Нисхождение

– Эх, старый, ну что ж ты… – закрывая Фросту глаза, произнес, тяжело вздыхая в бессильной горечи Сплин. – Как же это так вышло?

Малой все также сидел у входа на одном колене, глядя на убитого им убийцу Фроста, лежащую в расширяющейся луже крови женщину и сидящую над ней девочку. Та уже не плакала, а просто сидела на пятках, раскачиваясь взад-вперед, и тихонько подвывала, глядя перед собой, белки ее широко раскрытых глаз выделялись в полумраке.

Подскочил через другую дверь Боцман, агрессивно поводя стволом оружия:

– Че за нахуй тут у вас?

Оглядев с порога натюрморт, он сразу все понял:

– Вот, блядь! Где-то пушку раздобыл, мститель недоделанный… – он поднял вражеский автомат и скинул его в шахту грузового лифта, чтобы тот не искушал местных на подвиги, потом перевел взгляд на Сплина. – У тебя что с рукой?

– А? – рассеянно переспросил тот, глянув на намокающий от крови левый рукав выше локтя. Только сейчас он почувствовал там жжение – задело с внешней стороны по касательной, возможно рикошетом от броника или осколками пластикового магазина.

– Хуй на! Соберись быстро!

Боцман снял аптечку с остывающего Фроста, включил на ней самоочистку, затем налепил Сплину на рваную борозду раны.

– Кость цела, иначе б орал, как резаный, а не клювом тут щелкал. Побереги свою пока и боекомплект его разделите… Малой, да приди же ты в себя, наконец! Заруби себе на будущее, кто всерьез поднял боевое оружие, тот сам подписался на все сопутствующие риски и отвечает в полный рост без всяких скидок на пол, возраст и что угодно еще. Так что все ты правильно сделал, только поздновато.

Девочка оставалась сидеть в прежней позе, глядя в пространство. Боцман подошел, надавил ей куда-то на шее, вроде на сонную артерию, та отрубилась.

– Пусть в отключке побудет пару часов, для ее же пользы. Ну, хватит рефлексировать, двигаться надо, – сказал он и добавил на канале взвода. – Монах! Фрост убит, ты теперь командир отделения. И не вздумайте дальше гуманизм разводить, говорили же на инструктаже…

Он вытолкал обоих в дверь и, еще раз оглядевшись, вышел сам.

Дальше церемонились значительно меньше: если местные, находящиеся на очередном зачищаемом участке, не давали прямо понять, что сдаются, то сначала открывали огонь, а уж потом смотрели куда попали. Пока что иногда сдавались в плен только гражданские, вояки гарнизона бились насмерть. Бойцы стреляли на кашель от слезоточивого газа, пыли и дыма, на движение в попытках укрыться от гранат, на звук и вспышки выстрелов. Активно пускали слезоточивый газ, бросали для профилактики гранаты и флэшки, усеивая ими потенциально опасное пространство за дверями, поворотами коридоров или иными укрытиями перед тем, как врываться туда самим. Иногда в ход шли похожие по форме на гранаты предметы – просто проверить, а вдруг кто дернется и выдаст свою позицию. Напряжение физических и психических сил было предельным. Ситуация ближнего боя в здании менялась столь стремительно и непредсказуемо, что даже имея быструю реакцию и соответствующие навыки, можно было совершенно неожиданно угодить под раздачу с неучтенного направления – случайный отбор косил обе стороны. Бывало, кому-то везло, и в горячке в него промахивались с нескольких метров, а кто-то, наоборот, ловил пулю или осколок, едва лишь высунувшись не в тот момент. Близкие попадания вражеских выстрелов, истерзанные пулями и осколками тела чужих и своих, всеподавляющий шум разрывов гранат и картины разрушений в помещениях уже не оказывали шокирующего воздействия на психику. Сплин двигался и действовал на автопилоте, глубоко не вдумываясь в происходящее, оценивая реальность лишь с тактической точки зрения. Время от времени на задворках сознания проскакивало удивление, что он все еще жив.

