Год смерти Рикардо Рейса

Бадахос пал. Воодушевленные телеграфным приветом от былых португальских сподвижников, осаждающие показали чудеса храбрости в рукопашном бою, причем следует особо подчеркнуть и отметить в приказе доблесть португальских легионеров нового поколения, явно стремившихся не посрамить славных своих предшественников, и следует также принять в расчет то, несомненно, благотворное воздействие, которое оказала на их боевой дух близость к священным рубежам отчизны. Бадахос взят. Когда непрестанные артиллерийские обстрелы обратили город в руины, когда поломались сабли, затупились серпы, в щепки разбились дубины, Бадахос сдали. Генерал Мола объявил: Пришло время рассчитаться, и ворота, ведущие на арену для боя быков, отворились, впуская пленных ополченцев, а потом закрылись, и началась фиеста, оле, оле, оле, закричали пулеметы, и сроду не слыхивала арена Бадахо-са такого громкого крика, и одетые в нанку человекобыки падают кучами, смешивая свою кровь, словно переливая ее из вены в вену, а когда никого не останется на ногах, выйдут матадоры добивать раненых выстрелом из пистолета, ну, а тех, кого минует такое милосердие, живыми свалят в могилу. Рикардо Рейс не знал о подобных событиях, вещее, знал лишь то, о чем рассказывали ему его португальские газеты, а одна из них, сверх того, поместила фотографию, запечатлевшую арену, а на ней — там и сям несколько мертвых тел и телега, смотревшаяся не вполне уместно, ибо непонятно было, возят ли на ней быков или минотавров. Все прочие подробности он узнал от Лидии, которая узнала подробности от брата, который узнал подробности неизвестно от кого — может, получил весточку из будущего — там и тогда все тайное наконец станет явным. Лидия не плачет, говоря: Там перебили две тысячи человек, глаза ее сухи, но дрожат губы и пламенеют яблоки щек. Рикардо Рейс, намереваясь утешить ее, хотел было взять ее за руку, как когда-то, помните? — но она уклонилась, но не почему-нибудь, а потому что сегодня не смогла бы вынести такое. Потом, когда на кухне она мыла скопившуюся посуду, слезы вдруг хлынули ручьем, и она впервые спросила себя, что она делает в этом доме, зачем она здесь и кто она — прислуга, поденщица или у нее здесь любовь, да нет, само слово «любовь» означает равенство, одинаково звучит оно по отношению к мужчине и к женщине, а они ведь с сеньором доктором — не равны, и теперь уж она сама не знает, оплакивает ли она погибших в Бадахосе или собственную гибель, выразившуюся в том, что она чувствует себя ничем. А Рикардо Рейс, сидя у себя в кабинете, даже не подозревает о том, что происходит снаружи. Чтобы не думать о двух тысячах трупов, а это и в самом деле много, если Лидия сказала правду, он снова открывает «Бога лабиринта», собираясь читать с отмеченного места, но почувствовав, что слова не связываются воедино и не обретают смысла, понимает — он забыл, о чем шла речь, и начинает заново: Обнаруженный первым игроком труп лежал, раскинув руки и занимая две клетки королевских пешек и две соседних, уже на поле противника, и, дойдя до этого места, вновь отвлекается, видя перед собой шахматную доску, пустынную равнину и распростертого на ней юношу — сколько ему минуло? видно, двадцать зим [71] — и вписанный в огромный квадрат шахматной клетки круг арены, заполненной трупами, которые словно распяты на земле, и Святое Сердце Иисусово движется от одного к другому, удостоверяясь, что раненых уже нет. Когда же Лидия, завершив свои труды, вошла в кабинет, на коленях Рикардо Рейса лежала закрытая книга. Казалось, он спит. Вот так, выставленный на обозрение, он кажется почти стариком. Она посмотрела на него как на чужого, и бесшумно вышла. Она подумает: Больше не приду сюда, но сама в этом не уверена.

