Утверждение жизни

– Значит, это были вы? – взволнованно прервал его Фирсов.

Капитан Михеев смотрел на листок бумаги широко раскрытыми глазами, и его смуглое, огрубевшее от ветра лицо с глубоко тянувшейся по правой щеке к подбородку складкой словно застыло. Мне показалось, может быть только показалось, что в ото мгновение летчик вдруг сразу стал старше на десять – пятнадцать лет. Видно, в одну минуту вспомнил он все пережитое, и это суровое воспоминание заслонило все окружающее, и капитан совершенно забыл о рассказе Фирсова, не слышал ритмичного постукивания колес и коротких гудков паровоза перед большой станцией. Очнувшись, после долгого молчания, он негромко заговорил:

– Да. Я. И, как видите, вы напрасно искали несуществующее мертвое те то. Я выжил в те страшные дни наперекор всему: фашистам, ветру, морозу, болевшей ране. О, как я тогда хотел, чтобы фашисты почувствовали на себе силу моих бомб и пушечных очереден, ведь я еще не до конца, свел с ними счеты. Я действительно рвался тогда к жизни!

Капитан вздохнул, словно гора свалилась с его плеч.

Глубокие, внезапно появившиеся морщины так же внезапно разгладились на его лице, и оно сразу стало моложе и добрее.

И только Таня, которая в продолжение всего рассказа сидела молча, с застывшими, немигающими глазами теперь испуганно жалась к летчику, обеими руками держа его локоть.

– Как хорошо, что все это уже было! – вырвалось у нее глухое восклицание, но руки продолжали еще крепче сжимать локоть Михеева. Казалось, девушка боялась, что и сейчас его жизни еще угрожала опасность.

– Да. Уже было, – тихо проговорил за ней летчик. – Пора бы тебе и успокоиться, птаха, – прибавил он нежно.

Девушка положила голову на его плечо и застенчиво улыбнулась:

– Нет. Когда ты говоришь об этом, я всю жизнь буду испытывать страх. J Капитан широкой твердой ладонью провел по ее волосам:

– Погоди, привыкнешь.

Словно впервые посмотрел я на своего соседа по купе, стараясь найти в его облике какие-то новые, необыкновенные черты. Но лицо летчика, оттененное цыганскими бровями, было спокойным и обычным. Он осторожно погладил руку своей спутницы и, обращаясь к нам, сказал:

– А вот она и есть та девушка, которой предназначалось письмо. Представься, Татьяна, товарищам офицерам.

– Очень я рад нашему знакомству, – обратился к Тане пехотинец, протягивая руку. – А с вами, товарищ капитан, давайте уговоримся, что свое письмо… ну, то самое, вы подарите мне в знак дружбы. Достаточно будет взглянуть на листок, чтобы в моей памяти снова воскресли леса, болота, незнакомая береза… словом, все события того дня, и я снова вспомню о вас, о человеке, который полз по снегу, зажимая рукой рану, и так горячо вери, в жизнь. Понимаете, что таким твердым, уверенным в своей поступи по жизни нужно быть не только на войне, но всегда и везде. Тогда никакие трудности не будут страшны, тогда все одолеешь.

Капитан Михеев пристально посмотрел на Фирсова и вернул ему потрепанный листок.

– Пожалуй, вы правы, – сказал он, – об этом нельзя забывать. Тем более, раз вы хотите сохранить этот документ для потомков.

Лейтенант горячо пожал ему руку. В купе наступила неожиданная тишина. Казалось, каждый погрузился в свои думы. Девушка смотрела в окно Летчик сосредоточенно сбивал пепел с гаснущей папиросы. Молчал я, молчал и Фирсов. И посторонний человек, вошедший в купе, никогда бы не мог подумать, что только что перед мысленным взором этих людей пронеслась волнующая страница пережитого.

Октябрь 1945 г.