Страница 74 из 80
Чтобы лишний раз не мучить больного поездками взад-вперед, он был оставлен в госпитале Вишневского.
Утром следующего дня Каныш Имантаевич позвонил в гостиницу:
— Меиз, вызови машину из гаража Верховного Совета и увези меня скорее отсюда. Всю ночь глаз не сомкнул, давление поднялось.
Вернувшись в свой номер, он немедленно заказал билет на поезд.
В Алма-Ату приехали второго мая. Родственники, близкие друзья, которые все-таки узнали о неожиданной болезни президента, большой группой приехали встречать его на вокзал. А состояние академика тем временем улучшилось. Дорогой давление упало до нормы. Чем ближе подъезжали к дому, тем заметней настроение его повышалось.
Встречавшие, увидев по-прежнему веселого и жизнерадостного Каныша Имантаевича, терялись в догадках. Всей гурьбой проводили его до дома.
II
В тот год Академия наук СССР приняла постановление о проведении 12 — 17 мая в Алма-Ате XI сессии Всесоюзной геохронологической комиссии. Руководить ее работой было поручено Канышу Имантаевичу как члену Президиума союзной академии.
Объясни он свое состояние, его немедленно освободили бы от новой обязанности. Но академик и не думал делать этого. О его болезни пока не знал никто из официальных лиц ни в Алма-Ате, ни в Москве. Таково было желание самого президента — не хотел будоражить людей. Поскольку на последнем консилиуме приняли решение начать сеансы радиоактивного облучения, договорились проводить лечение в местном онкологическом институте. Но ложиться в больницу Сатпаев не стал. Условились, что он будет приезжать на процедуры. В семье никто не знал обо всем этом, кроме Ханисы и Меиз. Такова была воля отца. «Не надо всех мучить, поделим с вами это бремя. Будем высоко держать голову, дочки!»
К работе президент стал относиться с еще большим, чем прежде, рвением. Он часами не отрывался от письменного стола. Ни одно заседание геохронологической комиссии не было пропущено им.
В конце мая 1962 года было объявлено о новых выборах в Академию наук республики. Каныш Имантаевич решил сам провести и это ответственное и трудное дело. Выборы состоялись 29 мая. В составе академии прибавилось четырнадцать новых академиков и двадцать один член-корреспондент. Самого Сатпаева общее собрание вновь единогласно избрало президентом.
Лечение продолжалось весь июнь, захватив и начало июля. Наконец, закончив назначенную консилиумом дозу облучения, врачи провели новое обследование. Они убедились в том, что рост опухоли приостановлен, болезнь не прогрессирует.
— Словно воспалительного процесса в кишечнике (этой версии врачи оставались верны до конца) не было. Можно надеяться, что вам скоро станет легче. Поздравляем, Канеке!
Он и сам чувствовал улучшение. Пища усваивалась легче, и боли уменьшились...
Он давно задумал привести в порядок свои домашние бумаги. Но из-за вечной занятости никак не мог выбрать время для этого. Архив вообще не приводился в порядок с самого момента переезда из Джезказгана. За годы добра здесь накопилось немало. Только книг более четырнадцати тысяч, рукописей сотни связок. А сколько разнообразной корреспонденции! Надо было привести все это хозяйство в какую-то систему. Сомнения ли, закравшиеся в душу, или другие побуждения двигали им — как бы то ни было, с осени того года он начал заниматься домашним архивом. (К слову сказать, этот архив и книги впоследствии были переданы по его указанию библиотеке Института геологических наук.)
В тот год он в четвертый раз баллотировался на выборах в Верховный Совет СССР по Джезказганскому избирательному округу. С радостью ехал академик в места своей молодости для встречи со старыми друзьями.
Вспоминает Алдаяр Талкенов, бывший председатель Карсакпайского райисполкома:
«...В шахтерском городке Джезказгана состоялась встреча с кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. Им был наш любимый Канеке. Собралось много народу. Дворец шахтеров не смог вместить всех желающих. Люди стояли в коридоре, запрудили улицу. Многие приглашали его в гости: как-никак все старые знакомые, друзья, сподвижники в многолетнем сражении за Большой Джезказган.
