Макаров

Война окончилась, однако русская армия и флот по-прежнему оставались в боевой готовности. Англия и Австро-Венгрия боялись усиления русского влияния на Балканах, они под разными формальными дипломатическими предлогами добились того, чтобы окончательные условия русско-турецкой войны были обсуждены на конгрессе представителей великих держав. Дипломатия дипломатией, но Англия держала у входа в Черное море свою военную эскадру, а Австро-Венгрия сосредоточивала войска у границ России. В этих условиях русский флот готовился к новым боевым действиям с «владычицей морей» – Англией. Все ожидали, что вот-вот последует разрыв дипломатических отношений между Лондоном и Петербургом. Макаров в эти тревожные дни самым серьезным образом готовился к возможной войне. Теперь «вероятный противник» был самый что ни на есть грозный, но командир «Константина» робости не испытывал. Скорее наоборот. «Пароход в настоящее время совершенно готов к выходу в море, – сообщал он Аркасу 31 января и уже загодя спешил не опоздать к военным действиям. – ...Я был бы весьма счастлив получить разрешение выйти в крейсерство, как только будет объявлен разрыв, если бы мы вступили в войну с Англией. Я твердо уверен, что при нашей теперешней опытности мы можем безнаказанно сделать нападения на суда, стоящие в проливе...» Чего другого, но оптимизма Макарову было не занимать!

Новой войны, однако, не случилось. Правительство Александра II проявило явно недостаточную твердость в сложной обстановке и пошло на уступки. В июне был созван международный конгресс в Берлине. Здесь Россия потерпела поражение. Территория независимой Болгарии была сильно урезана в сравнении с сан-стефанскими условиями, за Турцией осталась часть Армянского нагорья и т. д. Зато большие выгоды за счет турецких областей получили не сделавшие ни одного выстрела Англия и Австро-Венгрия.

После окончания войны «Константин» был определен для перевозки частей русской армии с Балкан в порты Черного моря. Этим однообразным и скучным делом Макарову пришлось заниматься долго – почти год.

Один из таких рейсов неожиданно ознаменовался весьма существенным в его судьбе событием. Однажды среди пассажиров «Константина» оказалась молодая девушка Капитолина Николаевна Якимовская, которая вместе со своей семьей возвращалась в Россию из Европы. Девушка была красива, элегантна, обладала прекрасными манерами. Тридцатилетний капитан, отнюдь не избалованный женским обществом, влюбился в нее, как говорят, с первого взгляда, влюбился пылко и самозабвенно.

Целыми днями Макаров с неуклюжей галантностью водил свою изящную спутницу по кораблю, рассказывал ей про ночные атаки, про штормы и мели, про дальние страны и моря. Рассказчик он был хороший, да и рассказывать хватало о чем. Девушка внимала ему с живым любопытством, ахала, слушая страшные истории, звонко смеялась шуткам. Внимание знаменитого героя, о ком вокруг все столько говорили, было ей очень лестно. Женским чутьем она сразу уловила, что нравится капитану, и благосклонно принимала его не очень-то ловкие ухаживания. Когда Макаров, помогая ей спуститься по трапу, чуть задерживал ее руку в своей, она не спешила ее отнять. Если он что-то говорил, она внимательно смотрела в его оживленное лицо, улыбалась:

– Как это интересно!.. Да, да, вы совершенно правы...

И Макаров совсем потерял голову. Он был влюблен, счастлив, и ему казалось, что все вокруг счастливы и все любят его. Но Макаров оставался Макаровым во всех случаях жизни; даже влюбленный, он не утратил присущей ему смелости и быстроты в решениях и поступках: когда «Константин» подходил к родному берегу, его командир уже сделал предложение Капитолине Николаевне. Оно было принято. И в тот же день вечером жених снова ушел в море. «Служба», – сказали бы одни. «Долг», – сказал бы Макаров.

Будущие супруги были людьми очень разными по воспитанию и биографии. Капитолина Николаевна выросла в родовитой, хотя и среднего достатка семье. Своей дворянской родословной очень гордилась, ревниво относилась ко всем сословным правилам и предрассудкам. Воспитывалась она в Бельгии, в иезуитском монастыре. Получила хорошее образование, но реальной жизни не знала совершенно. Все это было так несхоже с суровым жизненным опытом ее жениха!

