Страница 20 из 68
— Милорд, — подал голос Эйгель. — Пожалуйста, выкупите меня. Прошу вас! У вас же есть золотой. И Серри тоже.
— Нет, меня не надо. Я буду здесь. Эйгель, ну как же ты можешь. Я думал, что ты…, а ты… ну, нельзя же так. Ведь милорда не оставляют здесь, берут с собой… Я буду с ним.
— Нет, все — таки ты оказался маленьким негодником, — презрительно сказал Хелг, доставая из кошелька серебряные монеты, и не считая их, протянул деньги Ламинту:
— За обоих.
— Милорд, я остаюсь с ними! — воскликнул Серри.
— Оставайся, но будешь выкупленным, будешь свободным.
Ламинт пересчитывал монеты, и отложив несколько лишних, опустил сорок серебрянок себе в кошелек.
— Эти ваши. Лишние, — сказал лесной главарь.
— Значит, я свободен? — спросил Эйгель.
— Свободен.
— Вы даете слово?
— Э, как задергался, свободы захотел, а позавчера другое пел. Да, даю слово.
— И вы подтверждаете, что возьмете меч и все остальное за три золотых?
— Да. И что?
— Даете слово, что отдадите раненого милорда за шесть золотых и ни медянкой больше?
— Вот пристал. Да.
— А баронета возьмете за три золотых?
— Баронета? — непонимающе спросил Ламинт. — Ну, да. Только где этот баронет?
— Тогда вы дали слово. Все это слышали. Я — баронет. Берите меня за три золотых.
— Что?! Ты?!
— Да, но бывший баронет, хотя, насколько мне известно, хаммийцам это без разницы. Вот если бы я купил этот титул, я стоил бы для них много меньше, но я баронет по рождению.
— А как докажешь?
— Вот они подтвердят.
— Солгут.
— Спросите их порознь.
— Успели сговориться в сторожке. Знаем такие штучки.
— Нет. Мы ведь не знали, что вы собираетесь быстро уходить. Милорд принес бы шесть золотых, и выкуп состоялся бы.
— Хм. Больно гладко у тебя получается. Ладно, проверю. Спрошу про тебя у них порознь. А ты молчи. Не смей им сейчас что — либо говорить, даже намекать.
— Уважаемый…
— Молчи!
Эйгель покачал головой.
— Уважаемый, два слова только вам одному.
Ламинт раздумывал над словами парня. С чего бы это? Но наедине — это можно.
— Хорошо, отойдем, а вы смотрите за этими. Чтобы не сговорились…
Ламинт отвел Эйгеля на угол сторожки. Отсюда было видно, как обитатели маленького лесного поселка собирают нехитрый скарб, готовясь уйти с насиженного места. Но и оставшихся пленников и лесных разбойников, их сторожащих, было видно хорошо.
— Ну, что хочешь?
— Уважаемый. Сейчас вы узнаете одну тайну. Но вы давали слово. Слово, что раненого милорда, не называя его по имени и титулу, вы отдадите за обговоренную сумму выкупа.
— Так. И что же?
— Дело в том, что я — баронет Севир. Бывший.
Брови Ламинта удивленно взметнулись.
— А тот твой брат, что ли? Или, погоди, это новый хозяин твоего родового замка, а ты у него слуга?
— Нет. Тот раненый милорд вовсе не барон Севир.
— А кто же?
— Вы давали слово!
— Давал. Я помню. И кто же он?
— Его светлость граф Ксандр Каркельский.
Ламинт застыл.
— Ах ты, паскудник. — Тяжелый удар в грудь свалил Эйгеля с ног, а Ламинт, не останавливаясь, начал пинать извивающегося от боли парня. В глазах у Эйгеля потемнело, а когда он проморгался и боль отступила, он увидел лежащего на земле в скрюченном положении Серри. Возле него стоял один из бородачей и ухмылялся. Эйгель догадался, что Серри бросился ему на выручку, вот и огреб от разбойника.
Ламинт подошел к Серри и спросил:
— Ты тоже знал, что раненый не барон Севир, а граф Каркел?
Серри молча кивнул, а лесные разбойники только ахнули.
— Сопляки меня смогли провести.
— Ламинт, они обманули, твое слово не считается!
Главарь только покачал головой.
— Но, Ламинт, сто золотых! Даже больше!
— Он же дал слово, что выкупит не барона Севир, а раненого милорда. Имя я не называл, — откликнулся все еще лежащий на земле Эйгель.
