Год рыболова

ИЮНЬ

Июнь – месяц белых ночей. Но не этим привлекает он рыболова. Собственно говоря, ему совершенно безразлично, какого цвета ночь, – черная она, белая, синяя или… в полоску. Рыболову важно другое: ночь должна быть короткой. Именно такой, я бы сказал, специфический подход любителей рыболовов к июньским ночам гениально разгадан А. С. Пушкиным. Помните?

Чем меньше отводится времени для ночи, тем лучше. И в июне складывается просто идеальная ситуация. Можно ловить 20 – 22 часа непрерывно.

Найдутся скептики, которые возьмут эти цифры под сомнение. «Как, – скажут они, – возможно ли, чтобы нормальный человек двадцать часов подряд занимался одним и тем же: окунал удочку в воду, вынимал ее и опускал вновь? Так ведь и до чертиков нетрудно дойти!»

Но стоит ли осуждать скептиков? Подобные рассуждения всего-навсего плод их заскорузлого, изрядно вываренного во всегдашнем скепсисе ума.

Да, господа скептики, рыболов может! Может, как вы изволите невежественно выражаться, «окунать удочку в воду» целыми сутками. И получать при этом удовольствие, какое вам даже не снилось!

Вообще среди рыбаков распространено убеждение, что начинать лов нужно как можно раньше. Неизвестно, придерживается ли такого мнения сама рыба, но это уже другой вопрос. Рыболов же знает: подниматься с постели надо спозаранку.

– Когда завтра поедем?

– Думаю, не раньше шести.

– Да ты с ума сошел! Хочешь поспеть к шапочному разбору? Надо ехать самое позднее в три.

– Ну теперь-то я точно знаю, кто из нас двоих сумасшедший. Что же мы там на речке, в бирюльки будем играть?

– Какие бирюльки! Пока доедем, пока размотаем лески, оно и развиднеет. Окунь он ни свет ни заря начинает клевать!

– Не знаю, как окунь, а мы клевать будем. Носом. Дай хоть выспаться немного, злодей.

– Не дам. Выспаться можно и на работе. Так препираются друзья в канун рыбалки. И хотя оба твердо знают, что в кромешной тьме, когда хоть глаз выколи, на реке делать нечего, верх в споре одержит не второй, а первый. В два часа ночи затрещат у их кроватей будильники, а в три они уже будут трястись на пустынном шоссе в своем стареньком «Москвиче» и безбожно зевать.

Единственное, что, как говорят канцеляристы, лимитирует не в меру ретивых рыболовов, – это транспорт. Сколько пишут в газетах о неповоротливости, отсутствии оперативности в работе транспортных организаций! А воз, то бишь трамвай, автобус, троллейбус, поезд электрички, пассажирский катер, и ныне там. В том самом месте суточного ча-сового графика, которое никак не устраивает человека с удочкой. Ему подавай транспорт, движущийся непрерывно, круглые сутки. Чтобы, когда только вздумается, мог он вскочить в автобус и через час оказаться где-нибудь на Клязьме.

А пока этого нет, рыболов всячески ловчит и изворачивается. Он заводит корыстную дружбу со счастливым обладателем «Запорожца» или «Победы». Подобно змею-искусителю, крутится вокруг него так и этак, лепечет что-то о романтике рыбацкого костра, прелестях стерляжьей ухи, пока не соблазнит на одну-две поездки. Валяется в ногах у завгара или директора автобазы, умоляет его предоставить автобус «коллективу», клятвенно уверяя при этом, что поездка за десятком ершей и есть «лучший отдых в выходной день». Делает такие головокружительные комплименты молоденькой проводнице, что у той на самом деле голова идет кругом, и она соглашается пустить его в тамбур вагона поезда дальнего следования.