Как бы то ни было, Макаров относился к невесте и предстоящему супружеству, по своему обыкновению, очень серьезно и преданно. Сохранилось несколько его писем той поры к Капитолине Николаевне. Они пространны, обстоятельны. В них мало интимности и нежных слов, что обычно составляет непременную принадлежность подобной эпистоляции. Впрочем, здесь следует внести некоторое уточнение: в письмах своих Макаров говорит о любви и даже довольно часто произносит это слово. Более того, говорит о любви темпераментно и страстно. Кто же предмет страсти? Очаровательная невеста? Нет. Без памяти влюбленный капитан посвящает самые пылкие, самые возвышенные строки своих жениховских посланий... кораблю, конечно!

Вот что пишет он о своей любви в одном из писем: «Без сомнения, можно ли не любить то, что любит вас, что сочувствует всякому вашему желанию? Нужно быть бесчувственным, чтобы не отвечать на любовь, – а что судно любит своего капитана, в этом не может быть никакого сомнения! Я в этом уверен, потому что чем же, как не любовью, объяснить себе эту всегдашнюю послушность и эту всегдашнюю покорность?! Я, по крайней мере, горячо люблю свой „Константин“, и мне дорого все, что на нем есть!» И далее в другом письме: «Я не в силах передать тебе, что такое для меня мой пароход! Нужно быть командиром, нужно столько же раз быть в опасности, чтобы понять всю глубину этих чувств!» И наконец, в третьем: «Работа – это моя лучшая и всегда неизменная подруга, я всегда находил в ней утешение».

В этих восторженных словах и в этих серьезных чувствах – весь Макаров той поры. И даже будущее его проглядывается: и о главной любви в жизни (корабль), и о лучшей и неизменной подруге (работе). Так оно и вышло. Но об этом далее.

Макарову пришлось пробыть в женихах довольно долго, почти полтора года. Это было даже больше, чем требовали самые строгие матримониальные обычаи. Однако его никак нельзя обвинить в промедлении или колебаниях по поводу своего решения – на Подколесина, героя гоголевской «Женитьбы», бравый капитан второго ранга совсем не был похож! Впрочем, столь же мало походил он и на романтического влюбленного, этакого прутковского барона фон Грюнвальдуса. Крепкая мужицкая практичность не оставила его даже в пору сердечной страсти.

Он писал своей невесте: «Если я теперь вернусь в Петербург, со мной будут говорить и меня будут слушать, как человека, вернувшегося с войны, но если я после „Константина“ женюсь, а потом уже приеду в Петербург, то на меня будут смотреть, как на человека, вернувшегося после voyage of pleasure [увеселительной поездки] , и никто о деле говорить не станет. Будут только приятно улыбаться и думать в душе, что „весьма натурально, у него на уме молодая жена, а не миноносные лодки...“ Наивная, конечно, „хитрость“, но уж очень „макаровская“! Главное – это дело. Долг.

А отвлекало его от брачного венца много дел. Несколько месяцев ему пришлось пересекать Черное море, перевозя войска и грузы. Он ездил в Петербург и выступал в Кронштадте перед офицерами с докладом об опыте своих минных операций. Наконец в 1878 году произошел его разрыв с адмиралом Поповым.

После войны Макаров ожидал нового назначения. Попов предложил ему весьма лестный пост: стать командиром строившейся царской яхты «Ливадия». Яхта эта была спроектирована круглой, по образцу двух уже существовавших «поповок». И тут Макаров отказался. Попов вспылил, и между ними произошел разрыв. Причины его точно не известны, но из некоторых глухих намеков самого Макарова и свидетельств современников можно сделать достоверное предположение. Минувшая война ясно показала, что эксперимент с круглыми судами был ошибочным. Убедившись в этом, Макаров не хотел компрометировать свое имя участием в заведомо неудачном предприятии. Принять такое решение было нелегко, еще тяжелее – выполнить его. Но Макаров остался тверд. Позже он заметил: «Попов был в то время в большой силе, и я благодаря моему отказу много потерял».