Ламинт развернулся и посмотрел на говорившего, а затем, повернувшись к Хелгу и снимая с пояса мешочек с деньгами, сказал:
— Милорд барон, здесь ваши сорок серебрянок. Вы заплатили за двух парней. Я покупаю за эти деньги одного этого, — и кивнул головой на Серри.
— Нет.
— Жаль, хотя, его вина малая. А вот этот заслужил.
— Убьете? — приподнимаясь на колено, спросил Эйгель, подавая всем своим видом, что ему это безразлично.
— Нет, зачем же терять три золотые монеты? Но я тебя накажу. Есть у меня знакомый хаммиец. Гафур. Жадный очень. Купленных мальчиков все отводят в Хаммий и там тех, кто будет продан в дома почтенных людей, кастрируют. Но умирает каждый третий. Этот Гафур кастрирует мальчишек прямо здесь. Не здесь именно, а в одном из мест в Атлантисе. И знаешь, почему здесь, а не в Хаммие? Не знаешь. А я ведь подсказку дал. Жадный он. Каждый третий умирает, а на них в дороге деньги, пусть совсем мелкие — несколько медянок на покупку гнилых овощей, но тратятся. Я сделаю крюк и продам тебя ему. С условием, что он тебя кастрирует. Поживешь без уды и погремушек. Хочешь, в этом поклянусь?
Все ошеломленно молчали, только лесовики угрюмо кривились, они до сих пор не могли оправиться от мысли, что потеряли громадные деньги.
— Нет, не надо, пожалуйста! — крикнул Серри.
Эйгель испуганно молчал, его застывшая фигура говорила о многом. Ламинт, довольный происходящим, усмехнулся и продолжил:
— Слово давать не буду. Вдруг Гафура не встречу. Все может статься. Но если увижу, то продам с таким условием. Вот это обещаю.
Еще раз довольно оглядев окружающую картину, Ламинт повернулся к Хелгу.
— Милорд, три золотых за вашего графа я получил. Хочу получить остальные. Меч и все другое.
Хелг стал снимать перевязь, скинул кольчугу и куртку, собрался снимать сапоги, но Ламинт его остановил.
— Сапоги не снимайте. Не гоже барону без сапог. У вас оставалось три серебрянки. Беру их за сапоги, хотя те стоят подороже.
Хелг, отдав три монетки Ламинту, посмотрел на сидящего в прострации Эйгеля и, решившись, сказал главарю:
— Эй, как там тебя? Ламинт. Послушай, я выкуплю парня по полной цене баронета. Пять золотых.
— И потом пошлешь солдат, узнав от него наше новое место?
— Зачем же? Можно сделать проще. Я передам пять золотых любому человеку, пришедшему от тебя. А ты, получив деньги, отпускаешь парня из любого места. Сразу или перед тем, как уехать снова куда — то. Куда уедешь, я не узнаю. Пять золотых. Согласен?
— Пять золотых. Это двести серебрянок. Целая куча. Пять таких мешочков. Как, парни, соглашаться?
— Лишние два золотых не помешают. Цена настоящего баронета, а этот теперь простолюдин. Соглашайся.
— Хм. Лишних два золотых. А потеряли из — за него сколько? — Ламинт задумчиво взвесил в руке мешочек с деньгами. — Двести монет. Я согласен его продать за двести монет.
— Тогда в любое время твоему человеку отдадут пять золотых. Или ты предпочитаешь серебрянками? Тогда двести серебрянок.
— Ваша милость меня не понял. За этого сопляка я хочу двести золотых монет. И ни медянкой меньше.
— Что?! — Это уже вскричали все присутствующие, и ларцы и лесовики.
— Из — за него мы потеряли сто или двести монет, которые нам дали бы за графа в Лоэрне. Я теперь желаю их получить.
— Но это же простолюдин! За графа стандартный выкуп положен в пятьдесят монет.
— Тогда не о чем разговаривать. Забирайте своего раненого графа. Или оставайтесь с ним здесь, раз его нельзя тревожить. А нам пора уезжать. Слишком здесь стало стремно.
Ламинт подошел к Эйгелю, взял парня за шкирку и, подняв его на ноги, повел его обратно в сторожку.
— Пока посиди. — И стал связывать Эйгелю руки за спиной.
К нему подскочили его напарники.
— Ламинт, — свистящим, но громким шепотом, сказал один из бородачей. — Ты что, в самом деле, думал получить с этого барона двести золотых за сопляка? Тогда надо меньше называть. Пятьдесят монет. Или двадцать, как за виконта. За двадцать, может быть, и удалось бы, а?