Улей

Пакито — младший брат девушки. Всего их пятеро, с нею — шесть: старшему, Рамону, двадцать два года, он служит в армии в Африке; Мариана, бедняжка, очень больная, не встает с постели, ей восемнадцать: Хулио работает учеником в типографии, ему около четырнадцати; Росите одиннадцать, а Пакито, самому маленькому, девять. Пурита вторая по старшинству, ей двадцать лет, но на вид, пожалуй, можно дать и больше.

Они сироты. Отца расстреляли, когда была вся эта заваруха, мать умерла от чахотки и истощения в 1941 году.

Хулио платят в типографии четыре песеты. Остальное, хоть кровь из носу, должна заработать Пурита, вот и шляется она по улицам весь день, а после ужина бросает якорь в номерах доньи Хесусы.

Вся семья живет в подвале на улице Тернеры. Но Пурита снимает комнату в пансионе, там ей посвободней, она может принимать приглашения по телефону. Пурита ходит навещать своих по утрам, часов в двенадцать или в час. Иногда, если не занята, и поест с ними — обед в пансионе ей оставляют, и она, если хочет, может его съесть на ужин.

Сеньор Хосе уже довольно долго держит руку у девушки за пазухой.

— Хочешь, пойдем?

— Как хочешь!

Сеньор Хосе помогает Пурите надеть легкое пальтецо.

— Только на минутку, а? Моя свояченица уже, кажется, что-то пронюхала.

— Как хочешь.

…

— Возьми, это тебе.

Сеньор Хосе кладет пять дуро в сумочку Пуриты, сумочку, окрашенную синей краской, которая немного пачкает руки.

— Бог тебя вознаградит.

У дверей квартиры парочка прощается.

— Послушай, как тебя звать?

— Меня зовут Хосе Санс Мадрид. А тебя на самом деле зовут Пурита?

— Да. К чему мне врать? Меня зовут Пурита Бартоломе Алонсо.

Оба секунду смотрят на стойку для зонтиков.

— Ладно, я пошел.

— До свидания, Пепе. Ты поцелуешь меня?

— Ну конечно.

— Слушай, когда что-нибудь выяснится насчет Пакито, ты мне позвонишь?

— Да, не беспокойся. Позвоню по этому телефону.

Донья Матильда громко зовет своих постояльцев:

— Дон Теси! Дон Вентура! Ужинать!

Когда дон Тесифонте входит в столовую, она говорит:

— Назавтра я велела приготовить печенку, посмотрим, как она вам покажется.

Капитан даже не глядит на нее, он думает о другом: «Да, возможно, парень прав. Будешь сидеть сиднем как дурак, ничего не успеешь, это правда».

У доньи Монсеррат украли сумочку в церкви Хранения. Какое безобразие! Теперь даже в церквах воры шныряют! Было в сумочке всего три песеты с мелочью, но сама-то сумочка еще совсем неплохая, совсем приличный вид имеет.

Служба шла к концу, уже запели «Tantum ergo» [25] — молитву, которую этот нечестивец Хосе-Мария, племянник доньи Монсеррат, поет на мотив немецкого гимна, — на скамьях сидели лишь несколько женщин, которые задержались подольше и молились каждая про себя.

Донья Монсеррат стала размышлять над прочитанным текстом: «Сей четверг приносит душе аромат лилий и сладостный привкус слез истинного сокрушения. По невинности он был ангел, а в покаяниях соперничал с умерщвлявшим плоть в Фиваиде…»

Тут донья Монсеррат чуть обернула голову, а сумочки-то уж нет.

Сперва донья Монсеррат даже не сообразила, что случилось, — мысли ее были еще полны всяких превращений, явлений и исчезновений.

Придя домой, Хулита снова вытаскивает и прячет свою тетрадь, а затем, как и постояльцы доньи Матильды, садится ужинать.

Мать ласково щиплет ее за щеку.

— Ты что, плакала? Глаза как будто покраснели.

Хулита делает гримаску.

— Нет, мама, я просто долго думала. Донья Виси с лукавым видом улыбается.

— О нем?

— Да.

Обе женщины берутся за руки.

— Послушай, как его зовут?

— Вентура.

— Ах ты, проказница! Потому ты окрестила китайчонка Вентурой?

Девушка прикрывает глаза. — Да.

— Стало быть, ты с ним знакома уже порядочно?

— Да, мы встречаемся уже месяца полтора или два.

Мать старается принять строгий вид.

— Как же это ты мне ничего не сказала?

— А зачем было тебе говорить, пока он не объяснился?

— И это верно. Ах, я глупая! Ты очень правильно поступила, дочка, никогда не надо говорить, пока дело не выяснится окончательно. Нам, женщинам, надо уметь хранить тайну.

У Хулиты пробегает по ногам судорога, в груди она ощущает легкий жар.

— Да, мама, хорошенько хранить!

Донья Виси снова улыбается и спрашивает:

— Слушай, а чем он занимается?

— Изучает нотариальное дело.

— Если бы он получил хорошее место!

— Посмотрим, мама, как ему повезет. Я дала обет поставить две свечки, если он получит работу в перворазрядной конторе, и одну — если всего лишь во второразрядной.

— Очень разумно, дочь моя, на Бога надейся, а сам не плошай. Я тоже даю такой обет. Слушай, а как его фамилия?

— Агуадо.

— Неплохо звучит — Вентура Агуадо.

Донья Виси взволнованно хихикает.

— Ой доченька, что мне померещилось! Хулита Моисес де Агуадо — ты понимаешь?

Девушка смотрит в пространство

— Да, мама, да.

Вдруг испугавшись, как бы все это не оказалось сном, который сейчас разлетится вдребезги, как электрическая лампочка, мать начинает торопливо мечтать вслух, подобно пресловутой молочнице:

— А первого твоего ребеночка, если это будет мальчик, мы назовем Роке, как дедушку, — Роке Агуадо Моисес. Какое счастье! Ах, если бы об этом знал твой отец! Какая радость!

Хулита уже перешла рубеж, она уже на другом берегу, она уже говорит о самой себе, как о ком-то постороннем, для нее уже ничто не имеет значения, кроме спокойствия матери.

— А если девочка, я назову ее твоим именем, мама. Виситасьон Агуадо Моисее — тоже звучит очень приятно.

— Спасибо, дочка, большое спасибо, ты меня прямо растрогала. Но давай будем просить Бога, чтобы был мальчик, в семье всегда так нужен мужчина.

У девушки снова задрожали ноги.

— Да, мама, очень нужен.

Сложа руки на животе, мать продолжает:

— Ты смотри, может быть, Бог ниспошлет ему призвание!

— Может быть!

Донья Виси возводит очи горе. На беленом потолке комнаты пятна сырости.

— Мечта всей моей жизни — сын-священнослужитель!

[25]

Столько же (лат.).