Нисхождение

– Да вроде могу… А куда?

– Вниз к бассейну, там Бишоп с ранеными возится, покажись ему, когда он с тяжелыми разберется.

Ривера и Хоу пошли дальше искать раненых, а Сплин поковылял на первый этаж лечиться. Сделав несколько шагов, он почувствовал боль в левом бедре с внешней стороны. Штанина заскорузла от смешанной с пылью крови, но рана, похоже, была некрупная, немного ныло и постреливало при сгибании и нагрузке правое колено – ушиб, однако, или потянул, когда сдуло взрывной волной. Левое предплечье несколькими параллельными порезами неглубоко посекло какими-то не то мелкими осколками, не то каменной крошкой. Прошел еще немного – поплыли круги в глазах. Оперся на стену, отдохнул, вернулся, нашел свой автомат, осмотрел его – тот вроде не был поврежден. Снова двинулся к лестнице, изредка опираясь на автомат, как на костыль, наблюдая повсюду картины разрушений.

В просторном холле второго этажа с колоннами было просто месиво. Вокруг повсюду валялись искромсанные, закопченные тела в потеках запекшейся крови, новая кровь набегала в лужи самотеком из открытых ран, стены и колонны были там и сям покрыты подпалинами, изрыты пулями и осколками, в воздухе стоял душный смрад гари и смерти, хоть топор вешай. Чем-то похожим пахнет на рынке в мясном отделе с парной свежатиной, кажется это окисляющееся железо, входящее в состав крови, а может, и нет. Ко всему прочему примешивались еще запахи содержимого пищеварительной системы погибших, которые уже физически не контролировали свои тела. Сплин привык воспринимать человеческую жизнь как нечто исключительное, а сейчас видел прямо противоположное – людей превращенных в грязные вонючие груды быстро загнивающего на жаре мяса в тряпочных мешках из драной одежды, своего рода мусорную свалку. Конечно, доводилось видеть чужую смерть вблизи и раньше – похороны, разные там аварии краем глаза. Но не так массово и явно, всегда сохранялся психологический барьер между собой живым и теми неживыми, какая-то детская уверенность типа «я не при делах, со мной такого случиться не может». Теперь этого барьера не стало, Сплин почувствовал себя, словно посетитель зверинца, где внезапно открылись двери клеток с хищниками и они теперь ходят рядом, оценивающе присматриваясь. Подобным же куском мертвой плоти в оболочке из бледной, посеревшей кожи, вроде животного сбитого транспортом и раскатанного по дороге, вполне мог стать и он, теперь он это знал – это касается всех без исключения. Мертвые сраму не имут – это удел тех живых, кто еще не привык. Проблевавшись, Сплин добрался до внутреннего двора с бассейном. Открывшаяся картина привела его к мысли, что ему еще очень повезло и его проблемы с самочувствием – вовсе не проблемы по сравнению с тем, что бывает.

Весь периметр бассейна был завален ранеными различной степени тяжести. Они сидели или лежали под тентом и на солнце, в шезлонгах, на полу, терзаемые каждый своей личной неповторимой гаммой мук – пулевые и осколочные ранения, травматические ампутации конечностей, контузионные поражения, ожоги. Раненые орали, стонали, бредили, истекали кровью, умирали или уже умерли. Вокруг свежего мяса, рвотных масс и прочего дерьма густо роились жирные мухи. Бойцы, продолжали подтаскивать новых раненых. Среди них были свои и гражданские, немного гарнизонных солдат, гвардейцев не было видно. Атмосфера боли и страданий ощущалась почти физически. Погибшие лежали поодаль рядами у стены – отрядные отдельно, местные отдельно, мертвых толком еще не собрали – в первую очередь искали живых раненых.

Офицеры при поддержке бойцов обрабатывали нетяжелые раны, Бишоп, стоя за притащенным откуда-то массивным столом, возился с более серьезными. В данный момент он был занят тем, что пытался вытащить через входное отверстие зажимом кусок металла из бока Дрейка, которого держали Лернер и Малой. Дрейк лежал на другом боку, метался и ревел сквозь зубы, заливая кровью из раны разрезанную камуфляжку под собой. Обходя раненых, наступая в лужи крови, Сплин подошел к столу. Его заметил Малой:

– Ебать мой лысый череп! Сам Длинный! Ты выглядишь так, как я себя чувствую. А мы уж думали тебе пиздец…

– Я тоже так думал…

– Добро пожаловать в наш дерьмовый мир обратно, – невесело поприветствовал его Лернер, кивая на окрестный вид.

