Страница 55 из 116
Сильно сказывалось на моральном состоянии румынских солдат тяжелое положение их семей в тылу. Известия об этом доходили до солдат, несмотря на преграды, устанавливаемые военной цензурой. В письме от 13 ноября 1941 года, адресованном солдату Гиля, жена просила: «Приезжай домой, отец больной, не двигается, некому пахать. Попроси отпуск, иначе мы погибнем, умрем от голода, некому было провести сев». Жена солдата Теодору в письме от 11 января 1942 года писала: «Ты оставил меня и семерых детей, чтобы умереть от холода и голода. Мы очень страдаем и глубоко несчастны»122. В письмах родные и близкие рассказывали о конфискации властями зерна и продовольствия, реквизиции лошадей и т. д. Все это усиливало у солдат антивоенные настроения.
Прямым следствием указанных фактов явился рост дезертирства из румынской армии. В 4-й горнострелковой бригаде за 2—3 месяца из каждого батальона сбежало примерно по 60 человек123. Бывали случаи, когда отдельные румынские солдаты или небольшие группы переходили линию фронта и сдавались в плен124. О фактах перехода румынских солдат на сторону Красной Армии сообщали и политорганы Юго-Западного фронта125.
Обеспокоенные таким положением дел, румынские офицеры запугивали солдат небылицами о «русском плене», старались внушить им, что их будут расстреливать. Как рассказывали военнопленные, солдаты еще находились под влиянием этой пропаганды и боялись переходить на сторону советских войск. В связи с этим политорганы Красной Армии выпустили ряд листовок, обращенных к румынским солдатам, в которых говорилось, что «советское командование обеспечивает всем, кто перейдет на сторону Красной Армии, жизнь, хорошее обращение и возвращение на родину после войны»126.
В тылу, как и на фронте, тяготы войны давали о себе знать все больше и больше. Материальное положение румын, и без того тяжелое, за 7—8 месяцев военных действий еще больше ухудшилось. «Население с малыми доходами (служащие, пенсионеры, рабочие) и беднота. – читаем в обзоре Генеральной дирекции о внутреннем положении за январь 1942 года, – недовольны, озабочены и явно обеспокоены из-за дороговизны, отсутствия товаров первой необходимости, роста спекуляции. Чтобы получить хлебный паек, с трех часов ночи создаются очереди у пекарен, и многим не удается его получить (Сучава). То же самое имеет место и у дровяных складов, и у лавок по продаже керосина»127. Полиция г. Сучава доносила, что в очередях за хлебом «раздаются протесты, возникают драки, в конечном счете большинство людей уходит без ничего». В то же время, сказано далее в этом документе, «из-за отсутствия рабочих рук и транспортных средств большие засеянные площади остались неубранными»128. В стране, отдававшей Германии миллионы тонн нефти, леса, продовольствия, народ испытывал голод и холод.
В начале 1942 года правительство Антонеску объявило о снижении норм потребления хлеба для жителей городов и о реквизиции всех зерновых у крестьян. На личное потребление оставлялось по 40 кг зерна на ребенка и до 80 кг – на взрослого. Это вызвало сильное недовольство на селе. Крестьяне были обречены на полуголодное существование, лишены возможности держать скот и птицу. Катастрофическое положение создалось в горных районах и в уездах, где отмечался неурожай. Дорохойская полиция сообщала, что сельскохозяйственные работы не выполняются, ибо многие крестьяне «не имеют что кушать, ходят по улицам города, попрошайничают и плачут от голода…». Некоторые, сказано далее, «три дня ничего не ели». Полицейские чины просили вышестоящее начальство принять меры, «ибо брожение среди населения с каждым днем нарастает»129.
