Иное решение

Коля посмотрел на часы. Прошло двадцать три минуты. Он встал, прошелся по риге. Первым естественным желанием было побежать посмотреть, что со связистами. Но он вспомнил сарафановский приказ наладить связь во что бы то ни стало, вспомнил наган, направленный ему в голову, и между лопаток, несмотря на мороз, протекла капелька пота. Еще два связиста под угрозой расстрела были отправлены на поиск обрыва провода. Два выстрела раздались через восемнадцать минут.

Колька с тоской посмотрел на оставшихся связистов. Его душило чувство взятого на душу греха. Ведь он понимал, что, приказывая днем на открытой местности искать обрыв, он отправляет своих людей на верную гибель. Нет и не было у них шансов доползти.

Колька стал натягивать маскхалат, взял катушку, повернулся к оставшимся связистам:

– Прощайте, товарищи. Не поминайте лихом.

Ему никто не ответил.

Коля лег на живот и по-пластунски выполз из риги.

По полю была проложена довольно глубокая борозда, оставленная проползшими здесь связистами. Не поднимая головы, Колька стал вглядываться вдаль. Метрах в трехстах от него лежали без движения, уткнувшись в снег, два красноармейца. Еще дальше, шагов через сто, лежали другие двое. Колька видел черные подошвы их сапог. «Ну и ладно, – подумал он. – И пусть. По грехам мне и мука. Нечего было грех на душу брать».

Он пополз по борозде, вжимаясь всем телом в снег. «Интересно, а где меня убьют?» – продолжал он свои размышления, невольно переводя взгляд в сторону леска, в котором засела «кукушка». «Если убьют до первых двух связистов, то будет жалко, что не прожил еще несколько минут, а если после – то можно считать, что он обманул свою смерть, выкроив для себя несколько лишних мгновений.

Стоп! – В крестьянском Колькином мозгу мелькнула догадка. «Кукушка» не сорока, чтоб с ветки на ветку порхать. «Кукушка» сидит на каком-то одном дереве, где у него оборудована огневая позиция, откуда он заранее пристрелял местность.

«Ай да Коля! Ай да молодец, – похвалил он сам себя, чувствуя, что появился шанс – один из тысячи – выжить. – Представь себе, что ты „кукушка", что ты целый день сидишь на дереве, ожидая появления цели, – продолжил он свои рассуждения. – Двадцать три минуты ребята ползли, прежде чем их заметили. Вторая пара ползла восемнадцать минут. На пять минут меньше. Чем это объяснить? – И тут же вторая догадка услужливо пришла в голову. – Все правильно! „Кукушка" целыми днями сидит на дереве без движения, разглядывая в бинокль вот это унылое ровное поле. Глаз „замыливается", внимание рассеивается, поэтому первую пару „кукушка" заметил позднее второй. Убив Назарбаева и Сидорова, он встрепенулся и стал ждать вторую пару, поэтому ребята успели проползти меньше».

Почувствовав шанс на спасение, Колин мозг стал работать как сложное и дорогое счетно-решающее устройство.

«А что это означает? – спросил парень сам себя и через секунду сам себе ответил: – А это означает, что вершина сектора обстрела „кукушки" находится на линии леса и располагается где-то посередине между первой и второй убитыми парами».

Установить местонахождение снайпера – значит наполовину победить его. Только что толку в таком знании? До того леска метров четыреста. Колька не видит «кукушку», а «кукушка» пока не видит Кольку. Значит, покуда двигаться вперед не надо. А когда будет надо? Если Колька передвинется вперед, то снайпер его заметит наверняка, а сам Колька в лучшем случае успеет засечь вспышку выстрела его винтовки перед самой своей смертью. Что делать? Третья – спасительная – догадка не заставила себя ждать. «Сидит же БЕЗ ДВИЖЕНИЯ!!! – додумался Колька. – А пописать ему сходить надо? Ладно, пописать можно с дерева, а если по большому или просто ноги размять?»

Это была победа.

Морозило. Погода выдалась безветренная. Деревья стояли ровно, ветви не колыхались. Любое шевеление веток мог произвести только человек. Колька рассчитал так: «По такому снегу четыреста метров я пробегу минуты за три. Если где-то зашевелится ветка и хрустнет снег, это будет значить, что „кукушка" пошел по своим делам. Он наверняка в маскхалате поверх тулупа. Пока маскхалат снимает, пока тулуп расстегивает, пока дела свои делает, потом обратно собирается, у меня будет минут десять. Главное – не торопиться, дать „кукушке" на корточки сесть. А если я не прав, то первая же пуля – моя. И конец мученьям».

