Поэт Сьерра-Флета

Никогда еще ни один поэт не завоевывал известности среди своих сограждан с такой молниеносной быстротой. От уединенной хижины Мак-Коркла и незаметных кулинарных трудов он перешел на путь, озаренный сиянием славы. Имя «Чеббок» писалось мелом на некрашеных стенах, выдалбливалось киркой на срубах шахт. В барах подавали напиток под названием «Успокоитель Чеббока» или «Увеселитель Чеббока». В течение нескольких недель грубый проект памятника Чеббоку, изготовленный из цирковых плакатов и опереточных афиш, можно было видеть у перевоза Килера — гений округа Калаверас на летящем во весь опор скакуне и в короткой юбочке венчает поэта лаврами. Поэта наперебой приглашали распить бутылочку и осыпали преувеличенными комплиментами. Встреча между полковником Старботтлом из Сискью и Мильтоном Чеббоком, организованная Бостоном из Ревущего Стана, по рассказам очевидцев, была неописуемо трогательна. Полковник обнял поэта дрожащими руками.

— Я не могу вернуться к своим избирателям, сэр, раньше чем эта рука, пожимавшая руку даровитого Прентиса и незабвенного По, не будет удостоена рукопожатия богоподобного Чеббока. Джентльмены, американская литература переживает новый расцвет. Да, пожалуйста, мне с сахаром.

Бостон же собственноручно написал поздравительные письма от Лонгфелло, Теннисона и Браунинга к мистеру. Чеббоку, сдал их на почту в Сьерра-Флете и любезно согласился продиктовать ответы на них.

Доверчивость и непритворный восторг, которым встретили эти письма поэт и его покровитель, могли бы тронуть сердца угрюмых шутников Сьерра-Флета, если бы не вдруг проявленная обоими в равной мере слабость характера. Мистер Мак-Коркл нежился в лучах славы своего протеже и обращался с обитателями Сьерра-Флета покровительственно и надменно; а сам поэт, старательно напомаженный и завитой, в ярком галстуке и дешевых перстнях, фланировал перед единственной в Сьерра-Флете гостиницей. Легко себе представить, что это проявление слабости доставило величайшее удовольствие поселку, увеличило популярность поэта и осенило новой мыслью шутника Бостона.

В то время перед восхищенной публикой Сьерра-Флета подвизалась одна молодая особа, известная зрителям и коллегам под именем «Любимицы Калифорнии». Ее специальностью были мужские роли. В облике уличного мальчишки она была неотразима; исполняя негритянские танцы, она с молниеносной быстротой покоряла сердца золотоискателей. Задорная, хорошенькая брюнетка, она сохранила репутацию неприступной добродетели, невзирая на достойный самого Юпитера золотой дождь, которым Сьерра-Флет неизменно встречал ее появление на сцене. Среди восторженной толпы ее поклонников выделялся Мильтон Чеббок. Он присутствовал на каждом представлении. Целыми днями он торчал у дверей «Юнион-Отеля», чтобы хоть мельком взглянуть на Любимицу Калифорнии. В скором времени он получил от нее записку, написанную изящнейшим женским почерком, имитация которого, по общему мнению, так удавалась Бостону. Поэту давали понять, что его поклонение замечено. Тот немедля обратился к Бостону с просьбой сочинить для него подходящий ответ. В конце концов Бостону для осуществления его юмористического замысла понадобилось привлечь к делу самое молодую актрису и заручиться ее согласием. Он посвятил ее в свой план, успех которого должен был прославить его в потомстве как юмориста. Черные глаза Любимицы Калифорнии блеснули одобрительно и коварно. Она поставила только одно условие, что сначала должна увидеть жертву — дань женской слабости, которую не могли искоренить даже долгие годы ношения брюк и сапог и исполнения негритянских танцев. Она должна была увидеть поэта во что бы то ни стало. И день встречи был назначен ровно через неделю.