На многих промышленных предприятиях, испытывавших трудности в снабжении сырьем, руководство переводило сотрудников на трехдневную рабочую неделю, соответственно урезывая им зарплату («Дымбовица», «Индустрия текстилэ ромынэ» и др.), многих вообще оставляли без работы («Оланда-текстилэ», «Виктория», «Герман и Моссер» и др.) и средств к существованию, взимали большие проценты за ссуды, полученные в кассах предприятия («Кредитул Миньер»), не выплачивали за сверхурочные работы, задерживали выплату зарплаты, по завышенным ценам отпускали через лавки предприятия промышленные товары («Астра ромынэ»), кое-где не выдавали даже хлебные пайки («Трикотание») и т. д.130
Полицейские власти вынуждены были признать, что одной из главных причин недовольства населения является «присутствие немецких войск»131. Расчеты правящих кругов фашистской Румынии на то, что приобретение с помощью гитлеровских войск советских территорий вызовет в народе признательность к рейху и его армии, не сбылись. Газетная шумиха о немецко-румынском «братстве по оружию», «боевом содружестве», пышные взаимные награждения не могли заслонить усиливавшуюся неприязнь румынского народа к гитлеровцам. «В связи с многочисленными случаями столкновений между немецкими и румынскими военнослужащими, а также с гражданским населением… – сказано в циркуляре Генеральной дирекции полиции Румынии от 25 октября 1941 года, направленном местным полицейским органам, – и в целях их предупреждения министерство внутренних дел предлагает, чтобы румынские военно-полицейские патрули при осуществлении ими контроля сопровождались немецкими…»'32
Гитлеровцы стремились приписать распространение антинемецких настроений «враждебной» пропаганде и требовали от румынских властей принятия мер. Некий Аугуст Гюнтер, который занимался в Румынии выяснением морального состояния возвратившихся с фронта румынских солдат, жаловался в начале декабря 1941 года сигуранце, что «враждебная» пропаганда, которая проводится не только среди демобилизованных солдат, но и среди «рабочих и служащих на вокзалах, в холлах гостиниц, на рынках и в магазинах», внушает народу, что немцы «присваивают себе продовольствие и являются виновниками голода среди бедного населения»133. Дело, конечно, было не только во «враждебной» пропаганде, о которой сообщал гитлеровский эмиссар, а и в той действительно грабительской политике, которую проводила Германия в «союзной» стране.
Очередной «конфиденциальный» протокол о взаимных поставках, подписанный 17 января 1942 года в Берлине сопредседателями смешанной германо-румынской правительственной комиссии К. Клодиусом и А. Рэзмерицэ, указывал на то, что гитлеровцы и после ноябрьского визита М. Антонеску в Берлин не собирались ослабить давление на своего союзника. «Румынское правительство, – читаем в подписанном протоколе, – сделает все возможное, чтобы в будущем, как и в прошлом, максимально увеличить экспорт нефти в интересах совместного ведения войны», притом, как сказано далее в протоколе, в первую очередь, за счет «сокращения внутреннего потребления»134. Как явствует из приложенного к договору письма Рэзмерицэ Клодиусу, «для удовлетворения возрастающих в последнее время потребностей в нефти для совместного ведения войны румынское правительство согласилось на растущую неэкономичную эксплуатацию источников нефти»135.
В то время как, по признанию самого Й. Антонеску, «народ в Бухаресте начинает умирать от голода»136, протоколом была предусмотрена отправка в Германию до 30 сентября 1942 года 200 тыс. т пшеницы, 300 тыс. т кукурузы, 90 тыс. голов разного скота, 45 тыс. т гороха и многое, многое другое. Немцы потребовали предоставить Германии все «излишки» урожая масличных культур, полученного не только в Румынии, но и на оккупированной ею советской территории. Взамен всего этого Румынии было обещано главным образом вооружение. Правительство Антонеску обязалось до 31 марта выделить 3 млрд. леев для «текущих нужд немецкой армии в Румынии» и «в кратчайший срок» – еще 7,1 млрд. леев «для других потребностей германской армии в Румынии»137.
В самой Румынии гитлеровцы хозяйничали как у себя дома, прибирая к рукам все богатства страны. При попустительстве правительства Антонеску все ключевые позиции румынской экономики заняли немцы. На положении государства в государстве находилось немецкое меньшинство в Румынии. «Они (т. е. румынские немцы. – И.Л.), – писали чиновники сигуранцы, – считают себя превыше румынского населения…»138 Военные формирования из молодежи немецкого меньшинства маршировали в гитлеровской форме по улицам Брашова и других румынских городов. Все это не могло не задевать самолюбия румын.