Страница 61 из 116
В губернаторствах все руководящие посты в центральном аппарате, а также все должности префектов и преторов были доверены только уроженцам Старого королевства. Все префекты были главным образом военными.
В целях обеспечения своим аннексионистским акциям международного признания, МИД Румынии разослал правительствам ряда стран уведомление «о восстановлении румынского суверенитета» над Бессарабией и Северной Буковиной. Особый восторг вызвал у правящей верхушки ответ госдепартамента США. На одном из заседаний правительства М. Антонеску объявил: «Что касается Бессарабии и Буковины, могу сообщить, что их возвращение и аннексия признаны даже Соединенными Штатами»209.
Что же касается Транснистрии, то правители Румынии не собирались довольствоваться ролью только «администраторов». Они надеялись со временем аннексировать и эту территорию, включив ее в состав своего государства. 16 декабря 1941 года на заседании правительства губернатор Транснистрии Алексяну, обращаясь к Й. Антонеску, заявил: «Мы, господин маршал, работаем там с мыслью, что владеем этой областью твердо и окончательно». Предупреждая членов правительства, что «никакого политического заявления в отношении Транснистрии сделать сейчас не может», Й. Антонеску вместе с тем сказал: «Действуйте там так, будто власть Румынии установилась на этой территории на два миллиона лет». Восторженный губернатор произнес: «Именно это я хотел услышать от Вас»210.
Еще более определенно высказался кондукэтор о своих аннексионистских планах на заседании правительства 26 февраля 1942 года: «Не секрет, что я не склонен упустить из рук то, что приобрел, – заявил он. – Транснистрия станет румынской территорией, мы ее сделаем румынской и выселим оттуда все чуженациональное население. Во имя осуществления этой цели я готов вынести на своих плечах все тяжести…»211 Эта линия главы государства получила одобрение присутствующих членов правительства. В напыщенном тоне кондукэтор заверил: «Нет такой силы, которая могла бы нам помешать!»212
Что же мешало румынским официальным кругам открыто афишировать свои аннексионистские планы в отношении советской территории между Днестром и Бугом? Излагая эти причины на заседании правительства 23 января 1942 года, М. Антонеску говорил о нецелесообразности в данный момент менять «юридический статус Транснистрии» или же предпринимать какие-либо шаги, которые могли бы быть интерпретированы как стремление осуществить «территориальный суверенитет» Румынии над этой областью, во-первых, потому, что сами немцы сохраняют пока статус «военной оккупации» и официально еще не объявили о включении какой-либо части советской территории в состав рейха. Во-вторых, как заявил М. Антонеску, «пока неизвестно, что станет с Россией, очень трудно знать, как далеко простирается Транснистрия». Иными словами, он боялся, как бы не прогадать, заранее установив границы этой области. Однако правительство Румынии открыто не заявляло о своих намерениях в отношении Транснистрии больше всего из-за боязни того, как бы аннексия этой советской территории не рассматривалась в качестве компенсации Румынии за Северную Трансильванию. «Совершенно ясно, господа, – говорил М. Антонеску, – что Венгрия будет настаивать на этой мысли о компенсации; я же не хочу дойти до того (в случае если политические обстоятельства в один день, возможно, приведут к тому, что румынский народ станет господствовать на Черном море), чтобы мы потеряли нашу колыбель, ибо великие творцы мира уже будут проникнуты венгерской пропагандой, которая утверждает: венгры задыхаются, им негде жить, в то время как румыны имеют богатства Украины и могут владеть берегами Босфора, ибо являются черноморской державой; и все же они упрямо добиваются каких-то уездов, которыми они когда-то владели»213.
Одобряя эту линию своего руководства, члены правительства требовали вместе с тем усилить пропаганду «прав» королевской Румынии на территорию Транснистрии. «Вы совершенно правы, – заявил И. Петрович, обращаясь к М. Антонеску, – но следует вести пропаганду, ибо очень много румын спрашивают, что мы ищем в Одессе… Сейчас, когда у нас имеется возможность экспансии, ее нужно осуществлять. Это признак жизненности»214.