Из Тетуана, куда уже прибыл генерал Милан д'Астрай, пришло новое воззвание: Война без пощады, война без правил, война на уничтожение объявляется бациллам марксизма, но не забыт, впрочем, и гуманитарный аспект, как явствует из слов генерала Франко, заявившего, что он пока не взял Мадрид, ибо не хочет проливать кровь ни в чем не повинного населения, добрый человек, что тут скажешь, это вам не Ирод какой-нибудь, уж он-то никогда не прикажет избивать младенцев, а дождется, когда они вырастут, не желая брать греха на душу и обременять ангелов небесных. Немыслимо было бы, если эти добрые ветры из Испании не произвели бы должного действия в нашей Португалии. Ходы сделаны, карты на стол, идет честная игра, пришло время узнать, кто с нами, а кто — против нас, заставить врага проявиться или, по причине его отсутствия или особой скрытности — самому на себя донести, чтобы мы выяснили, не трусость ли, не умение ли маскироваться, не чрезмерное ли тщеславие или страх потерять свои крохи, привели его под сень наших знамен. Иными словами, национальные профсоюзы организуют большой митинг против коммунизма, и едва лишь сделалась известна эта новость, как содрогнулся весь наш социальный организм, стали печататься воззвания, подписанные патриотическими обществами, дамы, поодиночке или объединясь в комитеты, — приобретать билеты, а в видах укрепления духа кое-какие профсоюзы, например, булочников, продавцов, служащих отелей, провели свои съезды, и фотографии запечатлели, как их участники вскидывают руку в салюте, репетируя свою роль в ожидании великой премьеры. На съездах этих зачитывают и встречают овацией темпераментно составленные манифесты, содержащие изложение позиции и исполненные оптимизма по отношению к будущему нации, о чем можно судить вот по этим наугад выбранным фрагментам: Национальные профсоюзы гневно отвергают коммунистическую ересь, трудящиеся, объединенные идеями национально-корпоративного государства, идеалы латино-христианской цивилизации, национальные профсоюзы обращаются к Салазару, отчаянный недуг врачуют лишь отчаянные средства, национальные профсоюзы признают незыблемым и вечным фундаментом всего социального, политического и экономического устройства общества частную инициативу и частную собственность, ограниченные рамками социальной справедливости. А поскольку борьба у нас общая и враг у нас один, испанские фалангисты отправились на радио и отправили всей стране послание, где славили Португалию за полноценное участие в искупительном крестовом походе, хотя в этом утверждении содержится историческая неточность, ибо опять же даже малым детям известно, что мы, португальцы, уже несколько лет как двинулись в этот поход, но уж таковы они, испанцы, руки у них загребущие, за ними нужен глаз да глаз.

Рикардо Рейс за всю свою жизнь ни разу не был на политическом митинге. Причину такого в душе взлелеянного невежества искать следует в особенностях темперамента и полученного им воспитания, в своеобразии вкусов, тяготеющих к античным образцам, а равно и в известной стыдливости, и тот, кто в должной мере знаком с его творчеством, без труда сыщет путь к объяснению. Однако общенациональный гомон, гражданская война, идущая поблизости, сумятица, царящая в той части города, где манифестантам указано место сбора — арена для боя быков на Кампо-Пекено — высекли из его души искорку любопытства: интересно же, как тысячи людей стекутся слушать речи, какие фразы и слова встретят они рукоплесканиями, когда и почему, сколь убеждены будут говорящие и внимающие, каковы будут выражения их лиц и жесты, и заметим, что заслуживающие внимания перемены произошли в душе Рикардо Рейса, от природы так мало склонного к исследованиям. Он отправился на митинг пораньше, чтобы занять место, и на такси, чтобы прибыть поскорее. В конце августа по вечерам еще тепло. Трамваи, пущенные по специальным маршрутам, до отказа набиты людьми, они гроздьями свисают с подножек и с братской сердечностью переговариваются с пешеходами, а те, в ком пламень патриотизма горит сильнее, провозглашают здравицы Новому Государству. Развеваются флаги профсоюзов, но по причине безветрия — плохо, и потому знаменосцы встряхивают их, чтобы видны стали цвета и эмблемы, вся корпоративная геральдика, еще кое-где запятнанная республиканскими традициями цехов и гильдий. Рикардо Рейса, вступившего на арену, напором людской волны отнесло и прибило к синдикату банковских служащих, носивших все как один голубую нарукавную повязку со знаком креста Христова и буквами SNB [72], и несомненно, что столь непреложное достоинство патриотизма искупает любые противоречия и сглаживает любую неловкость, вроде этой вот — в том заключающейся, что банковские клерки выбрали себе в качестве знака различия крест, на котором распяли того, кто в оны дни изгнал из храма торгующих и менял — цветочки, ныне сменившиеся такими вот ягодками. Для них важно лишь, что Христос не уподобился волку из басни — тому самому, кто был так легок на помине и кто, сознавая возможность ошибиться, все же драл нежных ягнят, щадя и взрослых, а потому жилистых баранов, в которых они со временем могли бы превратиться, и овец, производящих их на свет. Раньше все было намного проще, любой человек запросто мог стать богом, а теперь мы уже безнадежно упустили время, когда еще можно было спросить себя, из самого ли источника вытекли взбаламученные воды или кто-то замутил их впоследствии.

[71] Строчка из того же стихотворения (перевод Г. Шмакова).

[72] Sindicato Nacional Bancário — национальный профсоюз банковских служащих.