В июне дело обстоит совсем иначе. На свой более чем суточный подвиг рыбак отправляется сразу же после полудня. Предстоящий ночлег под открытым небом его мало беспокоит. Ведь если и прикорнет он, то только на полчаса. А из обыкновенного ватника можно соорудить великолепную постель. И будет у рыболова вполне романтический костер, настоящая уха. Не из стерлядей, конечно. Потому что аромат такой ухи можно обонять, лишь листая книгу «О здоровой и вкусной пище». Но кто сказал, что менее упоительная уха получится даже при более скромном составе действующих лиц – щучки, десятка окуней, пары подлещиков, голавля?

Неровные огненные блики торопливо бегают по лицам сгрудившихся у костра людей. Котелок уже опорожнен и вымыт, деревянные ложки и алюминиевые тарелки убраны в рюкзаки. Течет тихая, мирная беседа.

О чем? Может быть, о положении в Йемене или недавнем визите высокого заморского гостя в Советский Союз. О самых сокровенных домашних делах, про которые не скажешь из-за стола, покрытого красной скатертью или с трибуны, установленной в заводском клубе. О паршивых повадках начальства. О болезнях и врачах-неучах. Относительно не в меру зарвавшегося поэта О том, как бы следовало строить новые дома, чтобы жить в них было вольготно – и душа отдыхала.

Как жаль, что в эти минуты полного откровения дипломат занят на очередном приеме, фельетонист склонился над газетным таллером, а профессор от педагогики корпеет в ночной тиши над третьим томом монографии о семейных отношениях во Франции времен абсолютизма. Жаль, что архитектор дуется с друзьями в преферанс, директор строительного треста справляет именины супруги и даже ушедшая на пенсию стенографистка, которая обычно присутствует на конференциях и собраниях актива, видит свой третий сон. Если бы каким-то чудом они оказались у рыбацкого костра, послушали и записали все, о чем тут говорится, – какой был бы собран поучительный материал! Сколько здесь высказывается удивительно метких суждений, какие рождаются мысли!

Но чаще всего разговор ведется о только что пережитом.

– Видал, как нежно берет?

– И не говори.

– А на опарыша даже не тронула.

– Бели теперь только ручейника подавай.

– Не забыть бы завтра место привадить.

– А я проводкой побалуюсь.

Непосвященный воспримет такую беседу как тарабарщину. И в самом деле, откуда ему знать, что, говоря о нежности, рыбак имел в виду плотву, что опарыш – личинка сырной мухи, бель – любая белая рыба, проводка – ловля на свободно плывущий по течению крючок. Чтобы овладеть хотя бы азами рыболовной грамоты, надо исходить по проложен-ным берегом реки тропинкам не один десяток кило-метров и посидеть не у одного костра…

Тлеют последние брошенные в огонь сучья, робкие язычки пламени трепещут и гаснут. Становится прохладно. Упала роса, и все вокруг – поле, деревья, кустарники – покрылось сырой дымкой. Рядом в омуте тяжело всплеснула рыба.

И дремы как не бывало. Пора! Поеживаясь от утренней свежести, идут рыболовы к оставленным на берегу удочкам. Одна «донка» сработала. Рыболов вытягивает лесу и чувствует рыбу. Боже, кто бы мог подумать! На линючего рака взял сом. Собственно говоря, полукилограммовая рыбешка не заслуживает столь солидного наименования. Это соменок. Но усатый обитатель широководных волжских плесов так редок в здешних местах, что его появление на берегу с глубоко заглотанным крючком воспринимается как сенсация.

Если бы рыболовы имели собственную газету, то назавтра в ней через всю первую полосу был бы напечатан примерно такой аншлаг: «Сом меняет адрес. Гость из Волги в Клязьме. Феноменальная удача рыболова-любителя». Но поскольку великое племя людей с удочками пока не располагает собственным печатным органом, друзья поздравляют своего удачливого товарища устно. Да так горячо, будто он только что вплавь пересек Ла-Манш.

А утро все разгорается. Из-за прибрежных ив показался багряный солнечный диск. Сброшены ватники и куртки. Жарко. Реже происходят поклевки. Похоже, что даже самый последний речной лежебока успел-таки протереть глаза и плотно позавтракать.