Новый поток литературы о «правах» фашистской Румынии на восточные территории заполнил книжный рынок. К выполнению правительственного задания были подключены профессора, академики. Профессор Э. Диаконеску в своем труде, озаглавленном «Восточные румыны. Транснистрия», сетовал по поводу того, что неверно проводилось «воспитание румынского народа», которому внушали, что граница Румынии должна быть всего лишь на Днестре. Румынские поселения, доказывает ясский профессор, простираются далеко на Востоке, и поскольку румыны «представляют здесь историческую перманентность по отношению к кочевым племенам варваров», они вправе включить эту территорию в состав Румынии. Создание «Великой Румынии» – «единой, сильной, хорошо подготовленной, проникнутой наступательным духом» – якобы нужно для «спокойствия Европы».
В саму Транснистрию посылались докладчики с лекциями на темы: «Откуда происходят и кто такие заднестровцы»; «Наше заднестровское происхождение, историческая и цивилизаторская роль Румынии»; «Древность румын в Транснистрии по сравнению с другими проживающими там народами» и др.215 Они должны были убедить местных жителей в их многовековой принадлежности к румынскому государству.
Активную деятельность по подготовке «присоединения» Транснистрии к румынскому королевству развернули местные националисты: Смокина, Зафтур, Булат, Ильин, Думитрашку и др. 15 декабря 1941 года они учредили в Тирасполе так называемый «Национальный совет заднестровских румын», цель которого состояла в том, чтобы «сотрудничать с административными органами в деле подготовки присоединения к родине-матери»216. Но так как по указанным политическим причинам правительство Румынии решило временно не выставлять официально свои аннексионистские требования в отношении Транснистрии, то и миссия этого «Совета» не афишировалась. Было решено замаскировать его деятельность под вывеской «Молдавского научного института», созданного осенью 1941 года в Тирасполе.
Поддерживая у румынских союзников иллюзии о «Великой Румынии», Гитлер вместе с тем не собирался делить захваченное со своими младшими партнерами. Излагая свои планы «освоения» оккупированных советских территорий, он прямо заявил на совещании 16 июля 1941 года в узком кругу своих приближенных: «Теперь является важным, чтобы мы не раскрывали своих целеустановок перед всем миром… Поэтому мы пока будем действовать так, как если бы мы осуществляли мандат. Но нам самим при этом должно быть совершенно ясно, что мы из этих областей никогда уже не уйдем». Касаясь далее отношений с Румынией, Гитлер сказал: «В настоящее время наши взаимоотношения с Румынией хороши, но никто не знает, как эти отношения сложатся в будущем. С этим нам нужно считаться, и соответственно этому мы должны устроить свои границы. Не следует ставить себя в зависимость от благожелательства третьих государств. Исходя из этого, мы должны строить наши отношения с Румынией»217. В рамках данных указаний своего фюрера и действовали гитлеровцы во взаимоотношениях с румынским «союзником».
В первые же недели войны закулисная возня завязалась вокруг Буковины. 20 августа 1941 года губернатор Буковины доносил в Бухарест об усиливающихся разговорах, исходящих от официальных представителей немецких властей, в частности от генерального секретаря дистрикта «Галиция», а также немецких офицеров, что этот дистрикт, как бывшее австрийское владение, вместе с Буковиной и Трансильванией, также входивших в свое время в состав австрийской империи, будут включены со временем в состав рейха и что в этом плане «публично проводится большая пропаганда»218. О планах гитлеровцев в отношении Буковины в Бухаресте было известно еще в начале Второй мировой войны. Армейская контрразведка уже тогда докладывала, что немецкие туристы, приезжавшие на Буковину в большом количестве, поют песню о «стране буков», в которой говорится, что «Буковина связана с Германией своей культурой, верой и обычаями населения»219.