В некоторых домах он побывал сам, просто заходил проведать старцев. Многие из них были уже на пенсии. Когда выяснилось, что невозможно посетить всех пригласивших, Канеке предложил: «Не смогу я побывать у всех. Соберитесь где-нибудь все, побудем один вечер вместе...»
«Раз другого выхода не было, пришлось уважить его просьбу. Целиком закупили ресторан, приготовили ужин. Народу тьма. Никто из старых разведчиков-шахтеров не пожелал остаться дома. В тот вечер Канеке был в особо приподнятом настроении. Увидев меня, позвал к себе и спросил:
— Где келин30, почему она не пришла?
Попробовал было придумать причину, он засмеялся и говорит: «Брось, Алдеке. Пойди пригласи Гульжан. Соскучился я по ее песне». Ничего не оставалось делать, позвал жену, которую оставил дома, думая, что неприлично будет ее присутствие здесь, в ресторане. Гульжан спела для него в тот вечер много народных песен. Не удержался и Канеке, взял домбру да как запоет! Эх, как он пел! Какой у него был приятный голос!
Знал я ученого еще с Карсакпая. Встречался с ним на различных совещаниях партийно-хозяйственного актива. Вместе встречали мы когда-то и академика Бардина. Что и говорить, многое у нас с ним пережито. Хотя знал его давно, но таким нарочито веселым, бодрым он был, кажется, только в тот вечер. Оказывается, он был тогда серьезно болен. Кто знал?.. Какой могучий дух, какая щедрая душа у этого человека! Знать, что проводит с друзьями последний вечер, и так его провести...
Утром следующего дня мы проводили его на поезд. Опять было многолюдно на вокзале: пришли руководители города, партийные работники, шахтеры. Стоя у двери салон-вагона, Канеке обратился ко всем провожающим:
— Друзья мои, джезказганцы! Старые добрые друзья! Помните те трудные дни, когда оказалось под сомнением богатство Джезказгана, когда было прекращено финансирование разведки? Помните мои слова, что в недалеком будущем здесь вырастет большой город?.. Теперь вот он, перед вами, Большой Джезказган! Вот руда его. Каждый час отправляются эшелоны. А город! Молодой, красивый, со своим морем. Очень прошу вас, друзья, берегите Джезказган как зеницу ока. Хотя и велики наши богатства, но не беспредельны. Это земля, которая сторицей вознаградит за уважение и любовь к ней! — сказал и, помахав рукой, быстро скрылся в вагоне. Разволновался, видно, последнее слово произнес с трудом.
Мы стояли зачарованные. У всех на глазах слезы. Это была, оказывается, последняя наша встреча с ним. Больше он не приезжал в Джезказган. Сердце его, наверное, чувствовало тогда, что он прощается с нами, со своим любимым детищем — Джезказганом. И слова его прозвучали как завещание».
В личном архиве академика Сатпаева сохранился листок с наказами избирателей своему депутату. Каныш Имантаевич до последнего дня работы держал его под стеклом на письменном столе.
Вот слова этих наказов:
1. Решить вопрос с выделением средств и организацией ботанического сада в Джезказгане, с тем чтобы строительство его началось в 1963 году.
2. Ходатайствовать перед правительством о выделении средств на строительство аэропорта с бетонированной посадочной площадкой.
3. Решить вопрос организации в Джезказгане горно-геологического научно-исследовательского института Академии наук Казахской ССР.
4. Оказать содействие в решении и укомплектовании специалистами проектного института Джезказгангипроцветмет в 1962 — 1963 годах с целью передачи проектирования города и промышленных объектов джезказганскому институту.
5. Ходатайствовать перед правительством об открытии политехнического института в Джезказгане на базе существующего филиала института с последующим выделением средств для строительства специального помещения для института.