Комната

"Один, безвестен, нелюбим,

Я умер" бросилась в глаза

У изголовья на стене.

Кто это был? Карандаша

Не дал ответа жирный след.

Я днем прислугу опросил

И морякам вопрос задал,

Ночного клерка я спросил

И пьяницу - никто не знал.

Возможно, что, включая свет,

Он видел в рамке на стене

Картину: клякс кричащих след

Пейзаж абстрактный в сентябре.

Стиль а-ля Черчилль. Чехарда

Мазков явила наконец

Колонну кленов в два ряда

От Glen Lake до Restricted Rest.

Возможно, мой несвязен стих.

Поэта смерть, в конце концов,

Вопрос лишь техники, земных

Простых вещей, как песнь без слов.

И номер, мрачен, нелюдим,

Подвел безжалостный итог:

Пусть неизвестен, нелюбим,

Но никогда не одинок.

Перевод Игоря Захарова

Комната

На полдороге к небесам,

в отеле номер снял поэт,

два телефона было там

звонить на тот и этот свет.

Там шкаф стоял, как книжный том,

собой два кресла разлучив.

В окне, подсвеченном дождем,

рекламы шрам кровоточил.

Казалось, комната следит

за мной, припудрясь пылью дней,

и сохранять обычный вид

ей с каждым часом все трудней.

Ночную улицу разъял

автомобиль на тень и свет,

и по обоям пробежал

стального отблеска скелет.

Уже обжившись, поутру

включил я лампу в темноте,

вдруг надпись на стене: "Умру

в забвении и пустоте".

Кто пересек обойный шов

бог знает сколько лет назад

она, за чьим карандашом

не поспевал безумный взгляд?

Иль он - с залысиной толстяк?

К портье и горничным потом

я приставал и так и сяк

с расспросами. Не знал никто.

Не удалось дознаться мне:

Кто в горький миг увидеть мог

Пятно картины на стене

Под выключателя щелчок?

Увидеть красной краски всплеск,

изображавшей листопад

в кленовой рощице - бурлеск

деревьев, выстроенных в ряд.

Но всякий стих суть жизни срез,

частица жалкая ее.

Поэтики не станет средств,

чтоб заглянуть в небытие.

И комната вдруг раздалась

грудною клеткою, и с тем

стук сердца медленно угас

в забвенье, но не в пустоте.

Перевод Максима Калинина

Комната

В том номере, что умирая,

В отеле на ночь снял поэт,

Был справочник по кущам рая.

И телефонный был завет.

Там были зеркало и койка,

И стул, и коврик на полу,

И дождь в окне, гасивший стойко

Неон кровавый на углу.

Не страх, не слезы - тут смешалось

Безличье с обреченной мглой,

И помесь эта притворялась

Обычной комнатой жилой.

Когда же свет автомобилей

Отпарывал от ночи клок,

По стенам призраки скользили

И уезжали в потолок.

И я там был, и эту строчку

Прочел в неоновой крови:

"Я умираю в одиночку,

В безвестности и без любви",

карандашом у изголовья.

Цитата? Нет. Но кто и как?

Девица слабого здоровья

Или лысеющий толстяк?

Спросил я черную прислугу

И капитана-моряка,

Спросил портье, спросил пьянчугу

Никто не знал наверняка.

Быть может, свет включивши с ходу,

Он на картину бросил взгляд

И проклял рыжие разводы

Под именем "Осенний сад":

Там клены так шагали в ногу,

Как будто Черчилль их призвал

К войскам английским на подмогу,

Брать крепость или перевал.

Быть может, мой рассказ туманен,

Но смерть поэта - только шанс

Еще блеснуть в анжамбемане

И лихо выйти на каданс.

В пустой же клетке, где кровавый

Меж ребрами сочится свет,

Ждет сердце, без любви и славы

И все ж не в одиночку, нет.

Перевод Марины Бородицкой

Гостиница

В углу, где умирал поэт,

В мотельном номере пустом

Лежали новенький Завет

И телефонный ветхий Том.

Там были зеркало и стул,

Кровать и низкое окно,

В котором мокрый ветер дул

И рдело вывески пятно.

Казалось, не гремел замок

И ангел в небе не рыдал;

Но некий чуждый холодок

Уже по комнате витал.

Когда в нее сквозь жалюзи

Врывался фар скользящий свет,

Она вращалась на оси,

Как встрепенувшийся скелет.

...Был тот же ключ вручен и мне;

Я лег, включил ночник - и вдруг

Заметил надпись на стене:

"Ночь, смерть - и ни души вокруг..."

Тупым карандашом впотьмах

Кто, сгинув, расписался так

Гордячка в треснувших очках

Или лысеющий толстяк?

Никто не знал - ни клерк, ни босс,

Ни в холле девушка с ведром,

Кому ни задавал вопрос

Никто не помнил ни о чем.

...Должно быть, он воскликнул: "Черт!"

Когда, на ощупь свет включив,

Увидел этот натюрморт,

Похожий на внезапный взрыв,

Не то горящий жаром клен,

Не то пурпурных астр,

Что должен после похорон

Украсить бледный алебастр...

А впрочем, домыслы не в счет.

И что такое смерть певца?

Мелодии последний взлет

И замиранье бубенца.

Пусть вновь промчится грузовик

И озарится потолок,

Но ты, поэт, и в этот миг

Отвержен, но -не одинок.

Перевод Григория Кружкова

On translating "Eugene Onegin"

1

What is translation? On a platter

A poet's pale and glaring head,

A parrot's screech, a monkey's chatter,

And profanation of the dead.

The parasits you were so hard on

Are pardoned if I have your pardon,

O, Pushkin, for my stratagem:

I travelled down your secret stem,

And reached the root, and fed upon it;

Then, in a language newly learned,

I grew another stalk and turned

Your stanza patterned on a so

Into my honest roadside prose

All thorn, but cousin to your rose.

2

Reflected words can only shiver

Like elongated lights that twist

In the black mirror of a river

Between the city and the mist.

Elusive Pushkin! Persevering,

I still pick up Tatiana's earring,

Still travel with your sullen rake.

I find another man's mistake,

I analyze alliterations

That grace your feasts and haunt the great

Fourth stanza of your Canto Eight.

This is my task - a poet's patience

And scholiastic passion blent:

Dove-droppings on your monument.

1955

К переводу "Евгения Онегина"

1

Что перевод? Прикрытый крышкой

Блистательный поэта бред,

Крик попугая, треп мартышки

И грубо попранный секрет.

О Пушкин, строгость к паразитам

Прибереги, - из них маститый

Путь непростительный нашел;

Таинственный исползав ствол,

Достиг я корня, напитался;

Язык твой зная назубок,

Взрастил затем я свой росток,

Который рос и превращался

В соцветие тернистых проз

Сестер твоих сонетов-роз.

2

Слова дрожат лишь, отражаясь,

Как городские огоньки,

Что пляшут, прячась и являясь,

На черном зеркале реки.

Поэт! Твой спутник неустанный,

Ношусь я все с серьгой Татьяны,

И все со мною твой чудак.

Ищу коллег неверный шаг

И нахожусь в плену созвучий,

Что так украсили собой

Четвертый стих главы осьмой.

Перевод Михаила Блюмина

В сети Интернет: Литературная страница Михаила Блюмина

http://www.geocities.com/SoHo/Atrium/5307

На перевод "Евгения Онегина"

1

Что перевод? Лишь бормотанье

Мартышки, попугая крик,

Поэта черепа мерцанье

И оскверненный смерти лик.

Кого клеймил ты униженьем,

Уж прощены. Прошу прощенья,

О Пушкин, хитростью лишь я