Убиваемые враги не воспринимались как живые люди, скорее как что-то неодушевленно-опасное и требующее нейтрализации. Эмоциональная чувствительность была также притуплена усталостью: он основательно вымотался, еще на броске от стены до здания – мандраж ожидания и адреналиновое буйство спалили сил едва ли не больше, чем предшествующие три дня перехода. Вся камуфляжка пропиталась склизким потом, особенно под броником, подшлемник тоже был весь мокрый, мембраны наглазников очков не справлялись, на чистых участках он выливал из них соленую водицу, как из ветхой плавательной маски в детстве. Горло пересохло, фляжку где-то пробило осколками, вода вытекла. Да что фляжка, тут минимум полведра надо. Тогда, на тренировочном выходе в базовом лагере, Штырь как в воду глядел насчет осколков и рикошетов – их было немало, броники и сферы почти всем кому больше, кому меньше, но пригодились.

До широкой «парадной» лестницы, стильным полукружьем ведущей на второй этаж, добрались довольно быстро и без существенных, по сравнению с броском к зданию, потерь – сопротивление врага было ожесточенным, но очаговым, плохо организованным. С противоположной стороны подтянулись Доплер и Слэш со своими. Периодически сверху кидали ручные гранаты. Взвод затихарился по обе стороны от лестницы, за пределами поражаемой осколками зоны, или укрывшись в ближайших помещениях. Бойцы ожидали, пока в головах командиров созреет мудрый план, который позволит им не полечь гарантированно под перекрестным огнем спереди из холла и с нависающих перил второго этажа.

Две мелкие торцевые пожарные лестницы были плотно забаррикадированы, да еще и заминированы местными. Боцман и Слэш, со своей стороны, также заминировали эти проходы гранатами и флэшками, чтобы обезопаситься от неожиданного нападения оттуда. Так что для дальнейшего продвижения вариант реально оставался один. Умаялись все, но отдыхать особо было некогда, надо было действовать: противник мог перегруппироваться и контратаковать, через окна или еще как-нибудь зайти в тыл – на зачищеных площадях оставили вести наблюдение совсем немного бойцов, в основном это были относительно легко раненые, которые приглядывали за серьезно ранеными. Часть бойцов отряда, раненых во время броска не слишком тяжело, также пробрались в основное здание и прилегающие подсобные постройки, когда уже начался бой внутри, и гарнизон отвлекся от внешних подступов. Теперь они, по мере сил, помогали «держать» захваченные участки резиденции, докладывали в эфире наблюдаемую обстановку. Кстати, раненым тоже нужно было оказать помощь и чем скорее, тем больше их выживет.

Доплер подцепил в разъем очков гибкий проводок световода и осторожно высунул согнутый конец с объективом за угол. Посмотрел, убрал, покачал головой, задумался. Потом прокомментировал, обращаясь в большей степени к офицерам.

– Их больше, чем мы ожидали. Гарнизонные и еще эти хрены-телохранители… Возможно, они меня «срисовали», но не стали палить и светиться, они ждут нас. Там мешки с песком, станковый пулемет – с крыши перетащили, ящики какие-то навалены, мебель в несколько накатов, пара сборных баррикад из стальных листов с амбразурами… Первый этаж был, по сути, оставлен, они все там, на втором. Какие мысли, Боц?

– Ты у нас бугор, тебе и карты в руки, – откосил Боцман.

– Я знал, что ты так скажешь, – усмехнулся Доплер.

– Может через технический лифт? Я в кухне вроде видел. Может и еще где есть, – неуверенно предложил Сплин, у которого эпизод в кухне не шел из головы.

– Слишком очевидно, его, думаю, или пасут, или заминировали: одна граната и всем пиздец, – возразил Штырь.

– Погоди, в этом что-то есть, – задумчиво произнес Слэш, – дайте подумать… Я подумал, слушайте…

План был простой: отвлечь врагов на лестнице, а под шумок проломить взрывом насквозь потолок в каком-нибудь из зачищенных участков первого этажа. Нагородить мебели, пролезть на второй этаж через дыру и ударить с двух сторон. Сводная маневренная группа отделилась на реализацию проекта. Боцман вызвал на своем компасе голографическую схему здания и выбрал на ней периферийный участок коридора, с наименьшей вероятностью находящийся под контролем или наблюдением вражеских сил, засевших на втором этаже. В указанном месте подсадили Хоу, тот разобрал часть подвесного потолка, обнажив стык в плитах. Затем с окрестных помещений натащили мебели, чтоб по быстрому лестницу построить.