят эти офицеры на его вопросы, наверняка у них своих вопросов хоть отбавляй. Но изболевшаяся душа требовала разрядки...

  - В первые дни много танков пожгли, - начал Михайлов. - Неужели командиры не понимали, что нельзя брать Грозный танками? Не помню, в каком фильме про Великую Отечественную войну видел: командующему танковой армией предложили взять город, но он ответил, что обойдет его с флангов, отдавая славу матушке пехоте, ибо пожгут его танки на узких улочках... Не поверю в бездарность командиров, в то, что не предвидели они плачевного исхода в Грозном. Почему же так случилось?!

  Михайлов достал сигареты, предложил их офицерам и пожалел о сказанном, чувствуя, как закипает в тех злость и обида. Он знал смысл ответа и все равно ждал его...

  - Командиры знали, - с горечью ответил старший по званию. - Приказы не обсуждаются, - и замолчал, не желая бередить душу...

  Курили в тишине, часто и глубоко затягиваясь дымом, опустив голову и думая о своем. Вздыхали тяжело, не находя ответов. Раненый танкист чертил палочкой на земле незамысловатые фигурки, сглаживая неловкое молчание, стыд и обиду кадрового офицера за себя и правительство.

  - Доктор, сколько еще я здесь пробуду?- спросил раненый, ломая палочку.

  - Неделю, - ответил Михайлов.

  Танкисты встали и пошли потихоньку, унося с собой свою долю тяжкого разговора. Может, и найдут они когда ответы. Иначе жить им с этой болью, заливаясь водкой по праздникам и черствея душой от безысходности...

  Михайлов вздохнул. "Почему боевой армией командует милицейский генерал Егоров? Кто он по воинскому званию - рядовой, сержант? Как он согласовывает действия родов войск? Какая там согласованность! - Михайлов сплюнул на землю. - Сколько в госпитале раненых, получивших пули от своих!"

  Декабрь 94-го, первые дни необъявленной войны. Наши гибнут тысячами, и нет ответственных и виноватых...

  Июнь 41-го, первые дни иной войны. Тогда наши тоже гибли тысячами, и Сталин расстрелял командующего Павлова. Мог ли что-то изменить расстрел генерала, не стал ли тот козлом отпущения - это вопрос другой. Но сейчас-то?! Замалчивает правительство ситуацию, уменьшает санитарные потери в сотни раз, держит страну на голодном информационном пайке. И нет ответственных ни за что...

  Два месяца идет чеченская война, уже давно отдымили пожарища в Грозном, превращенном большей частью в руины, а в воронках и на обочинах, как и в подвалах домов, еще валяются неубранные трупы, еще идут "зачистки", обустраиваются комендатуры, то там, то тут вспыхивают дворовые бои, унося жизни, не давая расслабиться. Но днем все же доминирует мирная жизнь. С утра поджидают жители бронетранспортеры - и делятся солдаты хлебом, чаем, куревом, медикаментами, понимая незавидную жизнь местных жителей без электричества, тепла и воды в уцелевших подвалах. Мирные жители и солдаты надеются на скорое окончание войны. Одни ждут отправки домой, другие надеются восстановить некоторые дома и построить новые. Они еще не знают, что и через несколько лет здесь будут раздаваться выстрелы, греметь взрывы, будут гибнуть люди, проклиная бандитов и правительство, неспособное остановить войну...

  Михайлов заметил подъехавшую "коробочку", из БТРа осторожно вытащили раненого со жгутом на ноге. "Накаркал", - подумал он и подошел к больному. Солдат, совсем мальчишка, физически явно не тянул на свои паспортные восемнадцать. Что-то было в его лице непосредственно детское: то ли худоба молодила его, то ли черты лица отставали в мужском развитии. Светлый пушок на его подбородке еще не братался с бритвой, а русые волосы и светлые глаза придавали лицу больше нежности, чем мужской воли. Нецелованый, наверное, еще любви не познавший, а уже фронтовик с боевым ранением... Война перемешивает всех - молодых и старых, калечит, ломая судьбы. Сидеть бы ему сейчас в аудитории вуза или техникума, грызть гранит науки, вечерами ходить на танцы, волноваться от слабого пола, а не валяться на госпитальной койке. Какая же это доблесть прославленной армии - пустить необученного солдата в бой? Не "Москва ж за нами"!..

  - Заносите, - скомандовал Михайлов и пошел мыть руки.

  Натирая их щетками, пытался отогнать привязавшиеся мысли, но вместо этого вспомнил лермонтовскую "Бэлу": "...Чеченцы, хотя разбойники, голыши, зато отчаянные башки..." Социальный нарыв лопнул на Кавказе, исторически славящемся необузданным нравом и военными конфликтами. И теперь гибнут здесь простые люди - чеченцы и русские, идет борьба вер, денег и властей, замешанная на невинной крови, которую пьют зажиревшие бонзы.

  "Фу, лезет в голову всякая дрянь", - сказал про себя Михайлов и пошел в операционную. Руки привычно делали свою работу, мозг сосредоточился на ревизии раны и возможных осложнениях. Закончив, обрадовался - не лезли больше в душу страшные мысли.

  Солдату особенно тяжело на войне, когда видит он, что является пушечным мясом, товаром в чьей-то игре. Михайлов снова вышел на свежий воздух, вдохнул полной грудью: "Эх, сейчас бы домой!" Пусть в Сибири еще нет таких теплых дней, лежит снег, но разве можно променять родной дом на южное тепло?.. Собраться бы с друзьями, отметить конец своих военных дней и никуда более не уезжать в добровольно-принудительном порядке!..

  Михайлов вытащил сигареты, предложил их подошедшей операционной сестре.

  - Что, Зина, погреться вышла?- спросил он. Та кивнула, прикуривая. - Вчера мне два блока "Бонда" привезли. Говорят, в Маздоке скидывают цены бородатым военным.

  - Боятся, наверное. Бородатые спецназовцы с поля боя - злые. Ездят-то в основном на "Тюльпан", - ответила Зина.

  Михайлов помолчал, перевел разговор на шутливый тон:

  - Хорошо-то как, Зина! Был бы свободный, женился б на тебе. А ты кого-нибудь присмотрела?

  - Кого тут присмотришь? - вздохнула она. - Желторотые салажата да женатые мужики... Снимут колечки и табунятся... А ППЖ - это не по мне.

  - Слово-то какое подобрала... Ничего, скоро война кончится, найдем тебе красавца.