– Спасибо на добром слове. Вам помочь или не мешать? – ответил Сплин.

– Блядь, вот ты дергаешься, а я ни хуя нормально ухватиться не могу! – раздраженно цыкнул на бледного от боли и кровопотери Дрейка Бишоп. – Прям как маленький, моя что ли кровь вытекает? Длинный, подержи рентгеноскоп! Вот сюда… Да не к себе, а ко мне монитором…

– Не выходит ни хуя, надо с той стороны тянуть, – после очередной неудачной попытки решительно прокомментировал он. – Так, Малой, переверни его на пузо, Длинный, держи прибор, а ты, Ленни, щас вот этими скобами края разведешь.

– Какие края? – оторопело спросил Лернер, принимая хромированные крючки, которые Бишоп достал из переносного дезинфицирующего аппарата.

– Вот эти, – сказал Бишоп, нанося и углубляя разрез, – Сильнее разводи… Так держи… Терпи, скоро уже… Щас-щас, все уже… Еще чуть-чуть… Ну вот, поздравляю, – наконец он показал деформированную автоматную пулю на кончике зажима Дрейку, затем активировал на ране его аптечку. Та зашевнлила щупами диагностеров и манипуляторов, залила раны восстанавливащим гелем, установила на их края фиксирующие клипсы-стяжки.

– Несите его в тень под балкон, – велел Бишоп. – Ну, а с тобой что, болезный мой?

Сплин коротко рассказал. Бишоп проверил Сплину реакцию зрачков на свет, спросил, сколько пальцев, помог снять броник, проверил ручным рентгеноскопом места, где болит, позвоночник, надавил, согнул-разогнул там и сям.

– Так, у тебя контузия, легкий сотряс, слепое осколочное ранение в мякоти левого бедра, небольшое крученое растяжение правого колена, здесь спереди и вот тут сзади – небольшие трещины на ребрах, смещений нет. Позвоночник цел. Гематомы, ссадины, подпалины – это болезненно, но мелочи жизни. Щас я тебя исцелю, стягивай портки, чтоб не разрезать штанины, и залазь на стол, – заключил он. Сплин улегся на спину на столе, Бишоп плеснул перекисью водорода – короста сошла грязной буроватой пеной, затем осмотрел рану на бедре через ручной рентгеноскоп, обколол кругом обезболивающей блокадой.

– А больно не будет? – с внезапной детской робостью спросил Сплин, оторвав от стола затылок и наблюдая за манипуляциями Бишопа. Свои раны – это гораздо ближе, чем все чужие вместе взятые.

– Всегда бывает больно, – меланхолично успокоил его Бишоп и оптимистично добавил:

– Да ты не боись, все страшное уже случилось, дальше будет только все лучше и лучше, вплоть до полного выздоровления…

Затем, покопавшись в ране, он сноровисто вытащил зажимом осколок:

– Аккуратненький тебе осколочек достался и раневой канал ровненький, а то намотало бы щас полбедра. Нужен на память?

– Спасибо, нет – выбрось его к хренам, – выдавил Сплин, боль тупо, но чувствительно ворочалась в ране.

– Ну, как хочешь, – Бишоп залил раневой канал восстанавливающим гелем, отводящим гной из раны, залепил бактерицидным пластырем. Затем обколол травмированное колено другой ноги регенерирующим составом, мудреное название которого Сплин тут же забыл, обработал касательное на руке выше локтя, после чего выдал заключительные рекомендации:

– Контузия со временем пройдет, остальное кого-нибудь из солдат попроси обработать или сам. На глубокие порезы, вот как эти, – он показал на предплечье левой руки, – обязательно стяжки поставь, а то кровить будет, и заразу подцепишь, как с куста. Броник лучше одень обратно – какая-никакая фиксация, ребра и ушибы поменьше болеть будут. Ну, все, свободен – у меня очередь, – он заметил Хоу и Риверу, которые тащили на двери от шкафа, как на носилках, закрепленное бинтами тело раненого бойца, видимо, у того был поврежден позвоночник.

– Сожалею парни, но, однако этот уже помер, – наметанным глазом глянув на раненого и для верности пощупав пульс, с сожалением сказал Бишоп.