Не следует думать, что в дни своей популярности мистер Чеббок забыл о своем поэтическом даровании. Каждое утро он уходил на несколько часов за город, «общался с природой», по выражению мистера Мак-Коркла, то есть бродил по горным тропам, валялся под деревьями, собирал душистые травы или яркие ягоды мансаниты. Все это он обычно относил редактору попозже вечером, к великому неудовольствию энергичного этого журналиста. Спокойный и малообщительный, он терпеливо просиживал до конца рабочего дня, наблюдая, как трудится редактор, а потом так же спокойно уходил. В этих визитах было что-то настолько смиренное и ненавязчивое, что у редактора не хватало духу прекратить их, и, научившись видеть в них неотъемлемую часть жизни леса, вроде стука дятлов, он часто забывал о присутствии поэта. Иногда, тронутый прекрасным выражением его влажных и робких глаз, редактор собирался серьезно поговорить с гостем о его дурацкой блажи, но, взглянув на напомаженные волосы и пышный галстук, каждый раз неизменно передумывал. Случай был, по-видимому, безнадежный.

Встреча между мистером Чеббоком и Любимицей Калифорнии состоялась в одном из номеров «Юнион-Отеля»; для соблюдения приличий при встрече присутствовал архиюморист Бостон. Этому джентльмену мы обязаны единственным достоверным отчетом о свидании. Как бы ни был молчалив мистер Чеббок в присутствии представителей своего пола, с прекрасной половиной человечества он оказался необычайно многословен, как и все поэты. Хотя Любимица Калифорнии привыкла к неумеренным похвалам, ее сильно смутили преувеличенные комплименты гостя. С особенным восторгом он распространялся о том, как она исполняет мужские роли и пляшет джигу. Наконец к ней вернулась привычная смелость и, ободренная присутствием Бостона, Любимица Калифорнии задорно спросила, в какой же роли она является предметом такого лестного восхищения: мальчика или девушки?

— Это прямо-таки его с ног сшибло, — говорил в восторге Бостон, рассказывая впоследствии об этой встрече. — И что же вы думаете, ведь этот чертов дурак попросил, чтобы она взяла его с собой... Захотел, видите ли, поступить в труппу.

План, кратко изложенный Бостоном, заключался в том, чтоб убедить мистера Чеббока выступить перед публикой Сьерра-Флета в костюме (уже придуманном и заготовленном самим юмористом) и продекламировать свои стихи вслед за выступлением Любимицы Калифорнии. По данному знаку публике полагалось встать с мест и забросать поэта разными неаппетитными предметами (предварительно заготовленными автором плана), затем несколько избранных лиц должны были ворваться на сцену, схватить поэта и, проведя по улицам во главе триумфальной процессии, вывести его далеко за пределы поселка со строгим наказом не возвращаться назад. В первую часть плана поэт был посвящен, а для второй исполнителей найти было нетрудно.

Наступил чреватый событиями вечер, и публика сплошной массой заполнила длинный, узкий зал. Любимица Калифорнии никогда еще не была так весела, так беспечна, так очаровательна и задорна. Однако вознаградившие ее аплодисменты показались робкими и вялыми по сравнению с той иронической овацией, которая приветствовала появление на сцене прирожденного поэта. Затем воцарилось настороженное молчание, и поэт, подойдя к рампе, остановился, держа перед собой рукопись.

Он был мертвенно бледен: надо полагать, на лицах зрителей было написано, что именно ему предстоит, а может быть, тайное чутье говорило ему о близкой опасности. Он попытался заговорить, но голос изменил ему; он пошатнулся и неверными шагами направился за кулисы.

Боясь упустить свою добычу, Бостон дал знак и одним прыжком очутился на сцене. Но в ту же самую минуту из-за кулис выскочила легкая фигурка, дала пораженному юмористу такого пинка, что он кувырком полетел в оркестр, потом отколола антраша, сделала несколько пируэтов по сцене и, приблизясь к рампе, крикнула с тем неподражаемым видом, с той детской развязностью, которая приводила зрителей в такой восторг минуту назад:

— Эй, послушайте! Лежачего не бьют, знаете ли!

Взгляд, голос, быстрота движений, а больше всего прямая смелость маленькой женщины оказали свое действие. Ее выходку встретили взрывом сочувственных аплодисментов.

— Бегите, пока не поздно, — торопливо шепнула она, слегка повернув к поэту голову, но не меняя своей дерзкой и вызывающей позы.