Коля застыл, мучительно, до боли в глазах, вглядываясь в ветки деревьев, стоящих на опушке, и прислушиваясь ко всем звукам, доносящимся из леса. Мороз стоял градусов тридцать. Коля месяц назад успел купить теплые кальсоны, но холод сверху и снизу проникал через фуфайку и маскхалат, пробирая до костей. «Водочки бы…» – подумалось Кольке.

Примерно через полчаса на опушке качнулась толстая ветка. Раз, другой, третий. Потом качнулась ветка пониже. У Кольки бешено заколотилось сердце: «Вот оно, пошло дело». Скоро, как и рассчитывал Колька, послышался хруст снега, будто в него уронили что-то тяжелое. «Спрыгнул. Теперь надо досчитать до двадцати, чтобы дать ему отойти от дерева». Через двадцать секунд Колька с низкого старта саженными прыжками, бросив катушку, с винтовкой наперевес поскакал через поле, местами по пояс проваливаясь в снег.

«Скорее! Скорее! Скорее!» – стучало у него в мозгу. Сердце ухало в груди от подбородка до живота и готово было выскочить наружу. Ему казалось, что он не бежит, а топчется на месте.

«Вот и опушка. Добежал. И все еще живой, – Колька с разбегу рухнул в снег и пополз на брюхе. – Вон оно, то дерево. От него в сторону леса ведет цепочка следов. Только бы не смена караула. Только бы он не ушел».

«Он» не ушел. Метрах в двадцати от дерева пролегал небольшой овражек. В этом овражке со спущенными штанами сидел щуплый паренек лет восемнадцати и – скажу мягко, не конфузьтесь – «по капле выдавливал из себя раба» прямо на снег. За этим занятием он и был застигнут бравым Колькой. Рядом с ним на ветке орешника висел тулуп, винтовка была воткнута прикладом в снег.

Услышав шум за спиной, паренек обернулся. Можно не сомневаться, что в этот момент у него процесс пошел поживее.

Коля навел на него винтовку, жестом приказывая подняться.

Непослушными руками паренек застегнул штаны и тщетно пытался попасть в рукава тулупа.

– Неси прямо так, – Колька показал винтовкой в поле. – Пошли.

Паренек выбрался из оврага, держа тулуп под мышкой.

– Винтовку не забудь, – Колька показал на винтовку.

Паренек снова спустился в овраг и, ухватив винтовку за цевье, бросил ее к Колькиным ногам.

Проходя мимо дерева, на котором «кукушка» оборудовал себе гнездо, Колька поднял взгляд и увидел красный термос, висящий между ветвей.

– Давай его сюда, – показал он финну на термос, – нечего добром разбрасываться.

Паренек юрко вскарабкался на дерево и через секунду спрыгнул с термосом. Все это время Колька держал его на прицеле.

– Пошли, что ли? – Колька показал винтовкой впереди себя.

Пока шли через поле обратно на хутор, финн что-то лопотал себе под нос. К своему удивлению, Колька сумел разобрать отдельные слова: «Русские звери, плен, теперь убьют, бедная мама…». Слова походили на родные, мордовские, на те самые, которые он всю жизнь слышал в своей деревне среди земляков, только окончания были какие-то смешные и интонация напоминала птичий клекот.

В риге, куда Колька привел пленного, бойцы встретили его как выходца с того света. Связисты не ожидали больше увидеть своего командира. Помкомвзода Грицай, здоровенный черниговский хохол, переминаясь с ноги на ногу, промямлил:

– Товарищ лейтенант, а мы вас того… Не ждали уже… сегодня.

– Грицай, мигом доложи начштаба, что я захватил пленного. А вы двое, – Колька указал на связистов, – быстро на линию, и чтоб через полчаса связь была. «Кукушек» перед нами больше нет, – он указал на пленного. – Я его спрашивал. Катушку подберете в поле. Их там целых две.

Через минуты в ригу зашел Сарафанов.

– Осипов?! Живой?! – обрадовался полковник. – Как же ты это ухитрился, я имею в виду финна?..